В апреле 1942 полицаи провели акцию уничтожения на всей территории Злобинского района, продолжал Ашер. Особенно «отличился» 204 батальон шуцманшафта, в котором служил бывший сержант Красной армии Александр Кулик, более известный как Сашко.
Он внимательно посмотрел на Лею, которая вздрогнула.
Этот самый Сашко забрал из подвала тебя и твоего брата, сдал в комендатуру, после чего вас разделили: тебя отправили в лагерь «Красный Берег» (это название он снова произнес по-русски, переводить не стал), где у детей выкачивали кровь для солдат вермахта. Особенно у девочек у них чаще встречается первая группа и положительный резус-фактор. Боруха, судя по всему, отправили в гетто ожидать своей участи. Во всяком случае, сразу его не застрелили, это нам доподлинно известно.
Повисла пауза, во время которой Ашер продолжал смотреть на Лею.
Ты что-то помнишь из того времени?
Лея неуверенно кивнула. И тут взорвалась Ривка:
Слушай, ты! Как тебя майор что-то там! Ты издеваешься над ребенком, что ли? Мы столько сил потратили, чтобы она забыла весь этот кошмар, зачем ты сейчас ее травишь? Тебе не стыдно, представитель «очень серьезной организации»? Ей было четыре года, четыре, понимаешь?!
Ривка растопырила пальцы четыре и ткнула ими в сторону майора Зингера. Потом поднялась и указала рукой на дверь.
Пошел вон из моего дома!
Ашер не сдвинулся с места, спросил Лею:
Мне уйти?
Лея боялась за маму, но все равно помотала головой нет. Хагай встал, готовый силой вытолкать незнакомца, но Лея сделала и ему знак не надо.
Ты зачем пришел и все это устроил? спросил Хагай.
Ну, если бы я с самого начала это сказал, вы бы меня точно взашей вытолкали, Ашер неожиданно снова улыбнулся. Дослушайте до конца хотя бы, а после все вместе решите, что делать. Лея, ты помнишь, кто был начальником охраны у вас в лагере?
Да, хрипло ответила девушка. Сашко.
Совершенно верно. Ты помнишь, как он выглядит?
Лея кивнула.
Его все девочки в нашем бараке запомнили на всю жизнь, наверное. Мы так кричали, когда он приходил к нам Потому что это значило, что одна из нас умрет, и никто не хотел, чтобы это была она. Главное было ему в глаза не смотреть. А он смеялся и искал в кого бы ткнуть пальцем. Мне хоть и четыре года было я помню. Мне повезло. Другим девочкам нет.
Ривка отвернулась.
Мы знали, что он мог выкачать всю кровь, а мог оставить «на потом». И когда он входил, мы почти все писались от ужаса, и маленькие, и старшие девочки. И я писалась. А он все ржал и ржал, ему нравилось, когда его боялись. Я его и сейчас боюсь. Очень.
Хагай заиграл желваками.
Ты зачем это делаешь? Спросил он майора Зингера. Тот продолжал смотреть на Лею. Только на Лею.
Ты помнишь, как тебя оттуда забрали и переправили в Палестину?
Смутно. Помню каких-то людей, мы долго куда-то ехали, меня везли в каком-то ящике. Потом плыли, и снова меня везли в каком-то ящике и все время просили не плакать. Но я плакала, потому что не знала, куда меня везут и что со мной будет. И еще было очень жалко Борьку. Я о нем все время вспоминала и от этого все время рыдала.
С твоим братом мы еще разберемся, пообещал Ашер. А потом ты оказалась в кибуце, и тебя удочерили эти замечательные люди, так?
Да.
И вы старались все это забыть, и тебе казалось, что ты все это забыла, потому что началась совершенно другая жизнь, а это все был дурной сон, который закончился, и началась совсем другая жизнь?
Да.
Ашер удовлетворенно улыбнулся.
А теперь самое главное. Я могу закурить?
Нет, ответила Ривка.
Ну и ладно, снова улыбнулся странный мужчина. Значит курить не будем. Но все равно на улицу выйдем, душновато тут.
«Еще бы, так разоделся, в костюме летом!», подумала Лея. Она видела, что Ашер не нравится ни маме, ни папе, ей тоже хотелось на него злиться, но почему-то не получалось.
Давай уже говори, зачем пришел, зло сказал Хагай.
Давайте на воздух выйдем. Лея, составишь мне компанию?
С ума сошел? взорвалась Ривка.
Исключительно в смысле побеседовать на свежем воздухе, развел руками Ашер. А ты подумала, я ее курить заставлю, что ли?
Я с вами! объявила Ривка и подозрительно посмотрела на Хагая. Тот кивнул и все вышли в садик у домика. Ашер присел на крыльцо, достал портсигар, закурил, ловко выпустил кольцо дыма.
Ладно, друзья, дело в том, что я работаю в системе розыска нацистских преступников. Тех, кто виновен в уничтожении евреев.
Ладно, друзья, дело в том, что я работаю в системе розыска нацистских преступников. Тех, кто виновен в уничтожении евреев.
Хагай хотел что-то спросить, но Ашер жестом остановил его.
Это не правительственная организация, и мы не отдаем никого под суд. Мы их уничтожаем. Сами. Это месть, как к ней ни относись. Месть без суда и следствия. И если вы считаете, что это неправильно и так поступать нельзя я с вами спорить не буду. Может, и так. Но меня не интересует в данном случае ничего, кроме справедливости. Моя семья ушла дымом в небо Польши, кости родителей Леи гниют в земле Беларуси, а эта мразь бродит по земле, ест, спит, целует женщин Этого не будет.
А при чем тут Лея?
Ашер помолчал, затушил окурок, поискал, куда его выбросить и не нашел, положил в карман пиджака.
Она единственная выжившая, кто помнит Сашко в лицо.
Ты с ума сошел, сказал Хагай. Ей было четыре года! Что она может помнить?!
Я его помню, неожиданно сказала Лея. Я его очень хорошо помню. Не хочу, а помню.
Ривка обняла Лею, прижала ее к себе.
Ну здесь-то тебе нечего бояться. И обернулась к Ашеру. Ты на самом деле решил, что она поедет в Россию, или куда там, искать твоего Сашко?
Ашер спокойно кивнул.
Именно так. Вы не представляете, сколько евреев по всему миру опознают своих мучителей, и сколько евреев по всему миру мстят своим мучителям. И те будут уничтожены все до одного. Все. До одного. И я найду и убью этого Сашко Кулика, с Леей или без Леи. Только с Леей это будет проще и быстрее, и останется время давить и других гадов. А давить я умею.
Она никуда не поедет! сказал Хагай.
Я поеду, сказала Лея. И после паузы спросила: А что, Боря жив?
ИЮНЬ 1957, СВЕРДЛОВСК, ОБЛАСТЬ, В/Ч
Огнев! К Поликарпову!
Борис Огнев, старший сержант радиолокационной службы, считающий недели до окончания армейского срока, не торопясь, сохраняя достоинство старослужащего, поднялся с койки, на которой отдыхал после дежурства, аккуратно намотал портянки, сунул ноги в сапоги. Проходя мимо дневального, дал ему легкий подзатыльник чтоб не забывался:
Не «Огнев», салага, а «товарищ старший сержант Огнев!», и не «К Поликарпову!», а «вас вызывает командир части майор Поликарпов!», понял?
Салага испуганно кивнул, а Борис дал ему еще одного «леща» («Надо не кивать, а говорить «так точно!») и направился к кабинету майора. В кабинете кроме самого Поликарпова сидел какой-то неизвестный штатский. Ну, порядок есть порядок, служба есть служба. Борис вытянулся, вскинул руку к пилотке и отрапортовал:
Товарищ майор! Старший сержант Огнев
Да ладно, махнул рукой командир части. Проходи. Тут вот с тобой товарищ хочет побеседовать.
Штатский добродушно улыбнулся.
Огнев Борис Ильич? 1935 года рождения?
Так точно! Борис принял столь любимый начальством придурковатый вид старательного служаки.
А почему же не Фаерман Борух Наумович? весело спросил штатский.
Борис похолодел.
Простите, не знаю вашего звания
Капитан госбезопасности Николай Смирнов. Да вы не пугайтесь, Огнев засмеялся он, увидев перевернутое лицо сержанта. Я из отдела розыска военных преступников, так что если вы таковым не являетесь, то бояться вам нечего.
Не являюсь, пробормотал Борис.
Особиста позвать? Или замполита? осторожно спросил майор у незнакомца.
Не надо. Вопрос следующий: с 1941 по 1944 год вы находились на оккупированной территории?
Так точно.
Оставь свое «так точно», неожиданно вспылил Смирнов. Я с тобой сейчас не официально беседую, мне надо кое-что выяснить, поэтому отвечай по-человечески. Тебе шесть лет было, когда война началась? Мне 14. Только я на Урале рос и под немца не попал. А что у тебя было?
Ну, я точно не помню, осторожно начал Борис и, увидев как поморщился кгбешник, заторопился. В смысле, я начала войны не помню. Помню, что родителей заставили куда-то уйти, а нас с сестрой забрала к себе соседка
Хорошая русская женщина Глушкова Вера Андреевна, одноклассница вашего отца, заметил Смирнов. Повешена в сентябре 1943 года за укрывательство еврейских детей, брата и сестры Фаерман.
Ее повесили? вздрогнул Борис. Из-за нас? Я не знал.
Так и было. Что случилось потом?
Нас забрали полицаи, сестру отвезли в лагерь, меня в гетто. Потом часть детей из гетто переправили в партизанский отряд.