Мой парашютный предел. Роман - Геннадий Леонидович Копытов

Мой парашютный предел

Роман

Геннадий Леонидович Копытов

© Геннадий Леонидович Копытов, 2019

Часть первая

«Письмо из СА. «Дембель в маю»

10 мая.

Вечером, как всегда, собрались в полковом клубе мои друзья: Николай Саратов  завклубом, Андрей Коршунов (хотя он утверждает, что был тогда в командировке), Коля Морозов, и наши девочки: премилая татарочка и две нежные казачки.

Три подружки, ученицы девятого класса  Нелли, Ольга и моя парашютистка- Маргоритка. В руках у девочек, почему-то, много матовых, одуряюще-душистых ландышей, свежих, как наши девчушечки. Наверное, мы проредили клумбу у клуба.

Я пришел в фуражке и «парадке».

Марго озадаченная:

 Что, ты, такой красивый и задумчивый?.. В фуражке

 Завтра домой еду! Дембель. Придешь провожать?..

Улыбка, с её, ослепительно- прекрасного, лица стекает вязкой тенью, из карих глаз Маргуши бегут слезы. Я обнимаю ее, грустную, опешившую от моего безмерного счастья и её неожиданного отчаянья, и тащу целовать в комнату киномеханика

Наверное поэтому не успеваю написать самому себе письмо из СА.

Хотя давно задумал, и всё откладывал, этот странный ход, но щемяще-печальная, хотя и выжимающая из себя улыбку, на объектив фотоаппарата, Ритуля и друзья, в этот вечер, казались важнее!

Послание из прошлого, письмо из СА.

Пришло с запозданием в десятки лет.

Вот оно!! Из солдатского конверта

без марки, со штампом «СА», выпадают два

пожелтевших тетрадных листа в клетку.

Тогда так не смог бы написать.

Да и что было бы в том письме?

О чем серьезном мог сообщить самому себе?

 Привет мне? от меня? из армии?

Конечно же: причудливо-замысловато, немыслимо, пронзительно-завораживающе; приехать домой и получить письмо из армии от себя

Какой-то психо-временной скачок, не только, с расщеплением, но с полным растворением личности в хаосе не заимствованной зауми

Мы закрываем на запоры огромные двери армейского клуба. Я вольготно раскидываюсь на стендах. Гитара в моих руках:

 Уезжают в родные края

Рита просила меня не напиваться в паровозе! Конечно же, найився-напывся с какими-то дембелями из Москвы, хотя назойливо помнил её отчаянную, наивную детскую просьбу:

 Геночка, ну пожалуйста, не пей! Нет такой причины, чтобы напиваться!!

Добрая, нежная, заботливая Ритулька

Теперь право на роман в письмах, на целых пять лет (может, даже больше), перешло от «бывшей» (но давно являющейся, «никакой») к Ритуське Одинцовой

12 мая.

Я демобилизовался из СА.

На следующий же день, абсолютно случайно на троллейбусной остановке, (ехал в институт подавать документы, в июне начинались приемные экзамены) наткнулся на девочку, с которой встречались до армии. Она предложила, если я интересуюсь ею, то звонить, заходить. Но я не сделал ни того, ни другого.

Она же, писала мне в армию, бессмысленно-мудреными словами:

 Не надо инициировать чувства! 

Ну, а как их не «инициировать», если они сами, откуда-то, инициируются и аккумулируются, и переливаются через край!

Я был, так весело «отпиночен» ею год назад, когда приезжал в отпуск

Сейчас же, сам приехал из «армейки»,

как персонаж «пиндосовского» фильма, «тупой  еще тупее».

С казАчками никогда глобальных тем не прокачивали. Гуляли и целовались, а с Ритулькой еще и разом «звалювалися з литака»

Поэтому интересоваться и общаться с девочкой из бессмысленного, доармейского, расползающегося, непроклеенного прошлого на одном языке, я вряд ли смог бы, да и просто не хотел.

Воспоминания о ней, вызывали во мне приступ дурноты и озлобления.

Я осознал, что мы кардинально иные. Разнопланетные. Разновекторные.

А вот, Ритулькины письмишки, долго ещё, грели меня провинциальной наивностью и нежностью

После окончания 10 класса Рита поступила в Сестрорецкий торговый «колледж». Переехала к сестре из знойной Кубани в мокрый Питер (на тот момент Ленинград).

Я попытался на новогодние каникулы прилететь к ней. На руках авиабилет, Рита не поехала на праздники домой и встречает меня в аэропорту Пулково

Повторяется история с её не приходом на автостанцию: на мой дембель, но ровно наоборот. Меняемся местами. Теперь не прихожу (не прилетаю) я..

Через пять лет попытка номер два  командировка в Питер.

Меня тянуло в Сестрорецк. На «Газ-53» молодой водитель Андрей.

Без лишних уговоров, с пониманием ухмыляясь, он согласился, что заедем в Сестрорецк.

Февраль лютовал и переметал метелью трассу Москва-Петроград.

Где-то под Вышним Волочком это и произошло.

Я дремал, вдруг Андрюха взвизгул, вместе с тормозами:

 Пёстец!

И сразу жесткий удар. Открыл глаза и успел заметить, как собирается в гармошку синий капот «Газона» и пар рванул во все стороны. Потом, рукоятка переключения скоростей лупит меня по щщам, и я оказываюсь под приборной доской.

Оказалось, что наш «Газончик» занесло на льду, и он врубился в задний угол борта грузового «Форда».

Дверь с моей стороны заклинило.

Гайцы, прОтокол.

Кабина остыла за считанные минуты. Андрюха пытался обогреть нас коптящим «Шмелем». Лохмотья керосиновой горелки плавали перед глазами. Дышать было невозможно. «Газенваген». Я вылезаю через водительскую дверь на дорогу.

Какая-то деревня. Есть палатка с водкой, пивом и сладостями. Продавец подсказал, что в соседнем доме-телефон.

Звонок в гараж. Завгар расстроился. Обещал срочно выслать «Камаз» за нами. Напугал его, что стоим посреди чиста поля, мороз тридцатник. На пять градусов соврал.

Сто рублей оставляю под телефоном

Два дня пили. Ночевали в палатке. Вторую ночь помню плохо.

Утром пришел заводской «Камаз». Мы зацепили «пятьдесят третий» на жесткую сцепку.

Андрюха, с удивление выгреб, и выбросил в контейнер шесть пустых бутылок из-под «Лимонной водки»!!!

Меня похмелили и закинули в спальный отсек.

Половину дороги я давился слезами под бесконечного Шуфутинского. То ли от того, что не доехал до Риты, то ли стресс вытекал вместе с алкоголем. Так было горько и досадно. Я не понимал, почему?!

Водилы весело болтали на передних сиденьях, а я, через каждые полчаса выл навзрыд, закрывая рукавицей лицо и зажимая рот. Я не хотел, чтобы суровые «рули» зачислили меня в истерички

Вылез напротив дома и купил бутылку перемороженного пива. Другого не было.

Глотал кусочки льда и слёзы. Вкуса пива не чувствовал

Через месяц  повтор невыполненной командировки. Водилы из гаража не хотели со мной ехать. Говорили, что я «аварийщик».

Деваться им было некуда, выделили новую машину и другого водилу.

Разбитый «Газон» загнали на яму.

Рихтовали и меняли облицовку и капот, заменили пробитый радиатор, движок, треснувший и сорванный с креплений, обменяли на капремонтный

Попытка номер три.

Опять уговариваю водителя «ЗИЛ-130» заехать в Сестрорецк. Соглашается.

Но под Тверью, встречный «Камаз» плюёт в лобовое стекло, совсем небольшим, камушком. Стекло осыпается в бутерброды, разложенные на пакете на моих коленях.

Март месяц. Минус десять, на скорости 30 км/ч, без стекла, это все двадцать пять градусов мороза с ледяным сквозным ветрилой. Всё, что было в сумке надеваю на себя и накручиваю на горло.

Десять километров в растеклённой кабине, до первого автосервиса. Покупаем «лобовуху» на деньги, отложенные на горючку до Сестрорецка.

Солидолим и вставляем, по очереди, голыми коченеющими руками (в перчатках не получается!), резиновое уплотнение по хитрогнутому периметру «зиловской лобовухи»

Заезд в Сестрорецк отменен. Хватило бы денег на бензин до дома!

Из завода в Питере, решительно звоню в справочную телефонную службу:

 По данному адресу телефон не зарегистрирован! -сухой безразличный ответ, сжимающий, до отрицательного значения, надежду наконец-то обнять свою парашютную сестрёнку.

Грузимся и разворачиваемся домой

А она была в каких-то ста километрах от меня!

Вот и всё

Я удаляюсь всё дальше и дальше от неё  километры, годы разделяют нас.

Чувствую, реально-жгуче, её укоряющий взгляд на моей спине

Но бывшая до этого расплывчатой, в смоге, за питерскими мостами, развидняется Наша Южная Набережная!..