Сбилось, зашипело помехами: в рубке глубоко под землей шумели, боролись и падали.
Дэн! Айви заорал и заметался по брёвнам. Летнее солнце палило сквозь чахлый туман. Дэн! Отпустите его! Отпустите!
А потом, когда далёкая возня затихла, появилось чувство, что Айви рассматривают.
2.
На двери ещё виднелись цифры: «семьсот семьдесят два». Номер пассажирской каюты, ничего о ней не говоривший. Багровый аварийный свет горел очень тускло. У порога каюты раскинулась тёмная лужа, подёрнутая масляной пленкой, и Дэн, перешагнув её, качнул дверь вбок. Механизм не препятствовал не работал. Вонь палёной трухи высушенные грибы хлестнула, заставляя поморщиться. Сидящий на карачках Сэм поднял голову. Глаза у него были налитые кровью и злые.
Припёрся, сказала сбоку Йоко.
Одна из Ольсен выставила ногу, обтянутую драным чулком, и хихикнула. Другая малевала губы, не отрывая взгляд от зеркальца. Зеркало не помогало: Ольсен-вторая заехала за контур, отчего напоминала коридорную жертву ограбления. «Мерзкие», подумал Дэн.
Давай сюда, буркнул Сэм.
Дэн положил на покосившийся стол прямоугольный футляр. Шесть ампул. Он рисковал здорово. Сэм, дёрнув носом, задумчиво хмыкнул. Порывшись в карманах, главарь достал карточку и лениво припечатал её рядом.
Она не моя, упавшим голосом ответил Дэн.
Йоко сплюнула.
Вот горе-то впору на пол упасть и расплакаться. Ты карту просил? Забирай и выкатывайся.
Ну что ты, полосочка, нежно сказала Ольсен с накрашенным ртом-раной. Парнями разбрасываешься.
Ольсен Драный Чулок рассмеялась.
Она или вторая, поди различи их, близняшек вчера смеялась так же. Низким, похотливым липким смехом, когда сразу трое воняющих, грязных работяг с очистной зажимали Ольсен в закутке за задраенным конференц-залом. Дэн успел увидеть мало: голые потные спины мужчин с корявыми буграми мускулов, белобрысую, запрокинутую к стене голову. Он удрал раньше, чем кто-либо мог его заметить, и долго ещё ощущал омерзение. Культисты Замкнутости вешали учёных, которые стремились вытащить людей из мрака к свету а люди превратились в это.
Сэм грубо шлёпнул Чулок по ляжке.
Тут всё моё. Заткнитесь, дуры.
«Общественное» Дэн не сказал это вслух.
Катись, вновь повторила Йоко.
Чужая карточка царапала ладонь. Дэн не решался взглянуть на неё до поворота, но потом, пересилив себя, посмотрел и вздохнул. Потёртая, с трещиной, незнакомая карточка не его, не Даля. Должно быть, она неактивна, и всё было впустую. Воровство. И отложенное, по сути, убийство. Дэн не знал, кто теперь из-за него погибнет. Хорошо бы, только он сам.
Под тремя широкими полосками границы, нарисованными на заляпанных стенных панелях, Дэн присел на ящик. Он снял правый ботинок и достал из-за пояса нож, который незаметно позаимствовал в столовой. Сделав глубокий разрез на резиновой жёсткой подошве, Дэн затолкал туда карту и, сунув руку в ботинок, проверил, не помнётся ли спрятанное. Он заметил, что штопка у носа расходится. Надо чинить, пока снова не образовалась дыра.
Ботинки Даля велики, зато целые Дэн берёг для побега.
Еле слышные звуки заставили Дэна встряхнуться. Заунывное пение, эхом летящее через изгибы коридоров, с большого расстояния казалось тоскливыми обрывками плача. Звуки лгали. Дэн обулся и стал. Он втянул в себя сырую затхлость Юга и пошёл вперёд, всё ускоряя шаг. На плечи и волосы ему иногда падали склизкие капли.
Нет, нет, твердила Мона. Нет, Никушка. Ты девочка. Тебе нельзя смотреть на наказание.
Но я хочу! внучка Моны ревела.
Бассейные волокли пластмассовый лежак и переругивались. Галдящий выводок Францески вжал Дэна в стену, и он терпеливо стоял, пропуская, пока последний малыш, ещё нетвёрдо ковыляющий, но уже обёрнутый в чёрно-красный флаг Замкнутости, не просеменил по вытертым плитам. Тепличников оторвали от работы, и они грязные халаты распахнуты, на руках перчатки прошествовали мимо, мазнув терпким запахом зелени. Колин, увидев Дэна, отвернулся. Дэн посмотрел ему вслед, уже давно не чувствуя ни злости, ни презрения. Колин лысел. От шеи вниз за ворот у него сбегали старческие пятна. Колин выращивал латук и помидоры. Это получалось у него хорошо. А вот учёный не вышел да и просто друг тем, кто когда-то считал его другом.
Я бы подумала, что ты тут ждёшь меня, сказала из-за спины Дэну Вера. Но ты не ждёшь, Дэн. Ты опаздываешь.
Я он быстро и смущённо обернулся.
Не это плохо. Твоя спина выражает, и я уже не говорю про лицо. Дэн
«Следующим можешь стать ты», Дэн сразу понял.
Проспект Замкнутости мутно зеркалил. Отражал их, но частично согнутых, частично растянутых слабость разума, подверженного искушениям, говорили псалмы. Тёмные желания: знать запретное, идти туда, где обитает дьявол. Распутство человеческих мыслей. Дэн снова вспомнил Ольсен и рабочих. Замкнутости до них дела не было. Сношайтесь и плодитесь на здоровье. Только не мечтайте о поверхности. Вера фыркнула. Ей всё ещё что-то не нравилось. Дэн поддразнил её, потому что не хотел продолжать эту тему:
Грядки соскучились.
Я же сказала тебе, что пойду на кухню, а не к грядкам.
Да нет, получилось глупо. Не то! Салат. Горошек. Тыквы. Ночные прогулки.
Свидание? Вера весело прыснула. Ну ты дурак!
Почему? Дэн обиделся.
Ты мне не говорил, Вера стала серьёзной, не говорил ни разу. Что я тебе нравлюсь.
Мы точно опоздаем, Дэн отвёл глаза. Пойдём.
В зале Замкнутости горел ярко свет. Люди рассаживались на скамейках и стульях. Многие принесли с собой флаги, а кто-то взял галеты и уже хрустел, предвкушая интересное зрелище. На помосте по центру высился столб сваренная из стали конструкция. И столы, и стеллажи давно убрали, но сеть в стенах, должно быть, осталась: Дэн, да и все здесь, кто старше тринадцати, наверняка ещё помнили. Сеть порождала проекции. В стеллажах хранились маленькие кристаллы-носители. За столами печатали, ловя пальцами парящие в воздухе буквы, летописцы-историки, читали скользящие строки мечтатели, работали учёные, чьи имена, стремления и жизни Замкнутость объявила враждебным. Понятие библиотеки исчезло.
Приветствую, братья и сёстры, Кнут раскинул руки в жесте объятия.
Зал громко захлопал. Бассейные подскакивали на своём лежаке и орали что-то нечленораздельно-восторженное. Мона прижала толстые пальцы к груди и торопливо кивала. Дети свистели и топали. Резко и мгновенно обрывая весь шум, Кнут опустил руки и улыбнулся. Улыбка была безмятежной, блаженной. И хищной.
Сегодня мы снова радуемся.
Сергей стоял прямо. Он не глядел на столб и на культистов, совершенно, кажется, равнодушный к позору, который его ожидал. Острые черты лица были такими похожими. Дэн моргнул и увидел на миг вместо парня-подростка молодую энергичную женщину, которой, как и Даля, больше не существовало. Теряющий волосы затылок Колина не отражал ничего. Но плечи под тканью халата немного напряглись. Или нет.
Мы счастливы своим избранием. Мы обитаем в месте, закрытом от скверны, храним и преумножаем дары его. Мы чтим великое учение Замкнутости. Соблазны и грязь, дурной воздух поверхности не проникают в наш дом, Кнут сделал печальную паузу, но проникают нам в голову. Что следует делать, когда мысли нечистые?
Молиться! зал зашелестел.
Когда нечистые поступки?
Следует страдать!
Когда, культисты зашуршали складками широких балахонов, когда один из нас разносит грешные идеи, когда смущает детские умы лживой догмой, когда прячет книгу Что тогда?
Столб!
Сергей поморщился. Отвращение легло на острое лицо, и тишина стала мёртвой. Сергей не боялся. «Плохой фарс, никчёмный», читалось. Хлоя подошла к нему сзади. Сергей внятно произнёс: «Идиоты». Но он не препятствовал, когда Кнут, вновь ставший улыбчиво-мирным, приобнял его и подвёл к столбу.
Однако не преступник лишь заблудший. Пусть наказание страданием очистит его разум.
У тебя воняет изо рта, сказал ему Сергей.
Уговорившая бабушку пустить её в зал Ника хихикнула. Ахнувшая Мона отвесила ей подзатыльник. Внучка взвизгнула и заплакала. Дэн тупо слушал шипение женщин и гневное мужское бормотание, пока Хлоя и Кнут привязывали к столбу наказанного. Сергей прижался к металлу щекой. Глаза он не закрыл. Дэн подумал, что не сможет это смотреть. Окажись он у столба, возможно, скоро обязательно зажмурится. Ему хотелось и не хотелось повернуть сейчас голову и увидеть, как реагирует Вера. Она молчала. Не хлопала, не скандировала. Не возмущалась сергеевой непочтительностью. Только медленно и глубоко дышала. Вера точно не пойдёт с ним в теплицы гулять, если Дэна привяжут к столбу. Вере будет стыдно.
Кнут взял тонкий трос.
Помолись, чтобы очиститься, друг, он широко замахнулся.