Когда Жанна прикатила из кухни тележку с бутылкой и фруктами, её научный руководитель, завалившись на бок, уже мирно сопел. Ученица закинула его ноги на диван и подложила под щёку подушечку, чтобы наставнику было удобней почивать. И если это было заботой, так только о том, чтобы он бы не проснулся до утра и не приставал со своими ласками.
Дурак ты, наливая себе коньяку, объяснила она жалобно пискнувшему во сне педагогу, видимо снилась тому очередь в регистрацию или людоеды крокодилы в Кампучии. Свой! Сейчас со своих ещё больше берут. Чужого-то как объегорить? К нему ещё и подъехать надо. А свой вот он, тут. И доверяет тебе. Кого ж ещё обманывать? Только своих Ну, а сам-то ты с кого три шкуры дерёшь? Со своих! вдруг ни с того ни с сего, разъярилась, шёпотом, однако же, отставная гимнастка-художница. Со своих учеников, со студентов! Кого обманываешь? Тоже своих, домашних! У них отнимаешь время, деньги, заботу! У своих! И мне, чужой, преподносишь. Люблю-ю, сложив губы трубочкой, передразнила она учителя. На хрена мне твоя любовь? Старый, жирный ублюдок! Мне диссертация нужна. Ну и жильё Она проглотила дозу согретого в ладони, дорогого профессорского напитка, и, успокоившись, добавила, откусывая банан: Сладкоежка хренов
4
Ты ему документики-то наоборот, притормози. Раз уж они тебе в руки попали. И денежки с него потребуй, плёская поварёшкой на шипящую сковородку жидкое блинное тесто, советовала жена Шапкину. Такой случай подвернулся! Всё честного из себя строишь, а семья страдает. Хоть раз в жизни возьми на лапу, как человек.
А что вам страдать? У вас всё есть, нехотя огрызнулся Шапкин.
Его послеобеденный хмель обернулся к вечеру сильной головной болью. Хотелось добавить чего-нибудь спиртного, чтобы избавиться от неё. Но дома было хоть шаром покати, а в магазин жена не пускала.
Что у нас есть? Что? вскипела она. Квартирка хрущёвка?! Халупа шесть на шесть на шести сотках?! Да ты оглянись кругом в вашем же реестре каждая вошь по три, по четыре, по пять участков себе оформила! Да ещё и детям по столько же подарила! А дома какие отгрохали! У дочки внуки скоро пойдут! Куда она их на лето отправит?! К родителям нищебродам?! А ездим как? Ишаки! Как ещё только грыжу себе не нажили? Кругом люди, как люди у всех машины! Она сняла деревянной лопаточкой блин со сковородки и переложила его в тарелку. Взглянув мельком на безучастно уставившегося в окно мужа, она решила не пилить его, а надавить на самое чувствительное. Давай решим так эта деньги пойдут на автомобиль. Добавим к накопленному, на первый взнос хватит. И кредит будем потихоньку выплачивать. Ты же всегда боялся, что взятка это может быть подстава, чтобы с работы тебя уволить, в тюрьму упрятать, чтоб подсидеть тебя, место твоё занять. Так вот сейчас совсем другой случай. Клиент-то свой! Чего робеть? Друг детства, считай, хмыкнула жена. В общем не теряйся!
Со своего как-то неудобно брать, попытался Шапкин придумать новую отговорку.
Неудобно?! снова взбеленилась супруга. Неудобно на потолке спать одеяло сваливается! Ты вспомни, как наша Викочка в таком же университете училась?! По сто пятьдесят тысяч каждый год в кассу! Так мало того ещё и в каждую учёную волосатую лапу сунь! И уже без счёта! Мы же истрепались, обнищали все! И ты жалеть этого профессора собрался? Да у него денег наворовано куры не клюют! Она сняла со сковородки очередной блин и снова решила перейти к уговорам. Пойми, твоему профессору всё равно без взятки ничего не оформят. Либо ты с него стрясёшь, либо риелторы. Машину купишь, с начальником поделишься хоть раз жизни ему угодишь. А если будешь просить бесплатно провернуть, он решит, что ты всё себе хапнул, придумала она новый довод. Под зад коленом тебе поддаст и полетишь с работы как миленький. Пойми начальнику всё равно, кто ему поднесёт. Тебе не всё равно. Свой! Если уж этот профессор такой свой, пусть ещё и отдельно тысяч пятьдесят тебе лично поднесёт за безопасность, за то, что ты тоже свой, и не кинешь. В общем, так, она отложила поварёшку и грозно уткнула руки в боки, если ты эти деньги прохлопаешь, домой лучше не приходи. В этой своей конторе и ночуй.
Шапкин хоть и возражал, но понимал жена права без взятки Баранова замотают с документами, заставят собирать и переделывать справки, разрешения, сидеть в очередях месяца два, три, четыре, пока не он догадается, что надо платить. А шефу и в самом деле без разницы, кто пополнит его озерцо в сейфе Шапкин или риелторы.
Шапкин хоть и возражал, но понимал жена права без взятки Баранова замотают с документами, заставят собирать и переделывать справки, разрешения, сидеть в очередях месяца два, три, четыре, пока не он догадается, что надо платить. А шефу и в самом деле без разницы, кто пополнит его озерцо в сейфе Шапкин или риелторы.
Подбивая мужа на взятку, жена затронула самую больную его струнку он мечтал о машине. И даже не потому, что ему постоянно приходилось возить на дачу в автобусе тяжести. Он привык таскать на себе вещи, рассаду, банки с соленьями, вареньями. С самым громоздким помогали сердобольные соседи. Здесь было другое, это была мечта.
Перед тем, как заснуть, он долго ворочался, вспоминал свои, детские поездки с родителями в деревню. Счастливый отец за рулём зелёного, как кузнечик, тарахтящего «Запорожца». Рядом с ним в лёгком цветастом платье мама. Двери в «Запорожце» были только у первого ряда сидений, и им с младшей сестрёнкой укладывали сзади у боковых стенок машины подушечки, чтобы они могли в дороге поспать. Они укладывались валетом, на коротком сиденье надо было подтягивать коленки, сворачиваться калачиком. Сестричка вредничала и пихала его своими сандаликами, показывая, что ей тесно. Он уступал ей, вставал. Она как обезьянка поднималась тоже. И оба они, глядя из-за спинок сидений на дорогу впереди, начинали гудеть и реветь натужно, как два моторчика, и старательно крутить воображаемые рули. Потом сестричка решала, что пора петь песни, мама подтягивала. Когда её скудный детский репертуарчик заканчивался, малышка, уже без всяких слов, пищала и кричала, считая это тоже весёлой песенкой. Потом и это ей надоедало, и они снова вдвоём начинали гудеть как моторчики и крутить воображаемые рули. Родители не останавливали их, только смеялись.
Двигатель в «Запорожце» постоянно перегревался, дымился, отец тормозил, и они сестрёнкой с маленькими цветастыми ведёрками в руках, бегали к какой-нибудь луже, или слезали с обочины вниз, к канаве, в зелёную сочную осоку, а потом охлаждали шипящий мотор, поливая и брызгая на него водой.
И эти поездки, дорога, проплывающие за окном верхушки деревьев, лягающаяся тихонько сандаликом сестричка, песни, гудение, остановки, лазания к канаве и все эти отцовские мучения с мотором, вспоминались сейчас, как счастье.
«В детстве беспричинной радости много, потом её становится всё меньше и меньше. У взрослых её вообще, размышлял Шапкин. И чтобы вернуть её, люди придумывают себе всякие штучки: дорогие покупки, курорты, каких-то любовниц, любовников. А счастье снаружи всё равно не приходит. И внутри оно кончилось».
«Мне, например, Лексус не нужен, вовсе не относя к себе свои же соображения о достижении счастья, теперь, когда недавно ещё несбыточная мечта могла, наконец, воплотиться в жизнь, очень конкретно размышлял Шапкин. Я хочу простую, надёжную машину Логан. Цвет возьму тёмно-серый металлик красивый и немаркий. Назову его Мишей. Пусть будет Логанчик Миша. Жена права это случай. Баранов свой, не подставит, не подведёт. Объясню ему, что без подмазки ничего не получится. Он умный человек, учёный поймёт. Не я эти порядки устанавливал. А машину пора купить. Действительно а вдруг дочка родит! К ней мотаться придётся, с ребёнком помогать, на дачу, на воздух его возить».
Дочка, закончив университет, осталась жить в областном центре. Из-за неё у родителей никак и не складывалось накопить на машину. Вначале всё без остатка уходило на учёбу. Но и затем, когда она стала зарабатывать, приходилось ей помогать. Вика уцепилась, именно так и говорила жена «уцепилась» за клерка в банке, где она работала операционисткой. Отзывалась мать о положении дочери так пренебрежительно, оттого что брак был гражданским. И чтобы это непрочное сожительство в одночасье вдруг не развалилось, а наоборот, превратилось в официально зарегистрированный союз, родители давали ей на достойную, по меркам молодых банковских клерков, жизнь на съёмную квартиру, на заграничный отпуск, на бары, ночные клубы, фитнес, на ланчи в кафе. Вика, из-за неустойчивого положения сожительницы, была вся на нервах, денег не просила, а требовала, и злилась, что мало дают.
Та же история, вспоминал Шапкин, была и с подругой жены Шапкина. «Всё в сына вкладывала, вздыхая, жаловалась она у них на кухне за чаем. Холила, лелеяла, пылинки сдувала. Одна растила, от всех неприятностей оберегала, от себя кусок отрывала. Жила для Игорюнечки, а он теперь меня даже чурается. Парадокс!»