Со своих колоколен - Аверьянов Виталий Владимирович 4 стр.

Как Чапаев на молитву становился на всю ночь.
Как просил он перед битвой Матерь Божию подмочь.
Чтоб путями боевыми наскаку и наплаву
Чтобы целыми, живыми провести свою братву
Чрез казачьи, чрез мужичьи пепелища-хутора,
Чрез яицкие погосты, обновленные вчера,
Чрез тифозные обозы, чрез наезды из ЧКа,
Комиссарские угрозы, агентуру Колчака.

Сын Поволжья, гордость края он народный наш герой.
Не пятнает кровь Чапая и для каждого он свой.
Он штабы по телеграфу кроет жарким матерком.
«Мотивирует» Антанту, заодно и Совнарком.
Тесен мир, и в нем встречаясь, все мы схожи меж собой.
Утечем от них, рябята, в свой последний светлый бой!..

Думу думает Чапаев. Петька ж видит вещий сон:
Как к Уралу отступая, прикрывает друга он.
Плачет Петька-ординарец, а не дрыхнет как сурок
И во сне сгибает палец, чтобы вновь спустить курок.
Из тисков бесовской злобы есть исход в лихом бою.
Покажись, казак, из степи, я судьбу твою спою.
Ты споешь про атамана, я спою про бурлака.
Дай пощупать твою волю, что нагуливал века!..
Но не хочет в лобовую битву выйти казара,
Схоронилась за погосты, обновленные вчера

Между белою Сибирью и кровавою Москвой,
Меж землей, где изобилье и землею, где покой
С прежней вольницей схлестнулась угнетенная печаль,
Пред которой глохла слава и зазубривалась сталь

Как Чапаев на молитву становился на всю ночь.
Как просил он перед битвой Матерь Божию подмочь.
Весь отряд во сне глубоком, вся дивизия храпит,
Часовые дремлют оком, лишь один Чапай не спит.
«Как по волжскому по краю я с шарманкою бродил.
Помнишь, Настя дорогая, помнишь, как тебя любил?
Ты теперь уж в вечной жизни, на меня оттуда глянь
И невидимо нависни мне в бою покровом стань.
Стань мне светлою судьбою, Черна ворона мне спой,
Мы обманем смерть с тобою, выйду я на берег твой»

Не берут Чапая пуля, ни засада, ни налет,
Потому что с небесами разговор он свой ведет.
Из уральских вод багряных вышел новый человек,
Что хотел коней буланых искупать у дальних рек.

И теперь расправив спину, поднялся уже и сам
К светлым далям и глубинам, к невозможным небесам

Как Чапаев на молитву становился на всю ночь.

Вновь война-японочка
Прощай, смазливая девчоночка!
Ты потерпи всего годочек
Дождись меня, чертеночка!
Нагрянет с войны весточка,
Что я в Японии загинул
А ты не верь тому, невестушка,
Что так легко тебя покинул!
А станет сватать тебя мельник
Ему ты твердый дай отказ!
А будут звать за землемера
Ему ты тоже откажи!
Ты им скажи: я жду солдатика,
Что за Россию воевал.
Уж он красу мою оценит
И станет он ее беречь

Вновь война-японочка
Прощай, хорошая девчоночка!
Ты потеряй один годочек
Дождись свово миленочка!
Но если долго не вернуся я,
Ты вспомни, что тебе сказал.
Тогда ты выйди за солдата,
Что кровь на море проливал.
А выходи ты за солдата,
Что на Востоке погибал.
Уж он красу твою оценит
И станет он ее беречь

Однажды Царь на богомолье
Ушел от свиты и от слуг.
Вкусивши русского приволья,
Он навострил к народу слух.

Как инок в старенькой милоти,
Взяв посох легкий и простой,
Он затерялся в складках плоти
Своей Руси, Руси Святой

Ему народ встречался разный,
По большей части все прямой,
В словах живой, в быту согласный
С извечно юной стариной.

Никто не знал, что Царь пред ними,
Как с ровней с ним себя вели,
И правду горькую рубили,
И просто языком мели.

Он перехожих слушал калик,
Их песен горних перелив.
Певец по прозвищу Кристалик
Ему вещал, глаза прикрыв,

Мол, кто судьбу встречает прямо,
Перекрестив кривым клыком,
Кто с ней разделит волчью яму,
Лишь тот с судьбой своей знаком.

И правда, в пост сорокадневный
Раскрылся вещей песни толк,
Когда пред Пасхой, в день последний
Царю явился в схиме волк,

На берестяном на ковчежце
Державы символ начертил
Так исповедал Самодержцем
И хлебом черным причастил.

Царь пал на камни, распластавшись.
Он был ничто, отребье, прах
И бился оземь, разрыдавшись.
Его расплавил божий страх.

На том не кончились виденья.
Благообразный гордый змей
Нечеловечьего строенья
Явился в пустынь, злобы злей:

«Поднялся я из преисподней,
Где отбываю долгий срок.
Прошу амнистии Господней.
Пусти меня на свой порог!»

«Иди обратно, дом твой бездна, -
ответил змею русский Царь, -
Здесь Церковь ранами любезного
И оплеванного Лица!»

Явленья страшные исчезли
Царя ж Малюта разыскал
Его глаза на лоб полезли:
Седой старик пред ним предстал.

Вот прибыл Царь в Москву с Малютой
И паче каялся в грехах.
Второй опричниною, лютой,
На знать навел он смертный страх.

Но наш народ сложил легенду,
Что, не вернувшись на престол,
Царь плакал о грядущих бедах,
От слез ослеп, в слезах расцвел.

С тех пор его повсюду ищут.
В лице юрода русский бог.
Не бродит ли в обличье нищем
Сокрытый Царь, слепой пророк?..

Иные видят в этом смуту.
Иные здесь усмотрят миф.
Но чу помешкай лишь минуту
Каличьих песен перелив!..

А жизнь вращается по-своему,
Не помещаясь в твердый план.
Но нет случайностей у воина.
Он вечной битвой обуян.
Он вечно ждет врага нежданного.
Он меч на случай заострил.
Он страж дракона первозданного,
Что был горяч, но подостыл.

Не подморозит Русь дремотную,
А крепко выветрит избу.
В ней воздух спертый, окна потные
Застят небесную резьбу.
От печки Иоанна Грозного
Живет теплом ее огня,
Боится воздуха морозного
Вся наша гнойная родня

Она юродства не осилила
И открестилась на сей век
От босоты того Василия,
Кому ступнями плавить снег
В блаженстве глум творить за гордого
И за убогого рыдать.
А злых приветствовать уродливо
Так непреклонна благодать!

И вот стыдят, усовестляют
И дышат сыростью в лицо.
И вот горят они, пылают
Над теплохладным подлецом.
Они не ведают, не знают,
Когда постигнут их дары
И прозорливо забывают
Свод правил шулерской игры
_______________

А жизнь вращается по-своему,
Не помещаясь в твердый план.
Но нет случайностей для воина.
Он вечной славой осиян.
Он вечно молит Бога Дивного,
Что удивлять юрода рад:
Ему дарить дороги длинные,
И зимний жар, и летний хлад.

Брести путями все окольными,
Вести бесплотную войну
Такому буйному да вольному,
Что жутко даже самому!
В одном дому приют и почести.
В другом прозванье мудозвон.
И на юру смертельной похоти
Плевки и камни с трех сторон.

Засаду мира бесхребетного
Сиделок, нянек и конвой
Он разорит рукой бестрепетной
И насадит порядок свой.
Наш воин, зелено и молодо,
Разгонит наглых мух и слуг
И воссоздаст державу холода
С огнем оружия вокруг.

Кто наш народ, кто соль России?
Где он ютится, как возник?
Он, неподвластный внешней силе,
Наш праведник наш проводник.
Где тебя носит, богоносец?
Как не погас в тебе очаг?
Ты носишь ношу, богоносец?
Бог тебя носит на плечах!..

Пророк с печатью у плеча
Призвал народы кровной мести
Ученьем Рока и Меча
С болезненною жаждой чести.
А наши кроткие пророки,
Что кровью харкают на снег,
Печально стали на пороге:
Ой где ж ты, божий человек?!

Нет, не в скитах,  в психиатричках
В двадцатом веке зимовал,
На санитарах, медсестричках
Свой дар бесстрастья закалял.
И инсулиновые шоки,
И даже галоперидол
Огнем смирения высоким
Он от души своей отвел.

Главврач сидел как Пантократор
И как Антихрист в алтаре.
А старый, тертый психиатр
Юрода прятал во дворе.
И здесь нашлись друзья пророку.
Он одержимых исцелял,
И для шизоидов дорогу
К Врачу всей твари направлял.

От мира, наглого и злого,
Он получает по зубам.
Но вновь отыскивает слово.
И вот уж больно, больно нам!
Он насмехается над нами!
Он превозносит свой позор.
Не предъявляя явных знамений,
Пророком смотрит чертов взор!..

Факиры «праведного гнева»,
Вы, разжигатели хулы!
Провидцы прибыли и чрева
И заклинатели молвы!
Вожди богатых духом, дерзких!
Купцы обманов и клевет!
Безбожием времен советских
Не оправдаться вам вовек!

О, если б явное знаменье
Пришло к вам в славный, грозный час,
То, вместе с ложью и сомненьем,
Сам дух бы вышибло из вас!
И полетели б на пол шприцы,
И разлетелся б в хлам дурдом
И те, кто сделал из больницы
Палату пыток и Содом

Свобода черная, звеня,
Играет в угнетенной воле,
В объятьях белого огня,
В пресветлом света ореоле.

И вот уже с юрода беды,
Как воды с гуся, потекли.
Он вновь идет с венцом победы.
Он Ванька-встанька, соль земли.

Не покидая мир сей блазный,
Следит, как зреет в нем гроза.
А на реснице блеск алмазный,
За мир неложная слеза.
Мне положи все царства света,
Их роскошь, их прекрасных дам,
За даровую щедрость эту
Слезы юродства не отдам.