Однокомнатное небо - Максимилиан Неаполитанский 2 стр.

Теперь ветер добавлял скорости. Ветер прогнал тяжёлый воздух, поставил на его место колья и копья. Ветер стрелял стрелами  холодно, со всех четырёх сторон стрелял. Еремеев вышел на улицу с киосками. Улица была одинокой, хотя на ней было множество людей  всё потому, что люди были одинокими. Ну кто же в такой холодный вечер будет разглядывать витрины киосков? Такое: развлечение; такое: одиночество.

Интересно, что такие вечера очень плохо запоминаются. Еремеев, друг наш, тоже неожиданно оказался один. Один  на одной из тихих улиц. Вдруг  рука. Кто-то взял его руку. Друг? Скорее  подруга. Взяла и ничего не сказала. Но знала: наверняка  можно. Шли долго, шли вместе, молчали. Фонари  молчали, жёлтый свет  молчал. Еремеев хотел сказать, что он почти пришёл и ему пора заворачивать, но  промолчал. Рука в руке  говорить нельзя.

У моста всё пропало. Приблизилась вода  вновь  и всё забрала. Точнее, прогнала. А ветер ей помог. Еремеев теперь шёл один. И был  один на один с мостом. Нужно было его преодолеть  для прогулки, а потом  сразу домой. Сразу в тепло.

Ветер усилился, мост, казалось, удлинился. Стал длиннее того коридора, важнее круглого стола. Мост был интересным, но на нём  снова  не было ни одного друга Еремеева.

Вдруг кто-то появился. Друзья ли? Три силуэта  стремительных, неузнаваемых. Куда они? Они  к Еремееву, за Еремеевым. Теперь его взяли крепкие руки. Целых шесть рук  грубых рук, тёмных. Сейчас бы вернуться к той руке, которая привела его сюда, к мосту.

Шесть рук не по-дружески взяли Еремеева, и ему нельзя было двинуться  невозможно. Конец? Нет, ещё мгновенье  вода ещё ближе. Мост  всё дальше, земля, твердыня  дальше, жизнь  дальше. Воздух будто сопротивлялся, Еремеев  летел. Вниз. И вот  в низу самом  удар, и больше ничего, никаких мыслей.

Нет, одна мысль  где он, Еремеев? А он  в автомобиле, по-прежнему. И воздух из открытого окна бьёт по нему. А он  в автомобиле, едет туда же  на площадь. Стало радостно  и страшно. На предстоящую встречу Еремеев решил не ходить.

Снежная поляна

Геворг родился близ Кавказских гор. Самым ярким воспоминанием о его юности было происшествие на озере. Как раз тогда он столкнулся со странной гранью: с одной стороны этой грани была жизнь  со смехом, с радостью от солнца, со стремлениями, с играми, с песнями весёлыми, а с другой стороны  смерть. Они вошли в воду все вместе  пять соседей. Геворг плавал плохо, но хотел быть первым в соревновании  кто дальше. Он отплыл к середине озера  к чёрной середине, беззвучной  и вдруг почувствовал, что не может двигаться. Многое пролетело в мыслях Геворга, многое вылетело, ушло из его мыслей  все лишние вопросы. Но родились два вопроса, которые были больше  в десять тысяч раз больше  всех предыдущих: что будет дальше и зачем это? Без пояснений, в такой изначальной форме. Геворга спас турецкий рыбак.

Геворг родился близ Кавказских гор, но всегда тяготился местом своего рождения, и поэтому, достигнув нужного возраста, уехал из дома родителей. Он по-прежнему был в атмосфере юности, вокруг него была юность  внешним планом. Внутри же  состояние перехода, поиска нужных ответов на ненужные вопросы. Или наоборот? Геворг пытался это определить, обращался к горным отшельникам, к священникам, к учителям, но вокруг них была юность, и внутри них  в словах, в мыслях, в мотивах  тоже. Геворг думал, что люди севера другие. Что так влияет солнце, природа, животные, быт  всё расслабляет, обновляет постоянно и делает юным. Геворгу хотелось узнать твердь, мёрзлую землю, лёд, вьюгу И он поехал учиться на север. Учиться и вместе с этим  работать.

Он поступил в институт и устроился работать сторожем. Было очень удобно  маленький домик, почти будка, стал настоящим домом. Геворг занимался своими делами  читал, конспектировал, писал, учил и попутно следил за порядком. Следить за порядком на самом деле приходилось мало: его сторожевой дом находился за чертой города, в большом, даже не огороженном забором поле. Кому принадлежало поле и зачем нужно было его охранять, Геворг не знал. Это заснеженное, вечно холодное поле было огромным  белый океан,  и казалось, что за ним кончается всё: город, страна, планета, жизнь. Горизонт был ровным, уходил далеко, края поля  тоже. Только знающий человек мог понять, что справа, километров через десять, можно увидеть первые жилые и нежилые дома  окраину города. Дорога упиралась в поле и дальше не шла. Смена Геворга начиналась вечером пятницы и заканчивалась утром понедельника. Остальное время он был в городе, учился. Он любил в воскресное утро выходить из своего сторожевого дома и смотреть вдаль  на снежную поляну. Так он назвал это белое неясное пространство. А что, если на другом конце действительно всё кончается? Это очень интересовало Геворга, у него был мировоззренческий интерес  самый опасный из всех интересов. Вдруг это поможет ответить на большие вопросы? Большое поле  снежная поляна  и большие вопросы.

В одну из смен, в субботний день, Геворгу позвонили на служебный телефон. Голос в трубке неразборчиво кричал, приказывал  именно приказывал  как можно быстрее идти. Геворг удивился:

 Куда?

Голос пояснил, что нужно срочно одеться, выйти из будки и идти прямо, как обычно. Но дело было в том, что Геворг никогда не ходил прямо. Он приезжал с восточной части поля, справа, заходил в свой сторожевой дом и больше не передвигался, хотя очень хотел. А тут такое  властное  распоряжение. Геворг был удивлён и рад. Он быстро надел тёплые сапоги, длинную рабочую шубу, шапку, шарф, свои кожаные перчатки и затем вышел, заперев дверь на ключ. В тот день насилу рассвело, и вся снежная поляна до сих пор была покрыта дымкой. Не было видно горизонта. Геворг взял с собой компас  в первый раз он использовал этот инструмент. Была середина зимы  холод.

Он шёл очень долго, шёл прямо. Но со временем снег становился всё глубже, а твёрдая истинная земля  всё дальше. Ноги пропадали, проваливались почти до колен. Долго Геворг был рад вызову  вызову пространства. Он начинал верить, что там, за снежной поляной, действительно всё кончается. А может быть, там он опять встретится с той самой гранью? В какой-то момент Геворгу стало казаться, что идёт не он  идёт история, эпоха, век идёт. А он просто смотрит и не понимает, когда всё закончится. Началась вьюга. Эта была первая настоящая вьюга на памяти Геворга  колкая, сносящая, сильная, страшно поющая, точнее, завывающая. С такой вьюгой Геворг давно желал встречи. Он не планировал, правда, что встреча так затянется, так утомит его. Вьюга оказалась невежливым, неучтивым собеседником. Вскоре радость, ликование Геворга сменились радостью упорства  вот дойду до конца, и там будет радость, а пока потерпеть, потерпеть. Но и радость упорства была недолгой  каждый шаг как новое рождение, вздох  удар. Мука от каждой новой, однообразной встречи с миром  со снежной поляной. Даже не с поляной уже  с полем, с покровом, с планетой. Слишком много  долго. Геворгу начало казаться, что скоро он уже дойдёт, потому что он чувствовал приближение той грани. Назад возвратиться нельзя  следы замело, уже всё далеко. Он начал проваливаться, казалось, по пояс. Но всё равно шёл. Вдруг  вторая встреча с гранью, уже тут, на севере, в холоде, даст ответы на большие вопросы? Но пригодятся ли ему уже эти ответы? Последние шаги, думал он, силы последние. Геворг, хотя и медленно, ещё двигался вперёд, взгляд его был опущен. Вдруг  момент  он увидел на снегу следы, которые вьюга ещё не успела скрыть. Эти следы  спасение. И самое главное  они шли прямо.

Иные облака

Тогда был странный вечер: летний, но с осенью, тёплый, но с порывами свежести. Кто нёс эту свежесть? Точно не ветер, точно не закатное солнце. Мы шли уже долго, шли степью, один раз переправились через реку. Нас было мало, трое: я, профессор и его помощник. Большую часть пути молчали. Не хотелось говорить. Сказать слово тут  значит оказаться под подозрением природы. Зачем покой нарушаешь, суетишься?  может спросить она. Отвечать ей будет неловко, у нас нет оправданий.

Дошли до низкого холма. Этот холм  рубеж. Посмотрели друг на друга и всё-таки решили рискнуть, и одновременно как-то заговорили. Я предложил остановку. Остальные согласились. Поставили рюкзаки на сухую землю, стали доставать постилки и провизию. Приятен был такой отдых. Хотя даже не отдых  труд. Просто труд не своими силами, а силами земли. На этой земле почти ничего не растёт  короткая травка песчаных оттенков, колкие кустарники с серо-лиловыми листьями и бирюзовыми бутонами, которые отдают силу, набранную за весь день, ароматами дикого розмарина и каменной влаги. Откуда здесь такое разнообразие? Море, любые водоёмы далеко, высокогорная местность  тоже. Тогда был странный вечер

Походного костра у нас не было. Казалось, закат затянулся. Долго розовело небо, долго солнце стояло над степью. Стали говорить об археологических раскопках. Затем профессор обратил внимание на облака и начал свой рассказ. Рассказ был связан с облаками. В молодости профессор не раз оказывался на юге. Он имел там друга  хорошего друга, но грешного. Друг звал профессора к себе в небольшой домик у моря, но всегда оказывался пьян, когда приходил профессор. Пьян не напитками  южным угаром. Желанием петь, говорить и радоваться без ликования. Плоха такая радость, знал профессор. Они часто сидели на балконе и смотрели в бинокль на прохожих, на лодки, на пейзажи. Но один раз друг предложил профессору поднять бинокль на небо и посмотреть, как исчезают облака. Как исчезают? Неужели облака зависят от нашего взгляда, от того, что мы за ними наблюдаем? Оказалось  да. Бинокль оказался ружьём, от выстрелов которого небо теряет своих белых воинов. Человек  прекрасный стрелок, если умеет сосредоточенно смотреть.