Может быть, подешевле возьмём? предлагал папка. Зато побольше.
Ты же обещал, что купишь то, что захотим, не отступала я. Не капризничала, скорее проверяла, правду ли он говорил.
И папка покупал.
Сейчас понимаю, что поступала неразумно. Но отец шёл на поводу у дочки, похожей на него.
Мама была милая, спокойная женщина. Очень женственная, уютная, сдержанная, даже немного замкнутая. Небольшого роста, с выразительными серо-зелёными задумчивыми глазами; у неё покатые плечи, красивые руки, шея и грудь, густые тёмно-русые волосы, которые она собирала в шикарный пучок. Никому из дочерей не передала она своей красоты, кроме замечательной копны волос. За всю жизнь мы не слышали от мамы ни одного грубого или обидного слова. Не докучала она нам и воспитательными беседами, но была хорошим примером во всём.
Она не работала, дома был порядок.
Мама осталась во время войны вдовой с двумя детьми: подростком Анатолием и десятилетней Галиной. Когда пришла похоронка на мужа, сын убежал на фронт, хотя по возрасту его не брали. Он был смертельно ранен чуть ли не в первом же бою под Москвой и умер в госпитале в Мытищах. Мама сначала получила похоронку на мужа, потом известие о ранении сына, а позднее о его смерти. Сестра наша, Галя, рассказывала, что мама в то тяжёлое время очень много плакала о муже и сыне, похожем на маму. Перед смертью она говорила мне: «Я многое перенесла в жизни. Тяжелее всего хоронить детей. Береги Алёшу».
Представляю, какой красивой была мама, если отец выбрал в жёны её, хотя война оставила немало невест. А он был холост и на несколько лет моложе.
Но он, кажется, изменял ей. Это было тайной, которая однажды открылась, когда мама приводила в порядок пиджак отца. В кармане лежала записка, которой он приглашал какую-то даму в ресторан. Почему эта бумажка осталась в пиджаке?
Мы с сестрой пришли из школы, а мама плачет на кухне. Вечером родители выясняли отношения. Мама, как всегда, была сдержанна и не шумела. Отец что-то объяснял, доказывал. Но мы, дети, не могли понять тогда всей глубины этого события.
Они, конечно, помирились.
Жена для папы была чиста и свята. Их вариант семейной жизни был приблизительно таков: мужчина погуливает, но не забывает о семье, обеспечивая её, а женщина занимается детьми и хозяйством.
Отец энергичный, общительный. Неудивительно, что он имел успех у женщин.
Теперь я понимаю, что это грех, но осуждать не могу, потому что очень люблю своего папку.
Мою младшую сестру отец назвал именем мамы Евгения. Ждал, конечно, сына. Дома было две Жени: мама Женя и сестра Жешка.
Наш дед, отец папы, был преподавателем физкультуры в военной организации. Он и привил отцу любовь к спорту. В молодости папа играл в футбол, занимался гимнастикой. Но повредил ногу и после этого спортивные соревнования смотрел только по телевизору или ходил с приятелем на стадион «Динамо» болеть за любимую футбольную команду. Обожал цирковых гимнастов.
Однажды папа взял с собой на стадион Жешку. Она сидела у него на коленях. Вдруг забили гол. Отец забылся, вскочил, захлопал, приветствуя любимую команду. А дочка кубарем с его колен полетела на нижние ряды.
Меня потом оттуда дяди вытаскивали. Папа не велел маме говорить, рассказывала сестра.
Мы его не выдали. Это было нашим секретом.
Когда отец приносил работу домой, вечером садился за стол в комнате, включал настольную лампу. Писал что-то, считал на счётах. Потом давал нам с сестрой переписывать начисто какие-то листы.
Перепишите красиво, аккуратно и без ошибок. А я вам за каждую бумагу по рублю дам.
В то время на эти деньги можно было купить не одну пачку мороженого.
Как мы с Жешкой старались! Писали аккуратно, внимательно сличали цифры. Можно будет покупать мороженое и сладости. Но за свои деньги такие дорогие конфеты, как «Шоколадный крем», мы не брали.
Я любила, когда вечерами отец работал дома.
Подходила к нему и выключала настольную лампу. Папка в темноте откладывал ручку, откидывался на спинку стула и ждал. Терпеливо ждал, когда я перестану баловаться и зажгу свет.
Включи. Мне работать надо, наконец жалобно говорил он.
Знал, что сейчас сначала я зажгу свет, потом подкрадусь к нему и расцелую. Сильно-сильно обниму за шею и не разожму рук, пока он не попросит пощады.
Знал, что сейчас сначала я зажгу свет, потом подкрадусь к нему и расцелую. Сильно-сильно обниму за шею и не разожму рук, пока он не попросит пощады.
Отец никогда не наказывал нас. Если мы и отведали ремешка, так только от мамы.
Когда папа заболел и врачи поставили ему страшный диагноз, жизнь в семье напряглась. Как будто воздух, которым мы дышали, стал густым и тяжёлым. Общались друг с другом тихо, на низких нотах. Никакого радио, телевизора. Только наша приглушённая речь и тишина Мама сильно осунулась, ещё больше замкнулась, часто задумывалась, мало говорила. Не плакала. Она была на редкость смиренным человеком.
Не плакала и когда отцу уже кололи обезболивающие. Только глубоко вздыхала и тихо стонала. Понимала, что скоро произойдёт. Держалась изо всех сил. Очень заботилась о папе. Отцу диагноз не говорили, и он надеялся выздороветь. Приходилось к тому же не подавать вида.
В последние минуты жизни отца мама была рядом, но об этом я не могу
Когда мама вернулась из больницы, где всё произошло, тут же в квартиру пришла соседка. Мама даже не успела снять пальто. Наверное, она увидела маму в окно и по её виду поняла, что случилось. Долго стояла в прихожей, что-то всё причитала и причитала, всхлипывала и утирала слёзы. Эта женщина плакала, мама нет. Как окаменелая, стояла боком к ней, опустив руки, смотрела в одну точку и молчала. Мне казалось, она даже не слышит соседку. Только, когда та ушла, наконец-то сказала: «Зачем мне соболезнование? Я думала, скорее бы она ушла». Всё-таки в минуты скорби лучше быть только с близкими людьми.
Перед смертью папа просил прощения у мамы.
Отец покаялся, хотя бы перед ней. Может быть, и перед Богом. Не знаю. Но хочется верить, что увижусь с ним на Небесах. Встречу своего любимого папку в вечности, куда, надеюсь, возьмёт нас Господь.
Господь послал за мной
«Люба лечит руками. Учит лечить других», прочла я объявление у Дома культуры.
О! То что надо! И я хочу лечить людей, помогать им выздоравливать.
Ещё раньше заметила: если навещу больного, он поправляется. Перевяжу ранку кому-то, и она быстро заживает. Образование у меня, правда, не медицинское. Но Люба научит, как лечить. Бог велит помогать людям. И я смогу это делать.
И отправилась я в Дом культуры, где проходили лекции Любы.
* * *
Я посетила уже четыре ознакомительных занятия. Люба рассказывала на них, что был в её жизни школьный товарищ, погибший в аварии. По ночам он являлся ей, кажется, во сне, и говорил, куда нужно поехать, чтобы там исцелить больного, делая руками так-то и так. Даже объяснял, как найти этого человека. И Люба ехала туда, находила заболевшего и делала над ним нужные манипуляции руками. У неё получалось лечить. Сказала, что каждый может этому научиться, чтобы помогать другим. Но об этом она расскажет уже на платных курсах.
Я записала всё, что говорила Люба на своих лекциях. Получилась целая тетрадь. Писать быстро и кратко я умею, но записи понятны только мне. Осталось привести их в надлежащий вид, чтобы можно было дать почитать другим, и на платные курсы. Хочу помогать людям выздоравливать. Курсы, правда, дороговаты, но ради этого можно и потратиться.
Заканчивается последняя ознакомительная лекция Любы.
Целительница стоит на большой сцене Дома культуры. Её приветствуют, ей аплодируют. Я тоже в восторге от того, что узнала.
Вдруг с задних рядов зала на сцену буквально выбежали три человека с книгами в руках. Один из них, подойдя к микрофону, стал горячо о чём-то говорить по-английски.
Что произошло, я поняла, только когда перевели сказанное.
Оказывается, всё, чему нас учила Люба, не от Бога. Господь не разрешает делать то, о чём мы здесь, развесив уши, слушали. Проповедники объяснили всё уверенно и чётко, опираясь на Писание, на Слово Божие. Истина только в Библии.
Люба пыталась остановить проповедников, но с их стороны был такой напор, такая жажда рассказать об Иисусе, что она уступила им.
«Вот это да! Я же верю в Бога, но не знала, что Он не разрешает так делать», подумала я.
У меня был шок от того, что всё так резко повернулось на сто восемьдесят градусов. Только сейчас я встала на ноги, а была-то на голове. То, что говорила нам Люба, всё чушь. Бог, только на Него надо полагаться в жизни! Я это поняла. И приняла. Почувствовала сердцем, в чём Истина.