Колокольное дерево. Книга стихов - Андрей Земсков 6 стр.

Навстречу ветру полусонному
Плывёт, качаясь, наша лодочка,
И впереди обозначается
Скалистый берег островка.
Когда мы жили по-особому,
У нас легка была походочка,
Как у пера, когда случается
Невыразимая строка.

Когда б мы жили только звуками,
Дружили с рыбами летучими, 
Быть может, реже провожали бы
Друг друга в дальние миры.
Но голова полна науками,
Что бесполезны там, за тучами.
Своих задач не дорешали мы
И отложили до поры.

А не отложенные практики
И неотложные теории
Нас обучали ложным правилам
Не открывать ни рта, ни глаз.
Но мы, пройдя снегами Арктики,
Спускались по камням истории.
Нас огранила жизнь, оправила,
Но не отправила в запас.

И вот на лодочке двухвёсельной,
Что так смешно зовётся яликом,
Плывём всё дальше мы  и просто вам
Наш век с улыбкой вспоминать.
А кто там, на пороге осени
Сигналит солнечным фонариком
И что там, за скалистым островом, 
Нам предстоит ещё узнать.

Море вынесет к детским ладошкам

кусок янтаря,

В серединке которого

вместо комарика  Грусть

Легко, как бабочка с татарского клинка,
Душа взлетает.
А чтобы жизнь была безоблачно-легка 
Так не бывает.

И часто мелочи нам кажутся сильней
В миру бескрылом
Но, слава Богу, нам дано на восемь дней
Свиданье с Крымом.

Мы на камнях неопалимой купиной
Под вечным солнцем
Сгорали так, что нам казалась ледяной
Вода в колодце

И молоко  вкусней и слаще крымских вин.
И жаркий ветер
Легко рассеивал наш многолетний сплин 
Тоску о лете.

А лето весело махало с катерка
Пиратским флагом,
Мерцало рыжим огонёчком костерка
Под Аю-Дагом

И не жалело наших плеч  и мы в его
Прибой бросались,
Из долгих зим не вспоминая ничего,
Себе на зависть.

Нам будет сниться этот солнечный Гурзуф
Неодолимо.
Нас восемь дней легко держали на весу
Ладони Крыма,

Нам тихо пела черноморская волна
Или шептала.
И крылья бабочки дрожали, но она
Не улетала.

Винил и магнитные ленты сменились на цифру.
Не сядешь без паспорта в поезд, билет не дадут.
И новая церковь пристроена к старому цирку.
Для старых проблем двери заперты в Новом году.

Диспетчер путей сообщения пойман на взятке,
Перрон опустел, электричка вильнула хвостом.
Менять города поздновато на пятом десятке,
На гривны рубли обменяв и на запад  восток.

Машина  не птица совсем, а поди ж ты  взлетает!
Качаются над облаками два вечных крыла.
Янтарно-серебряной розой весна расцветает
На наших руках, чтобы доброю встреча была.

Но что б ни горело, ни ухало в этих моторах,
Без хрупких каких-то вещей мир не объединить.
На магах стихийных он держится, на волонтёрах,
На людях, которые тянут незримую нить.

Ах, тёплый виниловый шорох из восьмидесятых,
Где первую песенку я в три аккорда сложил,
Где торт на пятнадцать республик и нас вместе взятых
Творцы перестройки тихонечко взяли в ножи

Ещё осенний Киев и немного
Румяных яблок на цветном Подоле,
И золото Печерских куполов
В голубизне днепровского порога
Отражено. И каждому по доле
Назначено с высоких облаков,

Из высших сфер, где голоса иные,
О прошлом и о будущем печалясь,
Поют на непонятном языке.
И подпевают им ветра степные,
И вдаль плывёт, как лодочка, качаясь,
Простреленная кобза по реке.

В кафешке на площади Рынок
           мы ели лазанью,
По скользкой брусчатке
           мела за окном метель.
Город был верен всегда
           своему названью 
И не менял он имени,
           даже когда с петель

Ворота срывала война
          в близлежащей Польше,
Или когда с востока неслись ветра.
Мы были на пару дней
          гостями его, не больше.
И циферблат на ратуше
          напоминал: «Пора!»

Мы за руки брались,
          боясь упустить всё это:
Порхающий снег,
          в тиши колокольный звон,
Двенадцать ступеней вверх
          по строкам сонета
И камень средневековый
          со всех сторон.

В январское утро
          запомни ты нас такими
Беспечными серыми птицами,
          старый Львов.
Как этому городу,
          нам ни язык, ни имя
Дай Бог не менять
          в эпоху больших снегов.

Снова стали дни короткими, морозными,
Дышат паром на вокзале поезда.
Собирались посмотреть на паровозы мы,
Да уехали надолго, навсегда.

Укатало лето нас крутыми горками,
Принесла пургу сорока на хвосте.
Стынут новые скамейки в парке Горького 
В парке горького вина и новостей.

На Сумской скользит брусчатка под колёсами,
На Бурсацком спуске снега  завались.
Собирались в Новый год войти тверёзыми,
Только праздники опять не задались.

Дым сгоревшего отечества отхаркивать,
Может быть, придётся много лет потом.
Но склонился в тишине скрипач над Харьковом.
Нам услышать бы, о чём играет он.

Между городом Ха и городом Ха 
Вся страна изо льна и мха,
Из дощатых сараев и пьяных рож,
Из полей, где овёс да рожь.

Где густеет в ночи грозовая мгла,
Невесомо несут крыла
Из далёкого города Ха  в город Ха
Пару строк моего стиха.

Я вчера был неправ, а сегодня прав,
Но едва ли я стал другим.
Сколько будут ещё нас хватать за рукав,
Сколько раз перепишут гимн?

Сколько будет Левше крутить потроха
Неподкованная блоха?
У меня на востоке лежит город Ха
И на западе  город Ха.

На востоке Амур потерял берега,
Репетируя новый потоп.
А на западе тихая Лопань-река
По-осеннему морщит лоб,

И по городу Ха под крик петуха
Разлетаются миражи.
Обнимает рассвет оба города Ха,
Где мне выпала честь пожить.

Что там, в писаной торбе? Дешёвый товар 
Пара сотен стихов, пустяк.
Мне по Рымарской на Уссурийский бульвар
Не спуститься, увы, никак.

Но когда небеса на удачу скупы
И погода весь день плоха,
Остаётся в ответ на причуды судьбы
Усмехаться тихонько: «Ха!»

М. П. Журавлёву11

Вот и апрель, растаял снег в моём дворе,
Стучит берёзовая ветка по стеклу.
А помнишь, как мы тосковали в январе
По бликам солнца, по весеннему теплу?

И лишь полночных кухонь дружеский союз
Нам обещал, что стает снег, в конце концов,
Что вскоре минус переменится на плюс,
И перестанет ветер обжигать лицо.

И опять на высоком утёсе поёт
Под гитару старик-балагур,
А внизу во всю ширь  ледоход, ледоход:
Просыпается древний Амур.

Нас в это утро не удержит старый дом.
Мы выйдем в город и смешаемся с толпой,
По Муравьёв-Амурской улице пройдём
Походкой лёгкою до парка над рекой.

Мы будем пить апрельский воздух, как вино,
Пьянеть и с видом расшалившихся детей
У новых касс кинотеатра «Совкино»
Кормить батоном беспризорных голубей.

И минувшее  давний хабаровский сон 
Вдруг тихонько коснётся плеча:
Иннокентьевских колоколов перезвон
Да Успенского храма свеча.

Хабаровск  юность бестолковая моя,
Нам наяву смотреть с тобою эти сны.
Там на утёсе светит солнечный маяк.
Как хорошо, что мы дожили до весны!

А вдоль реки из века старого дома,
Как в песне, словно паруса, стремятся ввысь.
С Вокзальной площади Хабаров-атаман
Нас провожает в наши странствия всю жизнь.

Спой нам песню свою, бородатый Матвей.
Ты не стар, ты всегда super-star.
На жару не ворчи, в холода не болей,
Мой товарищ  Амурский бульвар.

Однотипные кухни, темнота за окном.
Что Москва, что Хабаровск  не имеет значенья.
Мы сидим за накрытым скатёркой столом, 
Чай байкальский и лампы петербургской свеченье.

Под цветным абажуром девятнадцатый век
Приютился в столетье уже двадцать первом.
И влетает из века двадцатого снег
Во фрамугу, открытую ветром.

В нас живут эти звуки  рёв сирены в ночи,
«По вагонам!», «По коням!»  отголоски эпохи.
Чтоб услышать всё это  посиди, помолчи.
Чтоб увидеть всё это  ты последние крохи

Ленинградского хлеба блокадной зимы
Собери на ладонь и почувствуй их тяжесть.
Чай да сахар-песок золотой Колымы,
Звон струны в перетянутом тяже,

Времена и пространства условны, пока
Через душу и разум пропускаешь их ветры:
И вираж вертолёта, и полёт мотылька,
И шаги в коридоре, и столбы-километры.

Однотипные кухни  наших душ островки,
И конфорка зимой иногда  для согрева,
Как печурка в землянке. И мы  земляки
С земляничной поляны forever.