Уже через несколько минут он понял, что не зря принял такие меры предосторожности, хотя в основном вода доходила чуть выше колена, несколько раз Серёгин провалился по самую грудь, иногда даже на секунду остановиться было невозможно, качающаяся трясина тут же начинала проваливаться. Хотелось бросить шест, встать на него и отдохнуть, но была вероятность утерять шест, а это значило смерть. Он несколько раз обернулся не вернуться ли на твёрдую землю, но берёзок, около которых провёл ночь, не было видно.
Человек, эй, человек!
Серёгин остановился, убрал с мокрого лица прилипшие волосы. Недалеко от него, как бы на островке, стояла девушка и манила его к себе.
Иди сюда, только не бойся. Стой, ближе не надо.
Серёгин уже рассматривал её.
Ты меня только не бойся, не беги от меня.
Девушка была бледна, даже слегка прозрачна, её прямые зеленоватые волосы падали на плечи, грудь, а потом, превращаясь в какое-то тряпьё, спускались дальше, и вся она была, как китайский фарфор, тоненькая и прозрачная. Серёгин был на грани истерики.
Ты это что русалка, да?
Девушка хихикнула и крикнула, куда-то за спину:
Маришка, он меня не боится! Нет, русалки, они в море живут, ну, и в реке тоже, а нас кикиморами называют. А ещё у русалок хвост, а у меня вот, и она подняла и вытянула в сторону Серёгина, обнажив до самой ягодицы, совершенно прехорошенькую, босую с маленькими аккуратными пальчиками, ножку. Серёгин, как пятнадцатилетний пацан, раскрыв рот, смотрел, как с этой ножки, с коленки, с идеальной лодыжки, с этих очаровательных пальчиков, струится вода. Со всех сторон послышалось уже знакомое хихиканье.
Меня тут попросили за тобой присмотреть
Варенька?
Вчера вечером у песочницы Варенька что-то щебетала ему про русалок, водяных, всяких там домовых и кикимор. Наслушался!
Не-е-ет, меня зовут Иринка, а сестру мою Маринка. Слушай внимательно, сначала пойдёшь так, она повернулась к нему почти спиной и показала рукой вперёд себя, там островок будет, почти как тот, на котором ты ночевал, понял?
Глянув на него через плечо, спросила кикимора. Серёгин кивнул и повернулся в этом же направлении.
Никуда не сворачивай только, на островке повернешься так, и она повернулась влево градусов на девяноста, они снова встретились глазами, понял?
Глаза у неё были такие, какие могут унести в небо, а могут, если захотят, и утопить в болоте.
Понял? переспросила она.
Серёгин кивнул и тоже повернулся под прямым углом.
Так пройдёшь сто шагов, солнце уже встанет. Сто шагов! Запомни! А потом встань так, чтобы солнце светило тебе в это ухо, она сделала движение рукой, и по левому его уху, обгоняя друг друга, щекоча его, покатились две большие капли, так и выйдешь из болота.
Вид у него был весьма дурацкий. Оценив это, Иринка добавила:
Сто это столько раз по столько, и двумя изящными ладошками с растопыренными пальчиками махнула ему два раза, как бы прощаясь, и исчезла.
Серёгин покрутил головой никого. Туман. Тишина. Только там, где только что стояла девушка, из болотной жижи поднимались пузырьки. Если она настоящая кикимора, то, по-моему, нет, по мнению Вареньки, она должна была меня защекотать. А может всё дело в пирожке, которым вчера вечером Варенька угощала его? Серёгин отломил кусочек от лепёшки из песка и глины, поднёс к губам и театрально почавкал. А потом она рассказала, что добавила туда семечек и кое-какую волшебную травку, и поэтому пирожок волшебный. Ерунда Но Серёгин всё-таки повернулся и зашагал в указанном направлении.
Сколько времени шлёпал Серёгин по болоту, сказать сложно, но, когда он понял, что под ногами сухая твёрдая земля, солнце уже припекало от души, так как стояло довольно высоко. Он выбрался из болота и был так рад, что готов был прыгать, скакать как молодой телёнок и приплясывать, но, добравшись до какой-то дороги, так устал, что упал и уснул
Серёгу трясло, руки и ноги затекли в неудобном положении, в голове регулярно, раз в три-четыре секунды, открывалась и закрывалась скрипучая калитка, стукая при этом Серёгу по затылку. Он попытался сесть не получилось, попробовал хотя бы пошевелиться и понял, что куда-то едет. Вернее, его куда-то везут. Руки его были связаны за спиной, туда же были подтянуты ступни. Серёгин ещё раз напряг руки и ноги, на что услышал спокойный голос:
Кто такой?
Серёгин изогнулся так, что видел спину говорившего, и ответил, тоже стараясь казаться спокойным:
Серёгин я, Сергей Серегин, фотограф.
Откуда ты? последовал вопрос.
Из Енисейска.
Ну, тогда тебе не повезло.
Почему? удивился Серёгин.
Да потому что мы в Енисейск едем.
Рядом раздался глухой мужицкий гогот. Сергей тоже оценил шутку, насколько это можно было сделать со связанными руками, и продолжил:
Да нет, туда мне и надо, живу я там, мужики, развяжите руки
Но «спокойный» перебил его:
Где живёшь там?
Серёгин, чувствуя, что разговор мало-помалу налаживается, в тон собеседнику:
Да в центре, Ленина сто сорок, но договорить он не успел, лошадь под натянутыми вожжами встала, телега перестала трястись, скрипеть и, конечно же, тоже остановилась.
Оба мужика повернулись и уставились на него, перестал жужжать даже гнус, повисла такая тишина, что Серёгин слышал биение своего сердца.
Где живёшь? повторил вопрос тот, который хохотал, но сейчас в его голосе не было ни капли веселья.
Серёгин понял что-то пошло не так, что-то он сказал лишнего, и, медленно анализируя слова, проговорил:
В центре живу, у базара.
Мужики развязали, вернее, разрезали постромку между руками и ногами и посадили его на край телеги. Тут Сергей впервые увидел своих пленителей и уставился на них, пораженный колоритным типажом. Коренастые, ростом чуть ниже среднего, но ничуть не сутулые, с длинными граблеподобными ручищами. А мужики уставились на Серёгу, ожидая чего-то.
Дом там двухэтажный, большой такой дом, проговорил он, глядя то на одного, то на другого, ничего ни понимая.
Ну? спросили мужики, ну и причём здесь Владимир Ильич?
Какой Владимир Ильич? чуть было не спросил Серёгин, но вдруг как-то поперхнулся, закашлялся, что давало ему дополнительные секунды для раздумий.
В голове его в это время ураганом неслись мысли куда попал, что делать и, вообще, кто это такие, и причём здесь Ленин. «Наверное, секта какая-то, типа братья Ильича», подумал Серёгин и проговорил:
Владимир Ильич вождь мирового пролетариата, при этом глядя «спокойному» прямо в глаза. Он понял, что попал прямо в точку. Перевёл взгляд на «хохотавшего» и добавил:
Все силы и знания выполнению программы КПСС.
Но глаза мужика оставались серьёзными, лишь промелькнула там какая-то искорка, тревожная такая, и говорить, что верной дорогой идёте, товарищи, Серёгин не стал, итак много наговорил. Лишь добавил, день рождения у него двадцать второго апреля.
Дак ты что, товарищ?
Товарищ, товарищ, закивал головой Серёгин.
А зачем графом назывался?
Серёгин прокрутил в голове их знакомство и сообразил:
Не-е, я фотограф, товарищ фотограф. Я фотографии делаю.
Мужики переглянулись:
Карточки что ль?
Серёгин кивнул. Мужики снова переглянулись и отошли от телеги шагов на двадцать. Серёгин их не слышал, но зато у него появилось время оглядеться вокруг и рассмотреть своих пленителей. Телега была большая, двуосная, в задней её части была навьючена какая-то поклажа, там же к корме, за узду, привязана ещё одна лошадёнка, с искусанной паутами мордой и жутко грустными глазами. Она словно понимала, что сейчас решается чья-то судьба. Серёга тоже это понимал и, ненавязчиво поглядывая на мужиков, потихоньку разбалтывал узел на запястьях. Точно сектанты, из одежды на них не было ничего покупного: штаны, рубахи, всё самошитое, обутки и те были какие-то самодельные. На одном из них была короткая овчинная безрукавка, на другом тоже безрукавка, но из серого шинельного сукна. Волосы да и бороды их были нестрижены, да и нечёсаны уже, наверно, лет сто. Его наблюдения были прерваны вопросом:
А документы у тебя есть?
Да, в сумочке, сказал Серёгин и похолодел, сумочки с фотоаппаратом при нём нет.
Сумочка у меня была, синяя такая.
Да, хитрая торба, проговорил «спокойный», развязывая Серёгину руки.
Когда он закончил, другой мужик сунул сумочку прямо в руки Серёгину. Раскрыв сумочку, он с удивлением обнаружил, что в ней никто не рылся, всё лежало на своих местах, но зато от его внимания ускользнуло, с каким недоумением смотрели мужики на то, как он расстегивает замки на ремнях и молнию. Паспорт Серёгин им не дал, а вот удостоверение журналиста, ведь оно тоже имело и печать, и фотографию, было отдано в руки мужикам. Они отошли на несколько шагов и стали рассматривать, да так внимательно, что не заметили, как Серёгин достал аппарат и несколько раз их сфотографировал, попросту забыв, что он пленник и у него связаны ноги. Но тут ему развязали ноги и даже вернули удостоверение, очевидно, против прессы сектанты ничего не имели. Развязали и снова отошли шагов на двадцать. Снова начали спорить, изредка поглядывая на Сергея, а когда он встал, чтобы размять затёкшие руки-ноги, вообще отвернулись от него. Серёгин походил туда-сюда, погладил морду лошадке с грустными глазами и, уже не стесняясь, достал фотоаппарат. Скоро он услышал: