Я всё писал и писал, и начал замечать, что у меня что-то странное стало твориться с руками. Они казались тяжёлыми, словно отекли, пальцы потеряли ловкость настолько, что я проиграл в карты сыну воеводы, потому что не смог нормально сжульничать. Помогая Петрику, я случайно ободрал кожу на запястье об угол старого стола, и эта пустяшная царапина воспалилась и не заживала очень долго. Странно. Обычно люди забывают о том, что они ударились о стол, просто сразу.
Знаешь, Чудилка, мне надо меньше писать. Руки устают. Причём, даже левая.
Но я-то ведь не пишу, нахмурился мой дружок и задумчиво пошевелил пальцами. У меня тоже устают.
Ещё бы! Столько махать поварёшкой!
Да нет, Анчутка. Думаю, это от того, что мы хватаем руками все эти фигурки. Знаешь что? Тяпнем-ка мы лекарства.
Мы тяпнули лекарства, а людям сказали, чтобы они сами кидали солнца в наши большие мешки.
Я знаю, у вас уже возник вопрос: зачем и по какой причине мы возили светильники с собой по дорогам, отчего держали их при себе, не оставили в Аксе или другом каком городе? Видите ли, мы с Чудилкой руководствовались книгой древней жительницы пещер, а там ясно сказано: человек из-за шестнадцатого поворота забирал солнца в обмен на лекарство и текст молитвы и, как мы поняли, сам же уничтожал. Что стали бы делать с фигурками те, кому мы отдали бы их на хранение? Ни мне, ни Петрику пока не приходило в голову, как сделать так, чтобы солнца, сложенные где-то в кучу, не причинили вред обитателям городов. Опасные предметы необходимо было уничтожать, а не хранить. Ни воевода Акса, ни кто-либо другой, ни даже мы сами, ни разу не озадачились вопросом, не стоит ли нам избавиться от светильников, переложив заботу об их хранении и охране на кого-то другого. Нам даже в голову не пришло действовать как-то иначе. Мы слепо верили записям женщины, пережившей Мрачные времена. А люди, пострадавшие от ядовитого света, слепо верили нам.
ГЛАВА 6. ТРИ ПИСЬМА
Пока мы сидели у Акса, Петрик получил письмо из столицы Тонки, страны, которую мы пересекли до Акети и Някки, двигаясь на юг. На конверте увидел я личную печать короля этого славного государства и перепугался не на шутку, вспомнив о соответствующих мерах.
Петрик, что пишут?
Бабушка умерла.
Что? И у тебя тоже? Ох, Чудилка!
А у кого ещё? всхлипнул мой дружок, запутавшийся в большом количестве трагических рассказов наших пациентов.
Ну У королевича, например. У нашего. Ты помнишь, когда мы из Тонки уезжали, на границе
Всё, всё, Миче, хватит, не надо.
Прости.
Ничего. Возьми, прочитай. Это тётя пишет. Сестра моей мамы.
Чудилка протянул мне послание на именной королевской бумаге. Ничего себе! Вот так запросто его родня общается с сильными мира сего. Тётя просто взяла листок со стола короля и стала писать. И попросила, чтобы правитель большой страны поставил свою печать чтобы письмо побыстрей дошло, и не затерялось где-нибудь.
Тётя у Петрика странная, однако. Начиналось письмо так:
«Дорогие наши Петрик и Миче»
И Миче, повторил я и моргнул. Не знакомая мне тётя пишет такие слова. Хотя, она слышала, конечно, о нашей дружбе и о том, что мы путешествуем вместе.
«Я и мой муж страшно огорчены и испуганы тем, что вы бросили Комарик и экспедицию, оставили своих друзей, родных и невест в то время, как преступник Воки Ловкач бежал и ищет вас ради мести. Вы не подумали о том, что он отправится с этой целью именно в холмы Иксаны? Я даже рада, Чудилка, что твоё имя гремит по всем странам, и вы с Миче оттянете это преследование на себя. Вы волшебники, и справитесь»
Подглядывающий Петрик пожал плечами:
Само собой. Всё идёт по плану.
Да, отозвался я, за исключением того, что нынче всем и каждому известно, что мы едем в Айкри, а не к Крабовому морю. Всё по плану.
Я снова уткнулся в письмо:
«Домашний арест не вразумил вас. Твоё неверие в твоих родителей, Петрик, возмутительно. Но благодарности нашей нет предела. Вы, ты и Миче, избавили наш народ от великого несчастья. Кто знает, сколько лет прошло бы до того момента, когда был бы раскрыт вред от возрожденных солнц? Я и мой муж, и наши дети все мы с ужасом думаем о том, сколько людей погубило бы это изобретение, если бы не вы. Мы повсюду отправили письма с предупреждением, с текстом молитвы и рецептом лекарства, Петрик. Спасибо, что ты прислал нам всё это. Не думаешь ли ты, что это попытка поссорить страны, так долго живущие в мире? Жаль, что ты немного опоздал и твоя бабушка скончалась. Она купила светильник и очень радовалась приобретению. И что вышло? Наши малыши, твои племянники, гостили у неё целый месяц и вернулись больными и бледными. Да ещё твой дядя, мой любимый супруг, приобрёл и нам это солнце незадолго до того, как ты обнаружил, насколько оно опасно. Но не беспокойся, Чудилушка, я знаю, как ты любишь племянников. Они уже почти здоровы, передают тебе привет.
Подглядывающий Петрик пожал плечами:
Само собой. Всё идёт по плану.
Да, отозвался я, за исключением того, что нынче всем и каждому известно, что мы едем в Айкри, а не к Крабовому морю. Всё по плану.
Я снова уткнулся в письмо:
«Домашний арест не вразумил вас. Твоё неверие в твоих родителей, Петрик, возмутительно. Но благодарности нашей нет предела. Вы, ты и Миче, избавили наш народ от великого несчастья. Кто знает, сколько лет прошло бы до того момента, когда был бы раскрыт вред от возрожденных солнц? Я и мой муж, и наши дети все мы с ужасом думаем о том, сколько людей погубило бы это изобретение, если бы не вы. Мы повсюду отправили письма с предупреждением, с текстом молитвы и рецептом лекарства, Петрик. Спасибо, что ты прислал нам всё это. Не думаешь ли ты, что это попытка поссорить страны, так долго живущие в мире? Жаль, что ты немного опоздал и твоя бабушка скончалась. Она купила светильник и очень радовалась приобретению. И что вышло? Наши малыши, твои племянники, гостили у неё целый месяц и вернулись больными и бледными. Да ещё твой дядя, мой любимый супруг, приобрёл и нам это солнце незадолго до того, как ты обнаружил, насколько оно опасно. Но не беспокойся, Чудилушка, я знаю, как ты любишь племянников. Они уже почти здоровы, передают тебе привет.
Петрик и Миче, едва до нас дошли вести о том, что вы находитесь в Тонке, мы написали государю Крассеты, и ваша экспедиция взята под ещё более усиленный тайный надзор и охрану. Двое из четырёх известных волшебников страны привлечены к этому делу. Именно потому, что бежавший преступник Воки может причинить ей вред. Но всё же, мы больше волнуемся за вас. Твоя мама, Петрик, и твои родители, Миче, писали нам, что конвой слышал проклятия Воки в ваш адрес и клятву отомстить. Будьте осторожны. Думаю, он ищет вас. А ты, Петрик, мой любимый племянник, потерять тебя я просто не могу. Если нужна помощь пиши. И когда узнаешь, что делать с фигурками, в которые заключены солнца. Они до сих пор у нас, хотя и убраны с глаз долой в подвал.
Твоим родителям, Петрик, я написала и отправила всё, что следовало, не раскрывая того, что знаю, где вы находитесь. Только, думаю, для них это недолго будет секретом.
Петрик и Миче, когда всё снова станет хорошо, и вернётся настоящее солнце, вы должны побывать у нас в гостях с Рики и этой девочкой Лалой, и всеми вашими друзьями. Ну а мы, конечно, хотели бы приехать на ваши свадьбы, если твои родители, Чудилушка, к тому времени бросят дурить и забудут свои предубеждения в отношении Миче. Твой друг замечательный мальчик, очень хороший.
Но скажите мне, что вы собираетесь делать в Някке? Чудилка, что лично ты сможешь сделать из того, что не смогут сделать твои родители? Только я не они, и не стану читать вам мораль. Скажу одно. Я, как бывшая служительница Эи, уверена, что вас неспроста вынесло на дорогу в зимнюю стужу. Если для вас имеет смысл моё благословение, то оно у вас есть».
Дальше перечислялось большое количество людей, которые передают Петрику приветы, детской рукой были пририсованы каракульки, должно быть, изображающие два кораблика, кто-то написал мужским почерком и без подписи: «Ну что, Чудилище, допрыгался?» И другим почерком, но почему-то полупечатными буквами, как пишут на чертежах инженеры: «Он не допрыгался, а добегался!» и сбоку жуткая фигура в матросской рубашке, с перекошенной рожей и саблей в зубах, очевидно, озверевший Воки. Женским почерком: «Петрик, когда в гости приедешь? Хоть бы заехал, пока в Тонке был! Хоть бы с бабушкой успел повидаться». Вторым мужским почерком, «инженерными» буквами: «Нечистая совесть гонит его на юг». «Петрик, я тебя люблю. Приезжай играть», с ошибками писал ребёнок, только что начавший осваивать алфавит. Снова вторым мужским почерком: «Ему нынче не до игр. Он важными делами занят». Ещё один мужской почерк, третий, крупный и чёткий, так пишут решительные люди: «Лиля права. Передай родителям, пусть бросают чудить. Уже сил моих нет с ними разговаривать. Я только что из Някки. Это я, твой дядя. Привет Миче». И опять второй мужской почерк: «Пора заканчивать переговоры. Настала пора решительных мер», и нарисована пушка и летящее из неё ядро с физиономией скучающего вида.
Петрик всё время, что я изучал послание, из-за моего плеча перечитывал его. И хохотал над этой последней припиской так, что уже утирал слёзы.
Меня же потрясли слова маленького ребёнка: «Петрик, я тебя люблю» кто, кроме Рики, мог ему так написать? МОЕМУ Петрику?