Отец увидел, подивился и похвалил:
В жизни всегда так бывает кто-то вкалывает, а кто-то руками водит. Учись, сын, головой работать лопата от тебя не уйдёт.
Отец ушёл скотину убирать, а мне на мороз не хочется. Сестра уроки учит прочитает в учебнике, захлопнет, сунув палец закладкой, глаза закроет и повторяет вслух:
Чьи это поля, чьи это мельницы? Это панов Вишневецких. Это
Забудет, собьётся и вновь в книгу подсматривает.
Чья это дура с книжкой у печки? Это панов
Хлоп! Люська стукнула меня учебником по голове. Я бросился на сестру с кулаками, но она так лягнула меня в живот, что я кубарем (как давеча Серёжка) улетел под кровать. Оттуда возвестил на весь дом, что не очень-то доволен подобным обращением с будущим Героем Всей Страны. Крупная слеза упала на пыльную половицу и застыла стеклянным шариком. Мама вошла с кухни.
Смотри, как она меня лупит, сквозь рёв жалуюсь я. У меня даже один глаз выпал.
Мама вопросительно посмотрела на сестру. Люся, зевнув в учебник:
Уроки учить мешает.
Следая. Не лезь, мама подвела итог инциденту и удалилась на кухню.
Жду отца уж он-то заступится, наведёт в семье порядок. Но вместо отца заходят ребята.
Вон он, ваш командир под кроватью хнычет, сказала мама.
После такого представления вылезать совсем расхотелось. Ребята постояли немного у порога и ушли. Отец пришёл.
Плюнь и растери.
Разделся, лёг отдыхать перед сменой.
Толик, айда бороться.
Я тоже разделся и кинулся на отцовы ноги. Они сильные и очень хитрые всё время норовят скрутить меня в бараний рог. Долго выпутывался, устал.
Отец:
Тащи книгу почитаем.
С Люськой мы сказки читаем, а с отцом толстенную книгу «Следопыт». Про индейцев, про войну. Вообщем, жутко интересную. Отец начинает бойко, потом запинается, делает паузы и умолкает. Книга падает ему на грудь. Он вздрагивает и начинает снова, с уже прочитанного. Так повторяется несколько раз. Наконец, он решительно откладывает книгу и говорит:
Давай поспим.
Ну, что ж спать, так спать. Но сначала. Вот бы мне ружьё такое, как у Следопыта чтоб само метко стреляло. Я б тогда. А кто б узнал? Как ни суди а без Филимона Купера о Следопыте никто б не узнал. Придётся браться за перо. Уж я бы написал видит Бог! Глаза начинают слипаться, но уснуть не удаётся мама позвала:
Толя, собирайся в баню.
Зимой баню топят редко в морозы дров надо много, поэтому используют любой случай, чтобы напроситься к соседям. А у нас телевизор как пригласительный билет. В этот раз Нина Мамаева прибежала за сестрой.
С девчонками не пойду, заявил я.
Я тебе не пойду, мама грозит сначала пальцем, потом кулаком.
Приходится вылезать из тёплой постели. Но и девчонки не в восторге от моего общества.
Люся:
Да он уж большой, чтоб с нами ходить.
Мама:
Помоете, не сглазит.
Нина:
Помоем, конечно, помоем. Айда, Толяша, на ручки.
Это она из-за телевизора такая ласковая. А может, я ей симпатичен? Она-то мне определённо нравится больше всех Люсиных подруг. Я когда вырасту, наверное, на ней и женюсь. Вот интересно, кто на Люське женится? Впрочем, пусть это будет хороший человек. Жалко её сестра всё же, и не всегда она со мной дерётся, иногда защищает и книжки читает, когда попрошу. Размышляя об этом на полку в бане, я плескался водой на девчонок.
Сестра:
Чё сидишь, как барин кто-то тебя мыть будет.
Смотрю, неопределённо ответил я и тут же пожалел.
Смотришь? Люся придвинулась ко мне. Смотришь?
И хлесть мне мыльной мочалкой по лицу. Сразу глаза защипало. Я заревел.
Нина вступилась:
Люська, ты что сдурела?
Она попыталась промыть мне глаза. Я не дался и получил ещё и подзатыльник. Не видел от кого, но, думаю, что от сестры, потому что Нина отнесла меня в предбанник, где я и прохныкал, пока не пришла мама.
4
К соседям Томшиным сын Володька приехал из армии с молодой женой. В первый же день молодка поскандалила со свекровью и ушла к соседям. Приютили её Власовы, у которых, говорили, старик в войну предателем был. Они были нелюдимы, их не любили. Володька метался от жены к матери, пытался примирить, потом, отчаявшись, запил.
Езжай туда, откуда приехал, заявил ему родитель Пётр Петрович Томшин. Ты мне больше не сын.
За дело взялся мой отец. Он привёл Володьку к нам домой, поил и потчевал, приговаривая:
Ты ешь, ешь, и тогда тебя никакая хмелюга не возьмёт по себе знаю.
Беседовал с ним, беседовал. Про себя рассказывал. Была у него большая любовь с медсестричкой одной, когда после ранения на фронте в госпитале лежал.
Ну, казалось, ни минуты без неё прожить не смогу. Выписка тут подоспела. Как без неё ехать? И она на службе. Хотел остаться. Сама уговорила поезжай, мать повидай. Дома, веришь ли ты, как с поезда сошёл, забыл, как и не было её. Через полгода письмо прислала: «Что ж ты, сокол мой ясный.» А я, веришь, даже лица её вспомнить не могу.
Поучал гостя:
Не любовь, это Петрович, приворот один. Любовь это когда дети общие, хозяйство, и тебе другой женщины на дух не надо. Рви ты с ней, ломай своё прошлое, пока совсем голову не задурила. Ищи такую, чтоб мать уважала такая для жизни нужна.
Судьба первого Володькиного брака была решена. Однажды я увидел приезжую. Шла она мимо, худенькая, тонконогая, глаза большие, чёрные и затравленные. Со спины она была жалкая, но взглянешь на маленькое упрямое личико и невольно думаешь, что есть в ней что-то колдовское. Походив по судам и Советам, вскоре она уехала ни с чем. Володька завербовался на Север и отправился в те края, где деды его упокоились.
5
Среди ночи взлаяла собака пришли Николай и тётя Маруся Томшины. Он одет, она в пальто поверх ночной сорочки Пётр Петрович опять гульбу учинил. Отец пошёл успокаивать. Сосед встретил его с топором в дворовой калитке.
Брось топорюгу, давай поговорим, предложил отец.
Пётр Петрович с размаху всадил его в столбик:
Заходи, коль не боишься.
Отец не боялся. Томшин был лыс, курнос, маленького роста, невзрачного вида мужичок. Подвыпив, всегда ревновал свою жену. И хоть повода она не давала, он обвинял её в отсутствии любви. А она, без преувеличения, красавица, каких поискать. Оба из раскулаченных семей, встретились на Севере. Только у Петра Петровича умерли родители, и ему разрешили вернуться в мир обетованный, а Марусе ещё куковать, если б не поженились
Кроме Николая у Томшиных были ещё два сына. Про Володьку я уже рассказывал, а Геннадий учился где-то. Коля младшенький, ему с отцом не совладать. Немного погодя ушли женщины мама с тётей Марусей. Мы Люся, Коля и я сели играть в домино. Вечёрка затянулась. Зеваем во всю ивановскую, а от взрослых вестей нет. Лица у нас мрачные, на душе тревога.
Чего он там? спросила сестра.
Из-за Володьки, покривился Николай.
Николай старшеклассник. Он старше Люси и пытается держаться солидно, но обстоятельства тому не способствуют.
Я не понимаю, пожала плечами сестра. Чего этим взрослым не хватает?
Николай виновато потупился наши родители свои скандалы к ним не носят.
6
А ещё у нас в соседях тётя Груша (Аграфена Яковлевна) Лаврова и дядя Саша Вильтрис. Он латыш и попал в наши края в войну то ли беглый, то ли сосланный, к армейской службе непригодный: у него мокрая язва на ноге. Он мало пил, много шутил, поднимал гири для здоровья и научил кота прыгать через веник. Мы с ним ладили.
У тёти Груши трое детей Иван Алексеевич, Николай Алексеевич и Екатерина Александровна, а фамилия у всех Лавровы. Николай, когда пришёл из армии, подарил мне золотых птичек из погон ни у кого таких не было. Он куражился несколько дней, как положено у дембелей, а потом его порезали ножом хулиганы. А может, бандиты разное говорили. Только Николай отмалчивался. Он и из больницы вышел забинтованный торопился, потому что старший брат Иван надумал жениться. Из пожарной охраны взяли лошадей для форсу. Особенно заметен был вороной жеребец Буян. Зверь, не лошадь говорили знатоки.
Николай дал мне задание:
Всех ребят собирай к магазину покатаю.
Почему к магазину? А по нашей улице зимой не то, что лошади, пешеходу не пройти так заносит. Николай сначала возил гостей свадьбы чин-чинарём Буян бежал красивой рысью. Все веселились и кричали прохожим:
У нас свадьба!
Нам, пацанам, тоже удалось разок прокатиться с Бугра до самого вокзала и обратно. Потом наш возница крепко выпил за столом и опять взялся за вожжи. Желающих с ним кататься не нашлось. Тогда он кликнул пацанов кому-то надо дурь свою показать. От кнута и посвиста Буян рванулся в галоп разукрашенные сани понеслись. Дышать становилось всё труднее казалось, сердце выскочит из груди и помчится прочь, оставив тело в санях на произвол судьбы. От свиста ветра в ушах и звона колокольчиков под дугой должны были лопнуть барабанные перепонки. Как мы прохожих не подавили, уму непостижимо тогда ведь тротуаров не было. На крутом вираже сани перевернулись, и мы полетели в снег. Я потерял шапку, а потом нашёл на ней сидел Вовка Грицай и, держась, за плечо, громко стонал.