Мы решили продолжать идти дальше в Дедхэм, куда мы прибыли вскоре после десяти вечера.
Как я уже заметил, дело происходило вечером накануне битвы при Лексингтоне. Люди были очень взволнованы. И в окрестностях Бостона, и во всей стране царила тревога, люди жаждали «новостей из города». Но, поскольку мы были очень молоды и не слишком хорошо были осведомлены касательно предстоящих событий, страх наш заставил нас думать, что необычное волнение, которое, казалось, завладело каждым, должно быть, имеет какое-то отношение к нашему побегу, и что массы непрерывно двигавшихся людей, которые мы видели, гонятся за нами. Наша совесть немного упрекнула нас за совершенный нами шаг, а страх лишь усилил ощущение грозившей нам опасности.
После нескольких осторожных расспросов в Дедхэме, мы направили наши стопы в Уолпол, собираясь достичь его той ночью.
Около одиннадцати часов, чувствуя себя чрезмерно усталыми, мы решили переночевать на земле у каменной стены.
Печальный, растянулся я на земле со своим узелком в роли подушки и заметил своему спутнику: «Да, тяжело, Келли, но дальше может быть еще тяжелее», несколько предвидя те трудности и страдания, кои мне пришлось пережить в течение нескольких последующих лет. После зябкой и неуютной ночевки, возобновив путь до рассвета, мы пришли в Уолпол около десяти часов утра.
Прежде чем мы вошли в него, мы остановились в таверне и попросили тарелку хлеба и молока, стоивших вместе три пенса, но благодушный хозяин отказался от платы. Теперь мы постоянно встречались с людьми, которые, стремясь узнать новости из Бостона, часто спрашивали нас о том, откуда мы пришли, куда мы идем, &, отвечая на которые, мы держались к истине настолько близко, насколько нам позволял наш страх нашего разоблачения.
Будучи в Уолполе, мы остановились в таверне Манна, там собралось множество чем-то очень взволнованных людей. И, поскольку мы шли из Бостона, мы снова были атакованы массой вопросов, и тогда мы уже знали, как на них отвечать, чтобы не иметь каких-либо неприятностей. Хозяин же таверны заставил нас забеспокоиться, напрямую поинтересовавшись у нас, куда мы идем.
В поисках счастья, сказали мы.
Не самое лучшее время вы выбрали, сказал он. Мой вам совет возвращайтесь домой.
Во время этого разговора у входа в таверну остановился дилижанс его пассажиры должны были здесь обедать. Они принесли известие о битве в Лексингтоне красочный рассказ о том, что англичане утратили там двести человек, а американцы лишь тридцать. Он был встречен с большим восторгом, и милиция отбыла с еще большим пылом и рвением. [4]
К этому времени, я и мой товарищ почувствовали крайнюю необходимость чего-нибудь съесть, но поскольку порадовать наши желудки роскошным обедом мы не могли себе позволить, нам пришлось удовлетвориться простым завтраком.
Нам, уставшим от пешей ходьбы, теперь было нужно договориться с кучером о поездке в Провиденс. Требуемая плата составляла один шиллинг и шесть пенсов с каждого из нас, и при условии, что один поедет с кучером, а другой с багажом.
Место кучера дилижанса тех времен было не таким удобным, как теперь, а багаж покоился прямо на задней оси. Полки и подвески это уже достижения нынешних дней. Ехать на багаже удовольствие слабое, да и для того, чтобы удержаться на нем, надо очень постараться. Плату в один шиллинг и шесть пенсов с каждого за такие места мы сочли совершенно непомерной, но, немного поторговавшись, пришли к согласию за двоих два шиллинга и восемь пенсов. Мы покинули Уолпол около часа и прибыли в Провиденс на закате.
Любой, кто испытал чувства уныния и обездоленности, очутившись в полном одиночестве в незнакомом городе, легко сможет себе представить, какими мы были в то время. Многочисленные его граждане по завершении своих ежедневных занятий возвращались в свои дома, чтобы встретиться со своими семьями и друзьями и провести спокойную ночь. Но у нас, несчастных, не было ни дома, который бы приютил нас, ни друзей, которые бы нас приветствовали в нем.
Одинокие и покинутые, мы чувствовали себя как «чужаки в незнакомой стране». Мы бродили по улицам, не видя и не ожидая увидеть никого, кто мог бы оказать нам какую-либо помощь или посочувствовать нашему несчастью. Голодные, усталые и всего лишь с тридцатью медяками в карманах, мы полагали, что было бы неоправданным излишеством услаждать наши аппетиты деликатесами таверны, и потому мы, сидя на ступенях церкви, пытались утолить голод кое-какими припасами из наших узелков, которые мы весьма предусмотрительно уложили в них перед уходом из Роксбери. Покончив с нашим скудным ужином, мы, видя, что приближается ночь, сочли крайне необходимым за небольшую плату хоть где-нибудь переночевать.
Одинокие и покинутые, мы чувствовали себя как «чужаки в незнакомой стране». Мы бродили по улицам, не видя и не ожидая увидеть никого, кто мог бы оказать нам какую-либо помощь или посочувствовать нашему несчастью. Голодные, усталые и всего лишь с тридцатью медяками в карманах, мы полагали, что было бы неоправданным излишеством услаждать наши аппетиты деликатесами таверны, и потому мы, сидя на ступенях церкви, пытались утолить голод кое-какими припасами из наших узелков, которые мы весьма предусмотрительно уложили в них перед уходом из Роксбери. Покончив с нашим скудным ужином, мы, видя, что приближается ночь, сочли крайне необходимым за небольшую плату хоть где-нибудь переночевать.
Причина нашего появления в Провиденсе, естественно, привела нас в гавань. У причала стояло судно, на котором, похоже, никого не было. Поднявшись на его палубу и обнаружив, что двери одной из кают открыты, мы вошли в нее, завладели двумя свободными койками и крепко проспали в них до самого утра, а потом, не встретив никого из имевшего отношение к этому кораблю людей, свободно покинули его.
Мы бродили по городу печальные и упавшие духом и подпитывали себя тем, что у нас осталось от минувшего ужина.
Тогда я и мой спутник решили, что нам лучше всего ради поиска работы разойтись в разные стороны, и мы расстались, даже не озаботившись ни о назначении времени, ни места нашей новой встречи. Потом я узнал, что Келли устроился на корабль и ушел в море. Как сложилась его судьба я не знаю, после того дня я ни разу не встречался с ним, и до сегодняшнего дня он остался в моей памяти таким, каким я его только что описал. Если он увидит эти страницы, он узнает, что я живу в том самом городе, из которого мы сбежали шестьдесят три года назад.
Он нашел бы меня внешне не совсем таким, каким я был перед нашим прощанием. Но, скорее всего, он уже давно ушел в ту страну, «из которой еще не вернулся ни один путешественник», туда, куда мои годы и мои немощи очень скоро призовут и меня и меня.
В ходе моих блужданий я забрел на рынок и встретил там джентльмена по имени Кертис. Он был одет по распространенной тогда у джентльменов моде шляпа-треголка, парик «узел Кадогана» [5], длинный камзол изрядного размера, как будто пошитый на вырост, бриджи с большими застежками, и под стать им туфли с большими пряжками вот таким было его платье.
Его лицо показалось мне знакомым, и, чувствуя некоторый интерес к нему, я осмелился задать ему несколько личных вопросов, и узнал, что звали Обадия, и что совсем недавно он переехал в Провиденс из Бостона. У него в его бостонском доме служила моя тетя, сестра моей матери, и я подумал, что вполне вероятно, что она тоже могла переехать в Провиденс со всей его семьей.