Легкие курящиеся пары на вершинах побелевших космических горных хребтов, чьи неровные с множеством угловатых бугорков, изгибов и вмятин бока плотно усыпали россыпи белых, розовых небесных светил, порой создавали сжатые светящиеся стайки. Белые пики вершин и вовсе словно покачивали на себе зеленоватую сквозную хмарь так, что если бы не голубые полосы в которые переходили, где-то на удалении, бурые склоны, можно было подумать, что я и впрямь все еще на Земле, коя зачем-то сменила расцветку своих пейзажей. Однако движение или все же полет в космическом мироздании, где я точно со всех сторон наблюдал его виды, и, как мне казалось, при желании, мог пальцем дотронуться до ближайшей перемигивающейся звезды, длился недолго. И также враз завершился, моим резким падением вправо, осознанно (как я уже знал) в сторону ближайшей к Солнечной системе, системе коредейвов Паньгу и их центральной планете Невель.
Тут стала просматриваться почти синяя поверхность космоса, где мгновенно сжавшиеся ее границы все еще были удаленными, а в самом центре моего падения горели две яркие, почти красные массивные звезды. Вокруг них и, опять же, не близко двигалось не только множество планет, небесных тел, но и поместилась красная с тусклым светом небольшая третья звезда. Замершие на месте, в отличие от моего полета, планеты (из которых лишь три были обитаемы) не только поражали многообразием цветов, но и размерами, формами. Впрочем, я стремился к Невель, что проходила по пятой орбите, относительно центральной звезды Паньги, и соседствовала с подобной планетой Свапуще. Невель окруженная заметными дымчатыми кольцами, с вращающимися по их орбите небольшими спутниками, тремя сравнительно круглыми, и пятью бесформенными каменными глыбами, ярко светящимися в газово-пылевой среде. Голубо-зеленая с легкими серым оттенком, словно врывающихся в белые туманные пары атмосферы пиками гор, Невель, всяк раз неукротимо перехватывала мой полет, не давая возможности мне попасть на Свапуще, которая будучи жилой и ее точной копией, неодолимо меня влекла.
Но, увы! в своих путешествиях выбор делал не я, а, пожалуй, что Невель.
Вот и в этот раз мой полет прервался резким рывком в направлении Невель, куда я понесся с огромной скоростью, не просто захлебываясь туманными сгустками рвущейся атмосферы, а ощущая их леденящее состояние на собственном лице, и, кажется, что в полуприкрытых дополнительными веками глазах. Впрочем, порывы ветра не обжигали мое туловище, руки и ноги, всего только ударялись, ровно снижая по мере приближения самой планеты мою скорость. В этот раз, однако, я несколько раз перевернулся через голову, и спина моя от сих рывков или соударения с порывами ветра стала болеть, как раз в том месте, куда в меня на Земле вошла стрела. А подо мной внезапно очень ярко начерталась местность, окруженная горными грядами по окоему, внутри которой наблюдались желто-пурпурные кроны деревьев, голубой нитью изгибающаяся река, и почти янтарная почва, поросшая мелкой травой.
Видимо от этой боли я потерял на чуть-чуть ориентацию в пространстве и вместо положенного в таких случаях приземления на ноги, врезался в золотисто-желтую мягкую траву прямо лицом и пузом. От такой неприятной посадки я сделал очередной переворот через голову, и, улегшись на спину, воззрился в серо-сизое небо Невель, где по правую от меня сторону нарисовались дымчатые крапинки (шары обозначавшихся спутников), а слева, вроде подпирая планету по линии небозема с рыхлыми окраинами тулился большущий диск желтой Паньги, слегка опирающийся на менее крупный и более тусклый бледновато-желтый второй звезды Полисты.
И то, как благо, что в результате перемещений и полетов понятия удара от падения я не испытывал. Потому, когда в спине у меня боль не уменьшилась, а вспять точно увеличилась, медленно поднявшись, сел. И слегка пошевелил плечами, и спиной, ощущая всю ту же нестерпимую боль в районе спины, справа и под лопаткой Точнее того места, где у людей имелась лопатка. Ибо в моем случае, неважно находился ли я в своем теле, или в сознание, той самой выступающей у меня лопатки, позвоночника, ребер не прощупывалось. Посему в названиях я полагался на полученные, у коредейвов, знания о человеке.
Проще толкуя, сейчас болело у меня, то самое место, что пронзила на теле стрела. Я уже давно заметил, что покидая тело, непременно, переносил и на сознание те или иные свои боли. Так, точно все же был двойственен, и возможно, как предположение не обладал мозгом Вряд ли телом или сознанием, которое мог наблюдать. И то хорошо, что сейчас и в целом на Невель не плевался своей дурной кровью.
Проще толкуя, сейчас болело у меня, то самое место, что пронзила на теле стрела. Я уже давно заметил, что покидая тело, непременно, переносил и на сознание те или иные свои боли. Так, точно все же был двойственен, и возможно, как предположение не обладал мозгом Вряд ли телом или сознанием, которое мог наблюдать. И то хорошо, что сейчас и в целом на Невель не плевался своей дурной кровью.
Кисловатый запах наполнил мой нос, он кружил возле меня, словно я потревожил своим падением мелкие колоски янтарной травы, покрывающей эту небольшую и сравнительно выровненную поляну, по окоему поросшую деревьями. Не высокие, и будто не имеющие привычной для Земли кроны, широкие стволы этих деревьев на несколько раз изогнулись по кругу, вытягиваясь вверх так, что со стороны они напоминали плетение веревки. Их опущенные и также перекрученные ветви лишь местами покрывала листва и та жесткая, лоптасто-расширенная. И если в цвете листвы наблюдался желтый, шафрановый и янтарный оттенок, то стволы и ветви окрасились в пурпурные, темно-бордовые, фиолетовые тона. Сама кора была в теплое время года зелено-синей, но в прохладное, дождливое сбрасывала с себя первый слой, оголяя те самые яркие красные оттенки. Потому, когда на почву ложились бело-голубые снега, эта долина, завершающаяся небольшими, одноэтажными постройками, где жили в основном молодые коредейвы, обучающиеся двумя-тремя почасту меняющимися взрослыми, становилась удивительно красивой.
Климат в сей части Невель, где я в основном и бывал, точно меня нарочно планета закидывала сюда для обучения, имел резкие температурные перепады. Здесь дули сильные ветра, слетающие с высившихся по окоему горных гряд, чьи пики упирались в серо-сизый и всегда такой неприглядный небосвод. Впрочем, хоть порывы их ощущались мощными, и, кажется, не стихали на протяжении всего кругооборота лета, они не были холодными, а в теплое время и вовсе приносили прохладу. Это когда звезда Паньга и Полиста не покидали небо даже ночью.
Только сейчас на Невеле наступила ранняя осень, поелику к кисловатому запаху который истончала трава, колосовой плод оной сразу выглядывал из почвы, не имея и малой соломинки, примешивался горьковато-сладкий аромат цветущих деревьев. Ибо они, одеваясь в свои летние тона, начинали выделять те приятные запахи. А мощный гул поющих, свистящих, жужжащих птиц, насекомых наполнял пространство долины, делая Невель не просто обитаемой, а создавая на ней полноценную, бурную, яркую жизнь.
Находясь в путешествиях, я не только мог чувствовать запахи, слышать звуки, но и ощущать не утихающий во мне голод.
Даже если перед путешествием основательно поел. Ибо в жизни своей я еще никогда не был сыт, а чувство опустошающего голода, боли в животе казались моими вечными спутниками. Да только в путешествиях чувство голода столь усиливалось во мне, посему я старался не посещать постройки коредейвов, где они могли кушать, обучаясь в основном на этой полянке и многих других, подобных, раскиданных в сей долине. Так как только я попадал в долину и на Невель, мог перемещаться по ней уже по своему усмотрению, обаче также внезапно, и не подвластно мне в какой-то момент времени, убирался с нее. Моего явления на Невель коредейвы не примечали, ступая по траве, я словно парил над ней, касаясь ветвей, листьев, стволов, не мог их потревожить, хотя и ощущал их живое тепло, легкое колыхание и даже касание о мои пальцы, ладонь, подошвы стоп.
Вот и сейчас стоило мне сесть и принять боль в спине, как к гулу, кой издавали птицы и насекомые прибавился говор. Я резко оглянулся и увидел позади себя, шагах в десяти не больше, стоящего коредейва. Точнее даже юношу если судить по тем с кем из них мне удалось встретиться.
Это было высокое создания, намного выше меня, ибо я в понимании родни всегда являлся неестественно длинным и тощим. Коредейв также смотрелся худым с узкими плечами, выпуклой спиной и длинной, тонкой шеей, слегка наклоненной вперед, а потому и выставляющей напоказ, овально-вытянутую в затылочной доли и узкую в передней части, голову. Сама голова, начиная от висков, придавала лицу форму треугольника, чуть расширенную в районе скул, завершающуюся угловато-острым подбородком, и тут выставленным вверх. Немного наклоненная назад затылочной частью, голова венчалась небольшим выпуклым круглым шишаком, переливающимся желтоватым светом, находящимся в районе лба, на самом деле каким-то камнем. Вероятнее всего данный камень указывал на статус или определял возраст его носящего, ибо менялся, начиная от белого да красного. На лице, голове юноши, как и у меня не наблюдалось волосяной растительности: бороды ли, усов ли, волос, бровей, ресниц, не имелось и привычных даже мне ушей, носа, на месте которого располагались три продольные щели, с едва приподнимающимися и шевелящимися розовыми краями, под которыми находились выступающие коричневые большие губы. Зеленые навыкате и тут круглые глаза (ровно у водившихся на Земле рыб) не имели белка и зрачка. А одет он был в легкий, желтый, длинный и широкий хилай (как они величали сию одежду), без рукавов, потому демонстрирующий оголенные его руки. Цвет кожи тела коредейва менялся от коричневого на плечах и макушке до темно-зеленого на запястьях и лице, с белыми линиями в районе локтей, носа и щек. Он стоял босой, поглядывая вдаль, сложив руки на груди, и, слегка постукивал четырьмя пальцами, по поверхности кожи, точно волнуясь.