Вот скряга чертяжная.
Между двух громадных тополей пробитая в сугробах тропа к бараку. Андрей прошел густую посадку. В среднем отсеке барака из трубы струится дымок. Сзади заскрипел снегом водитель.
А ты говоришь брехня, Андрей зачарованно смотрел на кривой барак, утоптанный двор, банки на колах.
Четыре или пять землистые деревянные секции будто срослись. Согнувшиеся к земле окошки, волнами заваленная снегом крыша. Окна, кроме двух посреди, заколочены. «Кто-то идет», услышал Андрей шаги внутри. Ободранная дверь заскрипела, вышла молодая женщина одного с ним возраста в дряблой куртке и валенках, с ведром в руке. Глянула смело на Андрея. Пряча за собой ведро, отошла подальше, вылила под куст.
Сколько ждать-то? не отставал водитель, переминаясь от холода.
Да езжай! Андрей отмахнулся от него купюрой. Чек дай.
Скоро женщина вернулась.
Здравствуйте, Андрей вдруг подумал, что не знает, как лучше сказать, зачем приехал, хотя делал это сотни раз.
Здравствуйте, тихо ответив, она не остановилась и прошла к дому.
Он пошел за ней.
Вы здесь живете?
Она обернулась у порога, точно защищала собой вход.
Живем.
Меня Андрей зовут, спохватился он. Я корреспондент местной газеты. Наша, городская газета, протянул удостоверение.
Широкая в плечах, с крупными чертами уставшего лица и сильными руками; не привлекательная, но с ощущением добра, тепла чего-то родного, она не отталкивала, а наоборот, хотелось ближе разглядеть ее и узнать.
Она поправила волнистые, русые волосы до плеч, мельком, для приличия, глянула в документ, и глубоко посмотрела на Андрея. Красивая, вдруг подумал он и смутился сам перед собой. И глаза одинокие.
Нам сказали, здесь на шахте живет еще кто-то
Женщина крепким и быстрым движением, как делала всё, открыла дверь и вошла в дом:
Заходите. Что ж на морозе-то. Это мама, наверное, звонила. А мне, она неожиданно улыбнулась, и не сказала.
Прошли темный холодный коридор, вошли в квадратную, хорошо натопленную комнату. Внутри опрятно и чисто, зеленые, грубо крашеные стены, коричневый пол толстых досок, в углу шумит печка. Бойкая и какая-то плотная старушка на высоком коротком столике упругими движениями мастерила что-то съестное к обеду, на электроплитке бурлит картошка, у окна, на ладном обеденном столе мальчик лет семи пишет в тетради, листает учебник, на стуле рядом огромный черный кот.
Андрей громко поздоровался.
Здоровы будьте, старушка отложила готовку и поднялась, с выражением вопроса, навстречу.
Он представился, рассказал, зачем приехал.
Мам, ты звонила? женщина смотрела на старушку без упрека, с интересом.
А шош нам тута сидеть? старушка подобрела и повернулась к Андрею. Говорила ей всё, говорила пора в газету малявать. А девка всё зачем, да зачем? Во! До Нового года дотянули, прости хосподи! она перекрестилась на Красный угол.
Там в тени висели три иконы. Женщина подошла к мальчику. Кот запрыгнул со стула на подоконник.
Ну что тут? она склонилась к тетради.
Мальчик испуганно смотрел на Андрея. Когда подошла мама, увидел, что опасности нет:
Как вот это решается?
Ну, смотри, женщина как-то особенно посмотрела на Андрея, как когда хотят что-то сказать, и вернулась к мальчику. Помнишь, сколько семью восемь?
Эта пятьдесят шесть?
Шесть пишем, пять в остатке.
Так и бытуем, бойкая старушка вернулась к зелени. Ты, милый, спрашивай шо надоть. Да садись, в ногах-то правды нет, махнула на крепко сбитый высокий табурет. Опосля обедать сядем.
Андрей зачарованно оглядывался.
У вас одна комната?
Хе! крякнула старушка. Да у нас тута хоромы! Усе ж разъехались. Только воть потолок можить грохнуться. Мы-то здеся хоть топим! Дров, правдоть, не напасешься. Зима! По три раза на день топим. Да и нишо бы, угля только мало. Слыхал, милок, сколькоть машина стоить? Вот енту комнату и держим, деревяшек-то при бывшей-то нашей шахте еще многоть. Здеся все да, не в обиде. Да ты не стой, шо уставился, в ногах правды нет, она достала из-за занавески крепкий струганный табурет и поставила рядом. Вот тама, она показала на другую занавеску, Катерина с внуком. Здеся, она кивнула на топчан у печки, я кости грею.
А свет-то у вас есть, Андрей кивнул на электроплитку.
Есть, слава богу. Электрификация к нам докатилася. Так шо почи коммунизьм старушка ткнула вилкой в кипящую картошку. Рано ыщо.
Андрей подумал, что он в деревне. В простой русской деревне, с домовым за печкой и котом с зелеными глазами, с душистыми блинами и пирогами с повидлом, с маленькими окошками, в которые морозной ночью сливовым глазом заглядывает олень с ветвистыми рогами. «Зачем они меня вызвали?» спросил он себя и испугался вопроса.
Как же вы здесь еще остались? Почему не переехали? он смотрел то на старушку у плиты, то на женщину с мальчиком.
Куды ж нам деваться, милый? старушка бойко накрывала к обеду, говорила бордо и охотно. С шахты хто к родне сьехал, Перцовы и Кутеповы, соседи-то наши, сымають, всё ждуть, когда им за енту развалюху жилье дадуть. У Абрамовых, вона, два мужика на заработках, в два лета квартиру справили. Колька, сосед тож, сымает. Он ж енвалид, да ыщо участник, ему можноть.
А вы снимать не пробовали?
Господь с тобой! С чего ш нам? заулыбалась старушка весело, словно рассказывала удивительную историю. У меня ш пенсия крохи, у Катерины на фабрике с перебоями. На обед, да на штаны! Да внучку пряник!
Андрей обернулся к мальчику. Катерина отвернулась к морозному окну.
А как же он в школу ходит?
Чудной ты! Так и ходит ножками! старушка добро усмехнулась.
Пешком? Тут же до города километра три и до школы еще
В том и пятрушка, милой. Шоб я тебя требовать стала? То я с ним хо́дила. Хо́дила и нишо, привычно. А в зиму ноги совсем плохие стали. Тута в тепле еще бегаю, а как на морозе долго, так болять. Как светало рано, он ходил, ничего. А теперя, по темени? Пойдеть он, я за ним маленько потопаю, пока силы то есть, опосля стану и смотрю идет али как?
Ну что ты совсем уже! возмутилась Катерина, не поворачиваясь.
Я большой уже, бабушка! Я сам могу! мальчик схватил огромного кота, подбежал и плюхнул его старушке на колени.
Да шош ты брысь! она скинула кота и засмеялась вместе с мальчиком. Катерина повернулась, смеясь, увидела, что Андрей смотрит на нее и внимательно, вкусно заулыбалась.
Как тута дальше на учебу хо́дить? старушка вытерла руки о фартук. За него и думаю. Шатаются тута всякие. И барак наш уж разбирать стали.
Как разбирать? Андрей решил, что неверно расслышал.
Да так воть. Сидишь вечером, а с того края стучать. То доски с пола тащуть, то рамы дергають. А в том году бомжи завелись. Днем-то на помойке в городе, а ночевать к нам повадились. Как холодать стало, костры палить удумали. Сидим, фантазируем, сами сгорять али нас сожгуть? Ну, ентих-то мы с Катериной разогнали, усмехнулась старушка.
Как разогнали? Андрей обалдело представил, как эти женщины с колами в руках разгоняют стаю здоровых и лохматых.
Да так воть, пошли и тока пыль столбом! прихлопнула старушка ладонью об стол и подмигнула мальчику.
Мам, ладно, не пугай людей, отозвалась Катерина. Разделавшись с котом, мальчик уселся маме на колени и рисовал.
Да я и не боюсь, усмехнулся Андрей на нее.
Енти теперь хуже, вздохнула старушка. Приходять из города, а то и на машинах. Стучать и стучать. Стучать и стучать. Перед Новым годом стихли маленько, а так страх!
«Нет, проговорил про себя Андрей, никакая это не добрая русская деревня. Это проклятая шахта и люди в ней».
Воть будуть разбирать-то барак и до нас доберутся, присказнула старушка. Катя, подложи-ка в печурку и накрывать будимь.
Катерина открыла дверцу печи, мальчик отодвинул занавеску, за которой обнаружилась аккуратная поленница. Раздельными стопками лежал хворост, поленья и старые доски. Мальчик подносил Катерине дрова, она разгребала железным прутом угли и подкладывала.
Андрей решил, что пора уходить.
А фамилия ваша?
Бибиковы мы. А Катерина Епифанова, по мужу.
Андрей хотел спросить про мужа, но подумал, что это глупо. И так ясно. Мальчик прикатил к поленнице небольшой пенек. Катерина достала откуда-то топор. Мальчик подавал ей из поленницы крупные дрова, она крепкими, короткими ударами рубила их и складывала у печи. Андрей схватился было помочь, но снова подумал, что глупо и лишне.
Старушка глянула на них, улыбнулась. Андрей сидел на табурете и неотрывно смотрел на мальчика и Катерину. В них он видел смелую силу, какую отвык встречать. В кричащих бабках с Рельсовой, соседках блокадницы, выпирало недовольство и гневность, в словах женщины с поселка Каменщиков слышалась глубокая справедливая обида. Андрей им сочувствовал, хотел помочь и тем с большим интересом наблюдал работу Катерины и мальчика, в которых не замечалось и следа гнева или обиды, и которые сами по себе как-то удивительно жили здесь, и тем страшнее это было.