Иногда идёшь по саду всё яблочное. Деревья с яблоками, дороги в яблоках, аромат яблочный. И тоже хочется стать частью праздника можно взять яблоко сорвать или поднять, без разницы, встать и посмотреть вдаль. Посмотреть на закат. И испугаться, а потом обрадоваться. Радость от того, что опасность далеко, а дом близко. С Марком так было несколько раз. Он смотрел, созерцал, вглядывался и вдруг срывался с места, бежал к дому, бежал и представлял, что за ним кто-то гонится. И так становилось хорошо, когда опасность оказывалась придуманной. Вечернее солнце пропадало, закат пропадал, выходили сумерки за ними спешила ночь.
Каждый вечер в доме звучала молитва. Молитва тихая, почти бормотание, но так как вокруг было ещё тише слова по звучанию, по зычности, по музыкальности своей приближались к церковному пению. Молитва читалась ещё и утром. Только утром звучало всё, и слова молитвы терялись, пропадали становились достоянием одного человека. Марк не умел молиться, но всегда слушал, изредка что-то повторял и всегда засыпал. Вечер ночь молитва сон. Но неужели так происходило везде? Везде во всех домах, в деревнях, в городах люди тихо молились и засыпали? В свои первые летние месяцы в деревне Марк думал именно так. Он знал, что происходит в городе ночью, но был уверен, что летом весь мир перестраивается на летний молитвенный, священный режим. Наступает покой. Только в последние время к Марку стали являться сомнения может быть иначе, есть иначе.
Его кровать была в дальнем углу большой комнаты. В дальнем, но совсем не диком, не одиноком к нему всегда кто-то подходил, навещал. Марк всегда отчётливо слышал молитву. Было приятно ожидать последних гостей, которые придут в его угол и попрощаются с ним до утра. Они придут, затем уже в другом углу комнаты станут читать молитву. Такой был цикл.
Циклы, известно, могут нарушаться. В одну из июльских ночей деревенский цикл нарушился трезвоном, бегом, шумом. Зазвонил телефон. Марк ещё спал, во сне видел утро. К нему в угол забежали, растолкали разбудили, сказали одеваться. Он подумал, что это сон. Шаги ускорились, говорили уже не шёпотом. Оказалось пожар. Горим? Горят. Другие дома горят, так сказали Марку, и он сразу встал и оделся. Подошёл к окну огня не видно. Под окном стояли люди с иконами готовились ходить кругом, защищать. Марка маленького ребёнка, маленького человека с большими от испуга и удивления глазами взяли за руку. Взяли и повели на улицу.
Люди с иконами уже начали обход, было слышно громко и отчётливо молитву. Только ясно было, что после этой молитвы не наступит покой, сон. Читается эта молитва не для того, чтобы стало ещё лучше жить, думать, спать а для того, чтобы не стало ещё хуже. Чтобы огонь далёкий ещё огонь не перекинулся, не пришёл. Когда Марк подумал об этом, ему стало обидно. Кто позвал огонь? Кто сходил за ним в лес, к дикому закату и принёс его сюда? Но может быть, это выдумка? Марк ещё не видел огня, но чувствовал дым. Вдруг ему сказали идти. Его вновь взяли за руку и повели, как ему показалось, к огню.
Шли долго, а огня пожара всё не было. И запах дыма пропадал. На одном из поворотов сделали круг. Марк неожиданно увидел на другом конце деревни пятно закат, огонь. И они пошли к этому пятну. Как же? Разве можно приближаться к далёкому закату? Марк был очень удивлён что-то теперь разрушилось.
Горел одноэтажный дом, но пламя было пятиэтажным, высоким, призванным высокими высшими силами, так казалось Марку. Вокруг пламени были люди грелись, боялись, смотрели? Просто смотрели и были такими же, как Марк силы были равны, огонь был сильнее выше всех. Кто-то поливал водой вблизи стоящие здания хлев и мастерскую. Поливал давал жизнь как цветам дают. Цветам: чтобы не увяли от солнца, без воды. Зданиям: чтобы не погибли без воды, от огня.
Огонь рос. Его языки ещё больше, ещё страшнее пытались захватить всё. Даже людей зрителей, наблюдателей и смотрителей. Марк был зрителем смотрел на чужой закат. Хозяева горящего дома были наблюдателями даже созерцателями, наблюдали за исчезновением их быта: как на блюдце, видели своё горе. Смотрителем была ночь постоянным смотрителем, охранником мира, но в этот раз она проглядела, стала как человек. Невнимательным человеком стала. Огонь рос. Марк думал, что скоро он всё-таки перекинется на хлев и мастерскую, а оттуда на их дом. Марк знал, что дом далеко он множество раз бегал к нему с того места, где они сейчас все стояли, знал, но представлял, как огонь, съев два небольших здания, увеличит силы и пойдёт по деревне. По деревне, к лесу, к городу в мир. И случится мировой пожар. Марк спросил у взрослых, как долго они будут тут стоять. Ему ответили, что недолго. А дальше? Спать уже невозможно, рассвет близко, день будет странным если ночью случился пожар, не бывает прохладного утра. Без прохладного утра духота. Духота забирает силы. Без сил нет игр, и останется ждать только нового заката (или пожара?), чтобы вновь выдумать страх и побежать скорее к дому, и этому обрадоваться. Остальное безрадостно после такого.
Марк решил: почему бы сейчас так не побежать. Придумать испуг и до дома, изо всех сил. Закат есть, дом есть, бег будет. Бегу побегу быть. Зачем смотреть на чужое горе? Зачем быть зрителем? Марка за руку уже никто не держал. Кто-то разговаривал, кто-то подбирал раскиданные вещи. Ребёнок стал взрослым увидел пожар, смерть, и про него все забыли. Смерть дома, но всё же Не пострадали люди, но пострадали их быт, хозяйство жизнь. Марк придумал страх и побежал. Очень быстро, по мокрой траве к дому.
Пока он бежал, к нему пришли мысли, что и его дома уже нет, что погибли все дома. В поле было темно. Были самые тёмные минуты ночи. Ещё немного и возможно где-то у горизонта задрожит рассвет. Марк был не уверен. Ни в чём не уверен, кроме того, что за ним кто-то бежит. Догоняет его почти, и хочет вернуть, а затем поглотить.
До дома было далеко. Марк бежал длинным, безопасным путём. Он иссяк у места, где начиналось большое поле. Иссяк и пошёл шагом. Ручей бежит, потом идёт, потом иссыхает, уходит в землю. Природность чувствовалась во всём. Марк не смог оценить возможности, которая перед ним открылась, он оказался один ночью в деревне. Это была новая сила. Страшная сила сила от страха, от придуманного испуга, от которого он так бежал.
Марк быстро вошёл в дом. Никого не было. Даже замка не было: всё открыто. Марк вернулся в свой дальний угол, разделся и вновь лёг. Уставший телом, взглядом, миром, ночью, людьми, руками, уставший от, уставший до. До последней возможности человеческого удивления. Марк быстро уснул. Ему снился огонь.
Однокомнатное небо
Бесконечность надо праздновать
Г. ЛейбницС того дня, когда был задержан рейс в Ливан, у Красина началась новая жизнь. Он нашёл себя. Юрий Красин был очень производительным человеком с института он не останавливался в работе. Он был богат. Ему нужно было срочно лететь в командировку, а случилось несчастье задержали самолёт. Пришлось взять номер в гостинце рядом. Окна номера выходили на аэропорт были видны здания, взлётные полосы, люди и машины. Всё пело в консонансе голосом нового общества. Красина что-то удивило, но он не мог понять, что.
На следующее утро он всё-таки улетел. Бейрут встретил его прожигающей чакрой беспощадное солнце душило старинный город. Дела прошли хорошо, и только одно мучило Красина тот номер. Он прогулялся по музеям, сумел встретиться с одним знакомым. И всё думал комната, вечер, птицы и небо. Люди и птицы. Шум и небо. Сколько всего удивительно там было! После того, как Красин вернулся домой, увиделся с семьёй, проработал неделю, на выходных он снова снял номер в той гостинце. И стал ждать.
Вскоре это стало традицией. Красин очень полюбил комнату в гостинице рядом с аэропортом. Она внушала ему всё больше спокойствия. Он стал понимать, насколько ему повезло. Повезло в особом смысле. Сейчас кто-то летит, взлетает, приземляется, спешит, считает, носит, а он он просто сидит у окна и смотрит на всю эту воздушную суету. Достигли люди неба и что? Больше всего ему нравилось проводить здесь июньские ночи они были особо светлыми, давали особые оттенки. Оттенки важнейшая вещь для наблюдателя, они доводят картину до конца. Вот зимой скука, три оттенка белый, серый и чёрный. Летом лучше палитра богаче, можно выбирать, долго следить за изменениями. У каждой вещи свой оттенок, но живёт он отдельной жизнью. Белыми ночами Красин не спал нельзя пропускать такие компоновки. Он ждал рассвета. В это время рассветы обычно туманные, вуалевые. Туман напоминает речку ранним утром или поздним вечером речку чистую, на которой не стоит ни одна деревня. И детство в деревне туман напоминает, и радость какую-то беспричинную. Откуда была та радость, как её вернуть? Удивительно только, что в тумане речном и тумане городском нет разницы всё одно, всё он окутывает, скрывает и заставляет блуждать. Сколько люди ходили в этом тумане?