Однокомнатное небо - Максимилиан Неаполитанский 3 стр.

Походного костра у нас не было. Казалось, закат затянулся. Долго розовело небо, долго солнце стояло над степью. Стали говорить об археологических раскопках. Затем профессор обратил внимание на облака и начал свой рассказ. Рассказ был связан с облаками. В молодости профессор не раз оказывался на юге. Он имел там друга  хорошего друга, но грешного. Друг звал профессора к себе в небольшой домик у моря, но всегда оказывался пьян, когда приходил профессор. Пьян не напитками  южным угаром. Желанием петь, говорить и радоваться без ликования. Плоха такая радость, знал профессор. Они часто сидели на балконе и смотрели в бинокль на прохожих, на лодки, на пейзажи. Но один раз друг предложил профессору поднять бинокль на небо и посмотреть, как исчезают облака. Как исчезают? Неужели облака зависят от нашего взгляда, от того, что мы за ними наблюдаем? Оказалось  да. Бинокль оказался ружьём, от выстрелов которого небо теряет своих белых воинов. Человек  прекрасный стрелок, если умеет сосредоточенно смотреть.

Я не поверил рассказу профессора. Слишком романтично и мистично. Не могут облака исчезать от нашего взгляда. Почему, если смотреть на них долго, они растворяются, расплываются, распадаются? Что с ними происходит? Этого профессор не стал объяснять, но предложил мне самому проверить и убедиться в правдивости его истории. У нас не было с собой бинокля. Помощник профессора сказал:

 А я и так верю.

Не помню теперь, чем закончился тот странный вечер, но через шесть лет, после праздника в моём доме, я заметил, что кто-то из гостей забыл бинокль. Зачем было его приносить? Плато воспоминаний надвинулось на меня  не только наш поход с профессором и его помощником, но и многие события того времени  времени ясной юности и матовых перемен. К чему привели те перемены? Я поторопился взять оставленный бинокль, надел пальто и вышел на участок. Никого не было  пустая беседка, клумбы и облака. Я стал всматриваться. В объектив попала небольшая белёсая горка, которая никуда не двигалась. Даже не плыла, как бывает обычно. Через минуту  исчезла. Я убрал бинокль, без дополнительной помощи посмотрел на то место в небе. Я повторил действие. То же самое произошло ещё с несколькими облаками  они пропадали из-за моего взгляда. Но куда? Меня постигло ликование; не радость  ликование. Рассказать об этом  вновь не поверят, как я сам когда-то. Что же это? Наверное, на людей тоже так смотрят, только наоборот  с неба, и они исчезают. И никто этому не верит, пока сам не посмотрит в бинокль. Человек  прекрасный стрелок, если умеет сосредоточенно смотреть.

Три слова влево

Когда начался бунт, он не решился его подавлять. Он понимал, что имеет власть, но не видел смысла использовать свои полномочия. К тому же и бунт был внутренним. В голове переворачивались детали жизни, отрывки идей и идеологий, куски изречений и краткие афоризмы. Истинно, истинно говорю вам: государство  это я. Откуда это взялось? Это точно было следствием начала бунта. Потом появилось что-то про рукописи и братское отношение к жизни. Очень не хотелось продолжать лежать на оттоманке, но и встать  не было сил. Тело тоже бунтует? На столе ожидали стопки книг и непроверенных тетрадей. Ещё нужно было готовить конспекты. На улице ветер разносил пух и порывами стучался в окно, напоминая порывы, которые во время штиля временами тревожат флюгер, предсказывая скорую бурю. Николай Петрович подумал, что ближе к вечеру пойдёт дождь. От дождя ему всегда становилось хуже, и поэтому нужно было сделать все дела до вечера. Но как? Всё суета планет и томление пуха, подумал он. Вперёд, вперёд, революционный народ  было следующей мыслью. Хотя бы что-то точное Всё-таки надо записаться к врачу, решил Николай Петрович. Это решение дало ему немного силы, и он сел на краю оттоманки. Голова закружилась. Момент заинтересовал Николая Петровича  не явятся ли во время головокружения какие-нибудь визуальные образы? Но нет, пронесло. Он дотянулся до телефона. Сей номер навевает много дум, мне прошлого невольно стало жалко  там, где сидел когда-то русский ум, сидит теперь табличка и флюгарка. Николай Петрович произнёс это вслух и ещё больше удивился своей памяти. Где-то она его обманывала, изменяла ему. Вот номера своего врача он уже не мог вспомнить. Пришлось открыть ящики прикроватной тумбы. Среди вырванных листов одиноко синел небольшой блокнот. Там Николай Петрович хранил номера, ленясь переносить их в телефон. Нерационально это было. Врача звали Пётр Николаевич  легко запомнить. Пётр Николаевич оказался недоволен новостями  он назначил срочную встречу своему пациенту на завтрашнее утро. Николай Петрович смог подойти к столу.

Позавтракав, Николай Петрович надел твидовое пальто и торопливо вышел на улицу. Вчера погода действительно испортилась, и теперь повсюду серебрились лужи. Город предвкушал тепло  это были дни воробьиных холодков, когда все ожидают прихода мая, поддаются объятьям солнца и душистому воздуху, смешанному с песчаной пылью, но в итоге заболевают из-за морозного и колкого ветра. Николай Петрович вновь забыл об этой опасности и шёл нараспашку и без шарфа, и без шапки. Он в лакированных туфлях вступал в лужи, брызги пачкали брюки  он не замечал. Николай Петрович смотрел вперёд и иногда, как ему казалось, оглядывался назад. Точнее, не назад, а будто в себя  будто заглядывая в свой внутренний мир. Что там? Там фраза  не поворачивайте голову, иначе гугеноты решат, что вас убил диавол. Именно так  на старый манер. С длинными «и» и «а». То же самое, что и маниак. Что за слова такие, подумал Николай Петрович. Он решил отвлечься на архитектуру. Впереди золотился шпиль, слева были четыре трубы  четыре ноги слона, как Николаю Петровичу говорили в детстве. А вот и река. От слова «фонтан»? Он остановился на мосту и посмотрел на воду. В черноте был лик, похожий на Русь и поцелуй на морозе. Николай Петрович действительно почувствовал холод и всё-таки решил застегнуться. Я хочу счастливо жить, почти вслух сказал он и направился к больнице. Настроение у него было хорошим, сил много. Может быть, всего лишь недомогание из-за погоды? Зря сегодня он не пошёл на работу, тему сегодня должен был интереснейшую рассказывать  про Алексея Михайловича  а замена, как всегда, плохой будет. Бедные дети Крестовый поход детей, приём, приём, бойня, план Шлиффена  до Вифлеема. Неужели опять, напугался Николай Петрович. Он постарался, чтобы подумать о том, о чём хочет думать он сам и подумал о махаонах. Это помогло. Размышлять о махаонах было всегда приятно и самое главное  как-то эстетично. И, возможно, этично  ведь этика исходит от эстетики? Николай Петрович так и не вспомнил  он уже подошёл к входу в больницу.

Пётр Николаевич Смуров принимал на втором этаже  в просторном белом кабинете с окнами на двор и садик. Он приехал из Новгорода, но почему-то пытался это тщательно скрыть. Возможно, ему вредило воспоминание о метафизиках из Нижнего Новгорода. Сам он был из Великого. Николай Петрович стучался без очереди. Была у него такая прерогатива. Смуров, увидев знакомого, заулыбался. Он оставил записи, встал и пожал руку давнему пациенту. Они несколько раз встречались вне стен белого кабинета. Николай Петрович сразу объявил, что здоров.

 Как это?  удивился Смуров.  Зачем тогда пришли?

Николай Петрович объяснил ситуацию, рассказал про бунт. Он понял, что его рассказ носит странные оттенки, но Смуров все симптомы записал в тетрадь. Через шесть минут он сказал:

 Ну Увы, всё подтвердилось. Всё сходится с вашими прошлыми данными на томографе. Это  афазия. Одно неясно  откуда и почему? У вас нет родственников с такой проблемой?

Николай Петрович был неприятно удивлён новым словом, но всё-таки скомканно рассказал свою родословную. Предположения разошлись. Смуров решил отпустить пациента и назначил ещё одно обследование на завтра. Уходя, Николай Петрович спросил:

 Школа Могу преподавать?  ответ был утвердительным.

На следующий день Николай Петрович пришёл на работу за час до начала занятий. Ему очень хотелось вернуть упущенные уроки. Ещё прошлым вечером он составил масштабные планы, перечитал конспекты и нужные книги. Несмотря на бунтующие мысли, он интенсивно готовился. Зелёная лампа горела до двух часов ночи. В начале третьего явилась полноценная рекомендация: «В час, когда солнце войдёт в благоприятное созвездие, следует пригласить в чистое место брахмана, который знает эти церемонии и имеет благоприятные знаки». Сознание Николая Петровича досконально воспроизвело то, что он читал двадцать лет назад. После этих слов он решился лечь спать. Сон надо заслужить, в последний миг перед забвением подумал он. Кто плохо работал, тот плохо спит

Дети пришли в девять. Никто не опоздал. Николай Петрович попросил всех встать и поздоровался с классом. Спросил, что задали на прошлом уроке, и был очень удивлён ответом. Оказалось, что дети перескочили уже на Петра Великого.

 Как? А Алексей? А Михаил? А век и бунт?

Дети не поняли. Сам Николай Петрович удивился своим словам  они не ладились, не поддавались желаемой обработке.