Она умолкла, делая вздох-другой, после словесной пробежки по ступеням памяти и лестницам воображения. Этажом выше включили телевизор, и телеведущий громко начал оповещать жителей страны о новых подробностях военных действий, о соотношении производительности населения к уровню безработицы, не забывая хвалить и прославлять новые правительственные меры, применяемые к тунеядцам. На широком экране беззвучного телевизора в темноте комнаты, они видели того же ведущего, безмолвно слово в слово повторяющего текст за своим двойником этажом выше. Но вот он сменился картиной тесных рядов новичков, пополнивших отряды выявления тунеядцев. Чеканят шаг в ареоле родственников и гордых сограждан, теснящих тротуары и проезжающий мимо транспорт. Мигнув, экран сменился новым репортажем новостями с очередной облавы, устроенной на притоны тунеядцев: из подъездов и квартир выводят помрачневших исхудалых людей, послушно молчаливых и будто познавших свое нарушение, свое преступление против всех и каждого.
Кристина, воспользовавшись молчанием, решила продолжить свои жалобы, но он резко ее прервал. Вонзив в него взгляд, недоумевающий и обиженный, она потребовала объяснений. Ему интереснее тунеядцы?! Она резко села на кровати, скрестив руки. Он и забыл ее приступы детских капризов, ранее умилявшие его и приводящие в восторг, но теперь изводящие и раздражающие.
Приподнявшись, он откинулся спиной к стене.
Меня уволили сегодня, сказал он, закурив и вновь всматриваясь в блеклые созвездия далеко, за окном, в полумраке.
Молчание девушки ярким контрастом с еще недавно непрекращающимся излиянием проблем и мыслей повисло в завихрениях дыма. Дыхание ее замерло и она, широко раскрыв глаза, смотрела на него, стараясь угадать, шутит ли он, в своей привычной манере выдерживая каменное лицо до последнего, пока она не начинала топать и бегать по квартире требуя, выпрашивая, негодуя и откровенно приходя в ужас, но потом из него, наконец, со звуком лопнувшего шарика выходил смех и весь задержанный воздух, чтобы не проколоться раньше задуманного и довести ее до нужной температуры гнева. Но сейчас он прямо сказал, что не разыгрывает ее. Лицо его было не каменным, но хмурым и полным ярости.
И вот осознание случившегося заполнило ей голову и глаза, проникнув в мысли. Тишина поздней ночи треснула от крика Кристины. Она рассекала комнату вдоль и поперек, расталкивая сваленные книги и журналы, позабыв, что нагая, всплескивая руками столь привычно для нее и одновременно обычно, подобно плаксивой героине из множества прочитанных ею любовных романов. Одевшись, она начала демонстративно собирать вещи, громко шагая, словно желая, чтобы соседи снизу стали свидетелями их ссоры, их и его позора тунеядства, но только позже осознала, что ее вещей в этой квартире нет, а одежда, брошенная в наспех найденный пакет Клима. Потом она сидела на полу, едва сдерживая слезы, бормоча что-то о наказании, о вечном презрении, постигшем его, а он обнял ее, пытаясь утешить безмолвно и слабо. Внезапно она подскочила, невольно, а может быть, намеренно ударив плечом в подбородок своего избранника, и твердым голосом заявила, что не останется с ним ни на секунду, пока он все не исправит. А потом второй раз за сутки он услышал громкий стук захлопнувшейся двери.
* * *
Следующий день солнечный, но холодный, острым ветром подгоняет укутанных в шарфы и пальто пешеходов вперед, быстрее, кусая за щеки и нос. В рядах прохожих бежит и Клим, в таком же пальто, надетом поверх чистого отутюженного костюма: лицо выбрито, волосы причесаны. Бежит, еще ощущая запах автобуса, набитый достопочтенным населением страны, устремившимся на славную работу ради всеобщего блага. У всех глаза горят гордостью за свершаемый труд, решимостью работать больше и качественнее, без отдыха и благодарности; лучшая награда для них благополучие родины.
Пройдя пару перекрестков, он резко останавливается в воротах биржи труда величавого и будто надменно смотрящего небоскреба, с треснутыми стенами и панорамными окнами, окруженной толпой безработных просителей, молодых и старых, черноволосых и седых, подобно человеческому забору. Все спорят с охранниками и представителями бюрократии, требуют и угрожают, показывая кулаки пыльным окнам здания. Пальто их грязные и старые, волосы свалявшиеся и лохматые. Где-то кричат слишком громко, начинается истерика, переходящая резко и неожиданно в давку. Слышится выстрел, спугнувший стайку птиц с дерева и стайку людей с тротуара. Исхудалых бунтарей уводят и уносят, оставляя за одним из них багровые капли и лужицы. Кто-то спрашивает, кровь ли это, но всех успокаивает представитель бюрократии, отвечая, что, разумеется, нет. И все, облегченно вздохнув, продолжают церемонно просить и требовать работы.
Пройдя пару перекрестков, он резко останавливается в воротах биржи труда величавого и будто надменно смотрящего небоскреба, с треснутыми стенами и панорамными окнами, окруженной толпой безработных просителей, молодых и старых, черноволосых и седых, подобно человеческому забору. Все спорят с охранниками и представителями бюрократии, требуют и угрожают, показывая кулаки пыльным окнам здания. Пальто их грязные и старые, волосы свалявшиеся и лохматые. Где-то кричат слишком громко, начинается истерика, переходящая резко и неожиданно в давку. Слышится выстрел, спугнувший стайку птиц с дерева и стайку людей с тротуара. Исхудалых бунтарей уводят и уносят, оставляя за одним из них багровые капли и лужицы. Кто-то спрашивает, кровь ли это, но всех успокаивает представитель бюрократии, отвечая, что, разумеется, нет. И все, облегченно вздохнув, продолжают церемонно просить и требовать работы.
Осмотревшись, Клим подходит к одному тунеядцу, в спокойствии и словно в безмятежности привалившемуся к воротам. Скрестив руки и глубоко вдыхая осенний воздух, человек наблюдал за происходящим.
А почему ты не требуешь работы? спросил Клим тунеядца.
В итоге всем достанется работа, ответил тот. Им нужно понизить уровень безработицы, так? Я бы и не пришел сюда, но жена заставила. Не может она наблюдать за моим бездействием, не верит словам моим. А я прав! Ты видел где-нибудь бездомного? Хотя бы одного? Вот же. Иначе зачем тогда увольнять и негодовать о безработице? Только притоны тунеядцев иногда находят, но всех же направляют на принудительные работы. Может и нам найти эти притоны..?
Он задумчиво опустил взгляд, словно в поисках подсказки на своих ботинках или россыпи окурков.
В словах незнакомца сквозила логика, так необходимая всем, но Клим не хотел ждать, а намеревался сдержать обещание и взять свое. Он вновь огляделся; человеческое море бушевало и волновалось, головы голые или покрытые шапками, качались и кивали в такт словам особо голосящего просителя.
Почему не пускают никого? спросил он снова тунеядца.
Всем не хватает места. Только некоторые проходят, но секрета не открывают, как им удалось.
Виляя между тунеядцами, натыкаясь на спины и плечи, Клим подошел к главному входу в здание. Сквозь шум и гам спросил в ухо у охранника «сколько?», после ответа постоял, подумал, чуть снизил ставку, вновь поторговался, и вскоре вложил в карман охранника свернутые купюры в затребованном количестве. Поднялся на ступеньку-вторую, а на третьей другой охранник: скалится, смотрит прямо и словно не замечает его, но уши приготовил, чтобы слушать и запоминать. Клим вновь спросил, подумал, предложил, подумал еще раз, и очередные свернутые ассигнации спрятались в кармане униформы. Следующие ступеньки, считает, радуется, но в дверях его встречает представитель бюрократии: карманы его глубже, а уши больше. С похудевшим кошельком Клим, наконец, вошел в здание биржи труда.
От двери и дальше виляют и прячутся коридоры лабиринта биржи, заполненные работниками и просителями: каждый сидит в прозрачной кабинке за столом, тянет руки к сотруднику биржи, перелистывающему кирпичи томов, втыкающему носы в мониторы компьютеров, но по-прежнему вертящему отрицательно головами: работы нет.
Стирая подошвы, Клим обошел весь первый этаж, второй, выше, на лифте поднялся на самый верх и там, в ворохе бумаг и сотрудников, отзвуках кашля и ругани, шепелявой мольбы, он нашел свободный стол и скучающую молодую сотрудницу, всем видом выказывающую желание помочь, найти, трудоустроить. И вот он, разительно отличающийся внешним видом от остальных нерадивых просителей, приземляется перед ней на деревянный жесткий стул и едва ли не пальцами указывает на свое превосходство вкуса и стиля перед всеми тунеядцами. Он уверен, это должно ему помочь найти работу незамедлительно.
Сотрудница улыбается широко и радушно, записывает его личные данные, стучит ногтем по столу в такт секундной стрелке и, минуту спустя, показывает внушительный список вакансий, подходящих его образованию и стажу. Вздохнув с грустью, не забывает добавить поправку: все вакансии забронированы.
Как же это так: «забронированы»?! восклицает Клим, но сразу жалеет о своей несдержанности.
Все свободные вакансии забронированы для выпускающихся в скором времени студентов нашего города и страны.