Торшер лизнул теплом соски и нервная дрожь, через спину, кинулась в волосы, и через плечи обронила холод на живот и, шевельнув кудри лоно, дрогнула в коленях. Ольга Андреевна ладонями приподняла груди немного вверх и нервно толкнула свои рёбрышки вздохом, чтобы выше задрать носы титек.
Тряпочки Всё уходит грудь девичья грудь матери и всё уходит тряпочки
Объём отражения навалился на Ольгу как на собственную тень и она опустила руки, а зеркальный воск застыл перед ней профильным срезом, женщина посмотрела на себя сбоку, где вместо упруго-острого излома, торшер огибал плоскую линию, увязая в мягкой коже и, лишь в нижней части живота, и в бёдрах жил тугим бронзовым блеском.
Любимой мне не быть
Ольга Андреевна оттолкнула себя и они обе рухнули на кровать.
Поэтому они непостоянны. Коты мартовские!
Каприз печальной краской скользнул по её лицу тоненьким горячим ручейком, и светло-грустная нить мулине зажглась покойным светом торшера.
А время-то?! где он опять, Ольга Андреевна встала быстро укуталась дымкой ночной рубашки и опять вошла в зеркало, где столкнулась с тихой улыбкой изнанки бытия и, соединяясь с этим пространством, изваяла своей плотью строгость лебяжьего нрава. А сколько их, мною отвергнутых
Она отвернулась от себя и раскинулась устало на кровати.
Кроме одного отвергла всех! Дура он не любит меня хотя: ревнует же.. он просто эгоист! Боится, рогатым станет! Да-да, это эгоизм в нём и не больше! Неужели сучка завелась?! Это нас нужно под замком держать! Нас!
Голос Ольги Андреевны был слегка прибавлен гирькой часов, нескончаемым пульсом многоточий. Её волнение и воображение, рождённые полуночным часом, не углублялись, хотя и не угасали вопросами: она боялась измены мужа и думала об этом штрихами без пошлостей.
Абрис мыслей и отражение Ольги, сумрачно теснившиеся на полированном шифоньере напротив, были равными: неясными, нечеткими, неровными
!Её рука потянулась к торшеру и свет погас! !Тьма и свет стали нервно сменять друг друга!
Выключатель щёлкал, а зрачки в её глазах не мигали
Да, нас надо под замком! А они? Чего это я одна и одна?! Нет, если работа, то ладно, а если Да-а Вот лежал бы рядом Какое счастье! она улыбнулась и окутала себя тьмой!
Она лежала, рассматривая искажённый собственный силуэт, и жалела, что не может разглядеть ни собственных глаз, ни женских линий в своём теле из-за мутной толщи лакированных досок многолетней старинной мебели.
Она смотрела на шкаф, как на пыльную картину и ненавидела «автора» данного произведения. Ненависть к нему родилась давно и жила иногда вечерами.
Он боялся меня, опять печально сказала Ольга Андреевна, подчиняясь пространству воображения. Он моей красоты испугался. Откровений Он рисовал мой портрет с моего отражения Он испугался любви Дурак! Ему только шахтеров рисовать, или железнодорожников
Ольга улыбнулась и пожалела: отражение не приметило такую мелочь. В пролакированном пространстве рука скользнула к груди и она почувствовала в своих пальцах сосок Полированная слизь потянулась к Ольге Андреевне теперь обеими руками: пальцы ласкали и грудь, и обжигали ноги
Я на шпалу и похожа там! Ольга взволнованно раздвинула ноги. Цензура испортила картину! Да! Посмотрели и заставили одеть потемнее, чтоб под спецовку Фу
Пеньюар раздражал!
В лакированном дне мелькнула дымка ночной накидки и упала туманом в зеркальном пространстве.
Рука потянулась к торшеру и всё кругом пропало: и только топот стрелок продолжил жизнь в тёмной комнате, и только чьи-то тёплые руки!
Ольга почувствовала Его во тьме и затихла: тёмно-лунная плоть прижалась к ней и обожгла уста, а потом по щекам обронилась на плечи и облизала соски Тряпочки наполнились сучьей тревогой и ожили Ольгин язык бросил влагу на губы, а тьма истерично закрутилась вокруг пупка и сорвалась на губы, и размазала по волосам горячую жидкость, и обняла мягкую попку и влезла в мокрый чубчик ноги сжались и сдавили ночь
Бабочкой, вновь, застыли и зависли чувства ампутировались: объятья янтаря и алтайского мёда утверждали блаженство в порочном мгновенье экстаза!
Ни напряжённая гладь зеркала, ни полированная глубина красного дерева не хранили в себе абрис Оленьки, поэтому грех самки умирал во тьме, пугая экстазными стонами только мирный бег стрелок и приближал сладкий миг слияния с тьмой
Ш-шпала ж-железнодорож-жная рельс-сы и острие сюжета, и дорога, как судьба! глаза Оли не только видели, но и слышали себя юную и, перманентно, слепую: высокомерную и дурную, но красивую, с вызывающим видом, начиная с ресниц, из-за которых смотрела и оценивала мир сей, но вместе, с той козой, сейчас, не пелось
А я всё вижу?!
Я не слепая!
Я не такая,
чтоб ждать трамвая!
на остановке,
где проживая,
проходишь ты,
не замечая
как юбку я!
приподнимаю:
чуть-чуть!
чтоб видели не все!
тебе
взглянуть!
Я с каблучка шагала по Москве
И с высоты смотрела сквозь ресницы!
Искала я судьбу не на земле
Но, вдруг,
в трамвайчике!
столкнулась с принцем!
Он подал руку
И!
придвинулся ко мне,
И!
я сошла с небес:
как вам
И!
не снится!
Не обнял он
так-как,
в другой руке
Был ароматный запах!
От курьерской пиццы
Дура
Пульс онемел в ней, и всё провалилось! с ресниц Ольги сорвалась слеза, царапнула щёку и вернула чувство
Значит, художник не виноват, его заставили Ведь была красота была! Художник тряпка, тряпка и слюнтяй Ведь была красота
Ольга Андреевна опять впустила свет, всё так же бежало время, пропуская песок из одинокой руки
Женщина встала и столкнулась с грешницей.
Да, красота была
Она отмахнулась от себя и влезла под одеяло.
Где же он шляется? Эгоист Ладно Всё! Всё: сплю!
Укрыв себя тьмой, Ольга Андреевна позволила сомнамбулизму перетащить отражения её мыслей в ладони любимого и опьянела от сладкого сна, но чужие слова и чужая улыбка возбудили брезгливость и она от страха проснулась: включила свет! В пространстве застывшего лака устало плавала всё та же картина
Надо его переставить! изнанка Бытия, в вязком дне полировки, застыла от бессилия сбросить тяжесть мёртвого леса. Приснится же У него кто-то есть! И сюда, кобель, её приводил!
Ольга Андреевна с отвращением оттолкнулась от подушек и села посредине кровати, поджав ноги.
Омут деревянного блеска смотрел на неё стылой горько-солёной лужей слез, в которой отразилась соперница
Пахло секрецией
Я дура!
Она брезгливо вытерла простынёю руки.
Шкаф нужно убрать и купить неполированный.
Рассердившись на себя и на мужа, она опять позволила размеренным звукам часов терпеливо точить ночь до рассвета, до нового дня
Иллюстрации сна стали основой реальности, а реальность насытила иллюзии сомнамбулизма, размыв меж ними все грани =
: гирьки часов, свинцовой лёгкостью, нависли над женскими веками тайн и воображений;
: цепи гирек потянули свой ход на завод, протрещав в механизме пружин полновесно;
: невесомая тяга гирек, вновь потянула мгновения времени в вечность
Топот стрелок продолжился и отсчитал, своим боем, границу между ночью и утром.
Часы мелодично отбили вступленье, будто, к песни, от раз до четыре!
Ольга Андреевна глубоко вздохнула, а ладони поправились сласть, под щекой и, вдруг, она задержала дыхание!
Раздался звук противного и требовательного звучания звонка!
И тишина!
Звонок вновь заполнил пространство: толи реальности, толи сна, толи всего в этом мире и сразу!
И тут же стих, как сверчок в тайне тёмных кустов, у рояля!
И тишина наполнилась =
: и лёгким дыханием женщины она сладко выдохнула, и улыбнулась;
: и лунной дорожкой, по которой она шагнула в зыбь предрассветную босячком;
: и той симфонией, которой дали отсчёт часы старинные
Отмерили небесными литаврами: от одного до четырёх!
И!
Крышка рояля открылась и смешала белое с чёрным: диезы с бемолями ожили реальностью в полутонах
Рассвет запел!
От белых простыней!
спешит рассвет
в проспект!
И!
в пылких, обоюдных чувствах:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
у невесомой люстры!
Из белых атмосфер!
спешит в сюжет
балет!
И!
утверждает жизни чувства:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
за невесомой люстрой!
По белым облакам!
спешит их сон
с дождём!
И!
в вечность поднимаются все чувства:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
над невесомой люстрой!
Под белые стихи!
спешит душа
в слова!
И!
исповеди в дивных чувствах:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
на невесомой люстре!
От белых куполов
спешит в прилив
мотив!
И!