Бронзовые стихи. Лирика - Патрацкая Наталья Владимировна 3 стр.

  В прихожей место есть одно,
  в нем уместилось кресло,
  не просто кресло, а оно
  стихов рожденья место.

  Бежали грустные часы,
  нигде меня не ждали
  и каплю маленькой слезы
  за счастье осуждали.

  За дверью комнаты  кино
  и крики на экране,
  а за другой уже давно
  дочурка на диване,

  На кухне  сын.
  В прихожей  я,
  где я стихи писала,
  так разбрелась моя семья,
  а я повествовала.

  Зачем пишу?
  Чтоб обесточить свои усталые мозги,
  чтоб на несчастьях ставить точки,
  и сбросить бремя из тоски.

  Писатели технических познаний
  спокойно пишут умные тома,
  не ждут экранного признанья,
  порой их повышают в званьях,
  и вновь берет их в плен среда,
  и сердцу милые дома.
  Но в поисках новейших знаний,
  они все средства применяют.
  Их путь по знаньям очень дальний,
  дорогой кто-нибудь и крайний.
  Преграды их не забывают 
  потомкам вехи оставляют.

Пришла вдруг мысль, что гениев и нет,
есть просто люди. С кучей недостатков,
И зря при жизни их ругает свет,
А после смерти лижет их останки.

И в памяти вдруг остается тот,
кто умер лихо иль прожил нелепо,
их творчества сильней ток
становится питаньем века.

Можно быть самой богатой
и не иметь ничего,
взятки взимать лопатой,
будто бы дерн с кой  кого.

И в своей малой квартире,
где очень тесно в сердцах,
думать о сказочном мире,
в золоте и в зеркалах.

Пусть отражается в стеклах
добрый, загадочный взгляд.
Он, только он мои зерна,
он  ненасытный мой клад.

Где  то дороги в машинах,
там суета из сует
рвется на собственных шинах
алчущих, жадных сердец.

Видят в машинах реванши
то ли за рост, то ль за вид,
бегают длинные марши
с видом вальяжным как гид!

Все  то и знают, и видят,
мнят себя барской средой,
только бедняги не видят,
что смерть бежит под рукой.

Сколько вас копят деньжата,
чтобы скорее за руль.
То ли душа маловата,
то ли на счастье  то нуль.

Я ухожу по тропинке
от суеты городской,
в сердце по шинам поминки,
и по квартире с тоской.

  Уложить мне мысли часто надо,
  вьются мысли стаей у виска,
  будто в дверь стучаться мыслей склада,
  а она немножечко низка.
  Так бывает после сдачи темы,
  после всех значительных работ.
  Затихаю, я от мыслей смены,
  пусть посмотрят множество дорог.
  Надо выбрать новые стремленья,
  подкопить и знанья для рывка,
  и в ячейках мозга столкновенья
  стихнут у подножия витка.

Усталость навалилась на меня,
на угнетение тающего дня,
так давит бело-влажная среда 
всегда.

Я тороплюсь порой ответить нет,
в расцвете и на склоне мудрых лет,
я тороплюсь к своей большой звезде 
везде.

Прохлада неба ляжет на ладонь,
по ней стремглав промчится черный конь,
мечты тогда впрягаются в года 
всегда.

По буквам белых клавиш я стучу,
себя, других чему-то я учу,
и что-то пробуждается в душе 
уже.

Несите кони красных русских букв,
под равномерный, мерный, верный стук
в печатный мир белеющих бумаг.
Я  маг.

  Медленно уходит напряженье
  и приходит внутренний комфорт,
  отдает судьбе распоряженье
  о приуменьшении забот.

  Суета и нервные страданья
  улеглись под снежною зимой,
  приумолкли все исповеданья
  в жизни очень тесной и простой.

  Нет иллюзий о моем признанье,
  нет надежды на любой успех,
  есть одной судьбы существованье,

  тихое конструктора призванье,
  замолчавший твой нелепый смех
  о мое спокойное молчанье.

  От наслажденья в звуках застываю
  и в музыке Чайковского тону,
  под переливы звуков точно знаю:
  перехожу я в классиков страну.

  На стороне классических звучаний
  углублена я в мудрость наших дней,
  Шекспира лучезарное признанье
  предпочитаю логике страстей.

  Есть в звуках музыки природа
  и красота лесных ветвей,
  застывших, в серебристых сводах,
  и в музыкальности людей.

  И сила страсти вечной темы
  сквозит сквозь нотные листы,
  но заглушают их системы,
  и электронные хвосты.

  От наслажденья в звуках застываю
  и в музыке Чайковского тону,
  под переливы звуков точно знаю:
  перехожу я в классиков страну.

Не ищу одобренья людского,
и проходит оно стороной,
я ищу состоянье такое,
когда сердце не просится в бой.
И спокойно, порой деловито,
я иду по полям своих дел,
и нет мысли, чтоб быть знаменитой.
Муж меня ненароком задел.

А муж мой  он на всем экономный:
на себе, на других, на делах,
внешне он, очевидно, что скромный.
Но вот в мыслях частенько  аллах.
Преклоняюсь пред знаньями века,
а муж ими пропитан до дна,
видно мне повезло с человеком,
не бываю я дома одна.

Мы и рядом, но вечно не вместе,
до сих пор искры часто летят.
Мы вдвоем, мы как строчка из песни,
нам разлуки  века не простят.
Отчим, мачеха  это пустое,
без обиды для всех говорю.
Для детей  счастье очень простое,
быть с отцом, я его не корю.

Нет и силушки побороть печаль,
нет возможности оглянуться мне.
Снег лежит кругом, и замерз причал,
радость с холодом улеглась на дне.

То ли снится мне в темном дне лазурь,
то ли снег летит, то ль слеза блестит.
Грусть  тоска моя, забери всю муть,
оживи меня, сердце вылечи.

Эх, и грустно мне на белом снегу
с горем  горюшком целоваться  то,
То ль сама умру, то ль его сгублю,
а вдвоем  то нам не остаться-то.

Знать моя беда бредет подо льдом,
пузырьками-то знать балуется,
а бровей твоих дорогой излом,
надо мной уже не любуется.

То ли в небе я, то ль на дне реки,
то ли в облаке, то ль на льдине я.
Но найти меня людям не с руки,
и растаяла вся до жилочки.

Флюгером застыли на деревьях
три сороки. Смотрят свысока
на людские и свои пороки
без волнений, творческих стремлений.
С высоты взирают не дыша,
смотрят на людей  а те спешат.

В ясном небе пьедестал морозный
в инее от дышащих берез,
в этот день так мало льется слез,
и так часто смех звучит задорный.
На сороках модные цвета 
те, что в моде годы и века.

Стекла, кирпичи, часы, уступы
собрались в единый институт,
а внутри подъем, он очень крут,
и с него уходят с думой скупо
на глаза всевидящих сорок,
в армию служить обычный срок.

Армия вбирает людей умных,
тех, кто может думать и дерзать,
тех, кто может очень много знать,
забирает из компаний шумных.
И кричат, кричат тогда сороки,
сокращая жизненные сроки.

И пустеют группы без ребят,
зря резвятся полы на разрезах
юбок, что на ножках очень нежных,
ладно и заманчиво сидят.
И с тоской глядят тогда сороки 
отошли их молодые сроки.

В институте двери закрывают.
Что там изучают  я не знаю.
Знаю то, что знают лишь доценты,
ассистенты, аспиранты и студенты.
Кто же я? Профессор всех наук?
Нет, я стихотворец этих мук.

Мне по нраву топот в коридорах,
или пустота моих дорог.
Тогда слышно: чей-то голос строг,
объясняет что-то без укора
тихим и доверчивым студентам,
ходит взад, вперед в апартаментах.

Улетели строгие сороки,
ветерок уносит иней прочь.
Красота лесов  мороза дочь 
в институт идет давать уроки:
холода, терпенья, белой склоки.
Потеплев, уходит тихо прочь.