Бронзовые стихи. Лирика - Патрацкая Наталья Владимировна 2 стр.

Мое окно объяли ветви взглядом,
под белым снегом виден их изгиб,
каким-то нескончаемым парадом,
уходит вдаль лесной красы прогиб.

Не упиваясь красотой лесною,
черчу свои обычные листы,
вдруг, вспоминаю, сын ведь не со мною,
он где  то в армии, ну шеф, прости

Чертить  черчу, но моему терпенью
ведь есть конец, когда приходит ночь,
тогда душа спешит к стихотворению
и прогоняет удрученность прочь.

Всю жизнь тянулась достигать высоты
и очень надоела суета,
и мир весь из условностей, полеты
одной души, нужны как никогда.

Мне писем нет, мой сын стал молчаливый.
И где он? Как он? Что-то замолчал.
Эх, сын, мой сын, любимый мой и милый,
как я хочу, чтоб голос твой звучал!

Что человеку в жизни нужно?
Скорее то, чего и нет.
Порою то, что даже чуждо,
на это тратим уйму лет.

Напрасно ветер носит листья,
художник сам в ветрах носим.
С трудом в работе его кисти,
но мы ему все мудро льстим.

И шалой осени убранство
и трудом ложится на мольберт,
но вот выходит он из транса,
усталости в помине нет!

И на картине осень встала,
художник выложил судьбу
и переплел ее с металлом,
создав ажурную резьбу.

Так что же нужно человеку?
Да очень много  в жизни веху.

Твоя недосягаемость волнует,
я в плен иду твоих далеких рук.
Мне хорошо, и голос твой чарует,
и разгоняет будни скучных мук.

Мне хорошо. Необъяснимо плохо,
что ты далек как миллионы звезд.
Меня ведь не устроят чувства крохи,
я обойдусь без просьб любви и слез.

Но я люблю и в этом неповинна,
ты  жизнь моя, ты  зимний солнца луч,
в тебе вся Русь, и что-то есть от финна,
наверное, холодность зимних туч.

Ты скажешь: «Блажь, родная, что с тобою?»
Я подниму кричащие глаза,
любовь свою не назову слепою,
и наши затрепещут голоса.

Люблю игру на грани придыхания.
Люблю идти по острию любви,
порой любовь, как бабочек порхание.
А ты, мой друг, все искорки лови.

Один лишь вид прыгучего мяча
Дал мне понять, что тема горяча.

В тебе я вижу робость и азарт,
Ты весь похож на за оконный март.

Пробежки, очень резкий стук мяча
В корзину ты попал не сгоряча?

Красиво ноги вдруг взлетают вверх,
Ты сразу стал намного выше всех.

От баскетбола станешь ли умней?
Но двигаешься лучше. Жизнь полней.

Какой же вывод? Слышу я твой смех.
Отлично. Настроенье лучше всех.

Ты подошел с усмешкой говоришь
Ты подошел, но сердцем ты молчишь.

Жил человек, взлетел слегка
над общей суетой.
Я молодой была легка,
а, в общем-то, святой.

Судьбу свою он дал другой.
Она ему милей,
и брови у нее дугой,
и в действиях смелей.

Он только думает: «Она».
А пред глазами  я.
Я в его мыслях, я одна,
ни кобра, ни змея.

Люблю его и не люблю.
В пургу чисты снега.
И ни о чем я не молю 
Пурга в апрель легла.

Ушел в работу с головой,
там много верных дум.
Не проходите стороной,
у нас единый ум.

Тишина одета в иней
запорошенных лесов,
появилось много линий
в темноте зари часов.
Паром в воздухе дыханья:
здесь мое, а там твое,
и счастливое признание
свило облачко свое.

Не проснулся сын наш малый,
ростом он уже с тебя,
от своих признаний шалый,
спит он утром, жизнь любя.
Дочка на бок повернулась,
в ней отрочество кипит,
на каникулах уткнулась
вся в подушку, как в магнит.

И рассвет замедлил бег свой,
пусть поспят сегодня дети,
и серебряной листвой
на дороге нас приветил.
Я люблю минуты эти,
когда мы идем вдвоем,
когда жизненные сети
вместе мы с тобой плетем.

Улыбнулось солнце ненадолго,
ласково пригрело жизнь людей,
заглушило дождевые толки
сплошь из свежевыпавших дождей.
Чудная. Прекрасная погода
оголила руки, части ног,
заменила тепловую моду,
прикоснулась там, где был сапог.
А леса, могучие от влаги,
словно все устали. И слегка
ягоды от влаги, будто в лаке,
не успели выкрасить бока.

Налетит и раздавит 
вихрь унижений,
но поднимется гордость 
друг восхождений,
Сбросит чары злословия
и взойдет на престол.
Впрочем,  это пустое,
пуст для выстрела ствол.
И не будет салютов.
Тишина, тишина
на заснеженных ветвях
очень даже нужна.

Ох, разозлиться может добрый,
и бушевать как море Бурь,
он вылетит из дома пробкой,
а щеки красные  пурпур.

Все на него, а он ведь добрый,
везет нагрузки, хмур и зол.
Но для страдальцев высшей пробы,
он всем известный хлебосол.

Как он раним, наш милый Добрый!
Как он чувствителен к словам!
И вот к нему все жмутся Кобры,
как к очень теплым островам,

А Добрый, чтобы обесточить
свои усталые мозги,
на всех несчастьях ставит точки,
бросая бремя из тоски.

И жизнь с нелепой чередою,
чужих проблем из жалоб, стона,
его становится средою
и добротой сердечных тонов.

Знаете, прекрасно в нашем мире,
Чудеса творят и на земле,
В нашем несмолкаемом эфире
 Похвалу найдешь себе везде.

Не найдешь  так, стало, быть  не надо,
 А найдешь  забыть скорее надо,
И спокойно жить, с судьбой дружить,
И врагом и другом дорожить.

Отступила стужа от зимы,
снег садится от весенних капель,
потому что дочке до весны
не мешает земляная накипь.
Нам на шубу денег не хватило,
а зима ее боготворила.

Люди думают стихи писать легко,
будто стружку сбросить с долото.
Да, но где теперь перо?
Шарик пишет нам давно.
Долото, ты долото,
с тобой встречусь лишь в кино.
С детства помню я лото и долото.

В детстве бегала к сараям,
где отец водил рубанок.
Бегал пес и бодро лаял,
стружку мне бросал в подарок.
В вещи я была одета,
мама шила их рукой,
гордость в детстве не задета.
Детство  друг ты мой простой.
Ну, а гордость и сквозь шмотки,
смотрит зоркими глазами,

В стружках есть игрушек сотни,
только надо быть с очами.
Да, с очами, как у папы,
сероглазых с древних пор,
а бюджетные заплаты 
это есть наследие гор.

Папа, милый, добрый папа,
битый сотнями врагов.
С ним готовилась расплата на войне,
но он таков,
что за жизнь держался крепко,
был и снайпером он метким,
выжил вопреки войне,
в стружках счастье выдал мне.

Года прошли. Есть сожаление
о том, что порваны стихи,
в них папины ушли волнения,
и письма от него тихи.
Их просто нет, а те, что были,
лежат еще в его дому,
глотают то, что есть от пыли,
лежат с историей в ладу.

Когда-то мама очень рано
вставала и пекла блины,
теперь же клип с телеэкрана
поет будильником, а мы?
А мы уж не печем блины.

Игра, игра кругом игра,
телеэкран играет с нами,
там стружек пленочных гора
играет певчими глазами.
В них хвалят всех, слегка лелея,
меня, тебя и белый свет,
а славу пьют уже седея.
Поэтому даю совет:
«Не подвергайтесь в жизни грусти,
у славы съемные плоды:
снимают листья у капусты
до кочерыжки  вы пусты.
И лучше бросить рассуждения 
они, как дутые шары,
и сушат радости сомненья,
спуская лишние пары».

Долото, ты долото,
С тобой встречусь лишь в кино.

  В прихожей место есть одно,
  в нем уместилось кресло,
  не просто кресло, а оно
  стихов рожденья место.

  Бежали грустные часы,
  нигде меня не ждали
  и каплю маленькой слезы
  за счастье осуждали.

  За дверью комнаты  кино
  и крики на экране,
  а за другой уже давно
  дочурка на диване,

  На кухне  сын.
  В прихожей  я,
  где я стихи писала,
  так разбрелась моя семья,
  а я повествовала.

  Зачем пишу?
  Чтоб обесточить свои усталые мозги,
  чтоб на несчастьях ставить точки,
  и сбросить бремя из тоски.