И!
в этих окрылённых чувствах:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
у невесомой люстры!
По белым облакам!
спешит их сон
с дождём!
И!
в вечность поднимаются все чувства:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
над невесомой люстрой!
На белой высоте!
спешит к нам хмель,
как шмель!
И!
вот, уже в шампанском чувстве:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
в-вот!
в невесомой люстре!
А белое вино?!
спешит вблизи:
«возьми!»
И!
в невесомости пылают чувства:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
И!
н-н невесомо
в люстре!
По белым облакам!
спешит их сон
с дождём!
И!
в вечность поднимаются все чувства:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
над невесомой люстрой!
От белых простыней!
спешит рассвет
в проспект!
И!
в пылких, обоюдных чувствах:
они
не у Земли!
А на крылах
вдали
Уже:
у невесомой люстры!
Ц И М Б А Л И С Т
новелла
В стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»
Крыльцо лениво тянулось из грязи к двери, почернев в этом времени, устало прогибаясь в скрипах каждого шага посетителей почтового отделения.
Серая улица мерно втаскивала себя под лоб в глаза Иннокентию Цимбалисту и сжимала его торопливый пульс, и связывала, и озлобляла. Вспотевшая рука, во тьме кармана, теребила в паутине нервов извещение о денежном приходе.
Уехать быстрей уехать чёрного золота захотел фонтан говна! Бросить бы кисленького на каменку
Раздражало всё: хмель бумажка суета старух
Изводила округа печальных изб: тяжесть грязи и седина ковыльная, и седина голубиных испражнений на полотне со словом «ПОЧТА», и тяжесть бездорожья.
Вороны кашкарские! выпал клубок едкого пара в сторону старух.
Протяжно запыхтел в атмосфере трактор и скис.
Бабье лето опавшим листом дотянулось до трав: голые ветки царапали небо, пространство стонало журавлиной тоской, истребив в себе и шум пчелы, и бич, и мат пастуха, и солнце. Радуга не пронзала выплясы мелкой дождливой пыли: в щетине холодных осколков созревали вынужденные всхлипы пилы под согнутыми мокрыми спинами. Тяги дымоходов гнали тепло огня и золы из скиний мирян, укладывая низкий ватин неба.
Денег мало и поэтому с вашим переводом только после старух.
Иннокентий Цимбалист шагнул сквозь изломы крыльца, через вязкую грязь, мимо жизни старух к стене: стена узла связи придвинула шершавые грани заваленного на бок ящика сел.
Будет отпускать-то? спросила самая высокая из толпившихся у крыльца пожилых женщин.
Иннокентий кивнул, старухи оживились.
Получим ли до обеда? и тупой угол крыльца срезал тёмную глину с сапога той же бабки.
Ты, Марта, успеешь. Ты первая. Отозвалась самая никудышная Клавдия: маленькая, пригнутая временем-ношей на палке-опоре, отшлифованной морщинами до зеркального: земля бережно держала старое тело, как младенца и деревянное отражение меж сухих пальцев возвращалось к пульсирующей мякоти темени и тянулось к платку.
А я какая? Последняя опять? вмешалась самая молодая.
Так Фаина, подтвердила Клавдия, навалившись грудью на костыль.
Интересно, а кто за Мартой?
Высокая старуха начала объяснительный сказ.
За мной Авдотья
Евдокея! исправила полная.
Я и говорю, Марта размеренно кивала острым носом, за мной ты, потом Клавка, дальше Устя и Файка.
Все успеем, зевнула Устинья и сплющила конец папиросы тупыми дёснами.
Как же: первый раз что ли? не унималась Фаина.
Да отвяжись, боже! твердо остановила Марта. И Авдотья спрашивала, и мужик, вон тот: сейчас отпускать будет.
Евдокия я! По новому паспорту называйте! Не надо по церковному! А ты, Файка, успокойся Фрол плетётся он последним будет.
Мокрая фуфайка застряла в бабьих зрачках нескладной латкой.
Голубиный помет бросился в серость дня старик свистнул беззубой пастью: дождь тяжестью своей отнял у птицы полёт.
Все успеем, зевнула Устинья и сплющила конец папиросы тупыми дёснами.
Как же: первый раз что ли? не унималась Фаина.
Да отвяжись, боже! твердо остановила Марта. И Авдотья спрашивала, и мужик, вон тот: сейчас отпускать будет.
Евдокия я! По новому паспорту называйте! Не надо по церковному! А ты, Файка, успокойся Фрол плетётся он последним будет.
Мокрая фуфайка застряла в бабьих зрачках нескладной латкой.
Голубиный помет бросился в серость дня старик свистнул беззубой пастью: дождь тяжестью своей отнял у птицы полёт.
Что, старые, зубов нет, а пенсию дай! Все дожили?! гаркнул вместо приветствия Фрол, и тихонько дёрнул из рук Клавдии подпорку, пересчитайсь!
Старухи рассмеялись.
Сын-то уехал? спросила Клавдия.
Ага. Утром ещё.
Устинья отбросила папиросу.
Чего же припозднился: мог бы и раньше, когда картошку копали?!
Фрол вознёс к ушам мокрые тяжёлые плечи, подтянул локтями штаны и вытащил из кармана очки.
Семья, работа, дела, отрывисто сорвались выдохи на линзы. Понимать надо До обеда полчаса Когда давать будет?
Узнал бы: на тебя она не шумит, тихо попросила Евдокия, В магазин товар завезли: Марте пимы нужны.
Лукавые морщины увеличились в петлях оправы.
Хорошо, Авдотья
Да что вы всё по-церковному! обиделась она.
Не по-церковному, а по привычке. Извини.
Старик наклонился вперёд, его ноги застучали по ступеням, заскрипела дверь: холод блеснул в глазах девицы.
Я тихонько.
Эльза молчала. Чернильные оттиски падали на бумажки: ритм осени.
Лиза, до обеда выдашь?
Штамп уткнулся в тёмно-синюю губку влажная тряпка завертелась в женских руках.
Свет включите.
Фрол столкнул полюса.
Дочка, может воды принести?
Нет: расписывайтесь.
Как? Вот ведь! Спасибо
Графа приняла кривой почерк: и пальцы вонзились в деньги.
Остальные получат после обеда, сухо объяснила Эльза.
Пенсионные крохи едва удержались в руке старика.
Они же у крыльца да и время ещё нашими ли ногами, Лиза, грязь месить
Все здесь? прервала старческую песнь Эльза.
Ага: дожили
Только быстро, и только по одному.
Фрол среагировал моментально: дробь короткого шага смешалась с вязким скрипом старого крыльца, старухи толчились на ступенях.
Так, быстро! скомандовал дед. Кто? Марта?! Давай!
Очки не найду! взвыла она во всю длину.
На мои! нашёлся старый солдат.
Марта потянулась к теплу любимого государства, скрип распахал суету, дыхание старых изобразило на перепонках Фрола тишину. Смех толкнулся в теле старика и сдох.
Кто следующий?
Авдотья! сработал хор.
Да, подтвердила Евдокия, я!
Ладно: получайте. Обмоете, когда вперед ногами понесут.
Обмоем. Всё по-людски сделам! изрекла деснами Клавдия. Ты не волнуйся, Фролушка.
Старик не слушал: руки ворвались в карманы =
: ладонь правая плюхнулась на упругие бумажки;
: другая схватила жменьку монет и загремела ею;
: отвислая мотня широких брюк затрепыхала
Перешагнув через лужи, Фрол сел рядом с чужим для этой деревушки человеком.
Серо кругом. Неперспективная
Иннокентий промолчал.
Фрол, представился дед.
Иннокентий Цимбалист, без интереса произнес мужчина.
Цимбалист? живо переспросил Фрол.
Ага.
Очень приятно! скривив губы продолжил старик, и его кисть, перебирая пальцами, забегала паучком по животу. А я баянист. Фрол баянист.
Улыбка лизнула похмелье парня. Старик обрадовано потянул воображаемые меха.
Честней, Иннокентий, гармонист. Вон девки знают
Денюшку в карманушке
Копейка бережёт!
Рублики считает:
На пенсию кладёт!
Денюшку в карманушке
Копейка сбережёт!
И!
ею же не рубликом,
В нищете умрёт!
Денюшка в кармане
Из рублей-нулей!
Улица, аптека:
И!
расстался с ней!
Денюшка в кармане
Из рублей-нулей!
С пенсии на всякий!
Чарочку налей!
Пожилое горло коснулось голосистого дыхания гармони.
Утоптывались бывало А ты в гости или по делу?
Я мимо.
Фрол задрал ноги и бросил друг на друга сапоги: грязь плюхнулась в грязь, в которой его глаза равнодушно провожали Марту, живо шагавшую в сторону сельмага по колее.