При царизме терпение крестьянина теплилось на пределе, но тяжкий повседневный труд и богобоязненность заглушали даже мысль облегчить свою обездоленную участь, да они, в принципе, и не знали, что жить можно по-другому. Только безвыходное отчаяние вынуждало иногда устраивать бунты непокорности отдельным угнетателям. А так, терпели и прощали. Вздыхая, крестили лбы и с тупым остервенением впрягались всё в то же ярмо.
И жили бы они, и дальше продолжали терпеть, не ведая своих тайных бед, если бы на их головы не свалились просветители-гуманисты, приехавшие из-за кордона революционеры-утописты да доморощенные смутьяны-бездельники. И давай расшатывать устои первобытно-общинного строя, так умело веками поддерживаемые царскими феодалами и духовенством.
И вот на тебе распахнули мужичонку глазёнки, рассказали байки о заморских чудесах свободы, равенства и братства, бунтах да погромах невиданных за краями империи. Открыли правду-матку мужику и получайте по зубам да по мордам. Эти у нас скоры на расправу, зальют глаза сивухой и лезут напролом, не разбираясь ни дороги, ни тревоги.
Вот вам и уроки. Говорили ведь ушлые люди, держи быдло в невежестве и страхе и будешь сыт и богат. Так нет же, совесть их замучила сами, мол, в масле катаемся, обжираемся, а народ с голоду пухнет. А что с этим народом сдеится, сдохнет один два народится проблема решена сполна.
Война с германцем тоже подлила в пылающий сердечный костёр недовольства, пошла и завертелась тогда великая смута по матушке Руси; с топором да полыменем под корень вырубали династии вековых угнетателей. Сколько кровушки пролилось на святую землю матушку, не сосчитать и не измерить никакими мерами!
Анисим сам был участником этих грабежей и погромов и очень даже хорошо помнит те события двухлетней давности. Даже самовар из помещичьей усадьбы, появившийся в доме с тех самых пор, глядя на который, он крестился, потому что начищенный женщинами, сверкающий пламенем вид его вызывал негодование от укора за те неблаговидные совестливого христианина дела.
Время было такое, люди словно сдурели, лозунги призывали покончить раз и навсегда с вековыми поработителями и угнетателями. Эйфория прошла, и рассудок вернул сознание к действительности, и на поверку всплыло то, что противоречило совести и укладу жизни, и таилось в глубине души, и должно было предостерегать.
Вначале было очевидным социальные и бытовые перемены, обещанные большевиками народу, являлись радужными и сулили ему процветание и благоденствие. Но народные массы были обмануты, по прошествии нескольких лет всё поменялось в худшую сторону: коллективизация, раскулачивание, репрессии, грабежи. И всё это продолжалось на протяжении всей истории советского строя в России, что и послужило отторжением народных масс от непродуманного верхним эшелоном власти коммунистического курса, идея которого, кстати сказать, была великолепно задумана утопистами многих стран задолго до Октябрьских событий.
Спустя семьдесят лет, когда в очередной раз произошёл государственный переворот, к власти пришли демагоги, так называемые демократы. В основной массе это были евреи, целью которых было личное обогащение раздел природных ресурсов страны.
Соблазн лёгкой наживы возобладал над их разумом. В очередной раз народ был нещадно ограблен и обездолен. Богатейшая страна со свободолюбивым гордым народом была обескровлена и раздавлена, впала в глубокую депрессию.
Воспользовавшись этим, новоиспечённые нувориши, грабанув неразумный народец, воспитанный кровью поколений в духе патриотизма, стали умнее, учли опыт своих предшественников; детишек своих отправили за границу вместе с награбленным капиталом и оттуда продолжают качать добро, нажитое русским трудовым народом. Их там, за кордоном, не достать кукиш вам с маслом, дуракам необразованным в плане экономики и финансов и слишком доверчивым остолопам в плане человеколюбия и русской доброты.
Все эти отступления в экскурс будущего увели нас от тех далёких событий, разворачивающих в нашем повествовании в начале двадцатого века, ради которых мы приступили к диалогу о жизни наших героев.
Степан, сын Анисима Мироновича Долина, подрос, возмужал и уже в свои юношеские годы отличался физической силой, живым и пытливым умом, благородной осанкой и рассудительностью. Размышляя над закономерностью природы, его любопытство обогащало его опыт, и мудрость становилась очевидней. Его внешность не поддавалась описанию, парень был красив и лицом, и телосложением, и обаянием. Казалось бы, откуда всему этому взяться? Беспросветная грязь, невежество, суеверие и вши. Выкидыш судьбы. Какой-то парадокс, не иначе. По-другому этот феномен не объяснить.
Все девки, да и молодые женщины, не только в нашей деревне, но и во всей округе, где он бывал, млели, увидев его. Его это не заботило, он будто не замечал этого, не придавал своим внешним данным никакого значения. Вообще, создавалось впечатление, что он не знал о своих качественных особенностях и даже страдал от того, что на него смотрят оценивающими глазами, боясь уронить собственное достоинство ввиду такого внимания. На самом деле, так оно и было.
Отец младшего своего сына Стёпки имел возможность дать ему только три класса образования церковно-приходской школы. И то, с большим трудом, настолько были они бедны. Нужно заметить, это ничтожное образование не то чтобы превозносило его над основной массой неграмотного населения деревни и даже не выделило бы его среди сверстников, получивших те же знания и в той же среде, если бы не вмешательство в дело его природных данных. Только благодаря им, его любопытству и упорству, он сумел самостоятельно развить культуру поведения, свой интеллект, в результате чего выиграл конкурс на вакансию учителя в школе ликбеза. Работа в школе для него была светлым праздником; он учил легко, с большим усердием и радостью, заражая учеников уверенностью и оптимизмом, витавшем в атмосфере того времени.
В школе по вечерам после трудового дня крестьяне, самая сознательная часть населения деревни, училась разбирать буквы и складывать из них слова. Выполняя программу партии по ликвидации поголовной неграмотности в стране победившего социализма, крестьяне бросились сломя голову, отмыв навоз от огрубелых рук, выполнять эту грандиознейшую идею, вместо того чтобы сеять и убирать хлеба. Что из этого получилось, всем известно ни хлеба, ни знаний. Продналог, продразвёрстки, аресты, расстрелы, репрессии.
Но несмотря на это, битва неграмотных с неграмотностью вышла один на один на поле брани. Некоторые из пролетариев, не обнаружив в себе задатков математических или гуманитарных склонностей, покидали ряды первопроходцев, унося в своей просвещённой головушке знание единственной буквы «О», и то только потому, что она по своей форме кругленькая и легко врезалась в их окрылённый мозг.
Другие, более одарённые, научились ставить свою подпись печатными буквами, наподобие каракулей, пристроив к концу загогулину, по настоянию учителя, в виде жирного крючка. На этом своё образование они посчитали полностью завершённым и основательным.
Только единицам из всей этой неграмотной когорты, подлинным ленинцам, устремлённым строителям коммунизма, готовым отдать свои жизни за светлое будущее всего трудового человечества, удалось за короткое время научиться писать и читать по слогам. Это было на грани триумфа! Считалось такое достижение в овладении политграмоты пролетариатом верхом возможностей.
А вот дети сумели обойти своих родителей в силу того, что учёба позволяла им отлынивать от тяжёлых работ по хозяйству. Кроме этого в школе, по сути, намного интереснее проводить время со своими сверстниками за партой, познавая многоликий и загадочный мир, переполненный тайнами, нежели быть дома и ковыряться в земле и навозе. Особенно если эти полновесные знания даёт такой учитель, как Степан, имеющий в своём багаже трёхклассное образование и запас фундаментальных знаний, полученных самостоятельно из различных источников старых газет и проспектов рекламного характера.
В усадьбе бывшего помещика Житкова в дневное время суток функционировала начальная школа, а по вечерам открывали избу-читальню в его просторной библиотеке. Всем этим и школой, и избой-читальней заведовал полновластный хозяин Степан. По праву учителя, а значит, и заведующим школой, в котором и находилась эта самая изба-читальня. Кроме того, не нашлось ни одного такого дурака, который согласился бы возиться бесплатно с этим безграмотным старичьём. Степан же в силу какой-то одному ему известной выгоды взвалил на свои плечи этот груз.
Изба-читальня явилась центром общения всех слоёв крестьянского общества. Завсегдатаями её была активная часть деревенской молодёжи, кроме того, там можно было встретить пожилых крестьян и даже стариков, которые передвигались с клюками, но всё-таки, перекрестившись, воодушевлялись идеями марксизма-ленинизма и с горячим одобрением поддерживали создание пролетарского интернационализма, не хотели отставать от прогрессивной молодёжи. Правда, значительно позже, узнав подлинный смысл значения этого воззвания, категорически отвергали и напрочь отреклись, так как самим нечего было жрать. Такое было удивительное время. Боже мой, к великому сожалению, оно безвозвратно ушло в далёкое прошлое, и его уже никогда не вернуть, так же, как и тех героических людей, заложивших основы социалистического государства