А он что же?.. Дед показал глазами на небо.
А он никогда не прыгал, ответил Гонгора, помолчав. Он неожиданно представил себе, как бы все это могло выглядеть. Он покачал головой.
Дед цыкнул зубом, что-то там доставая.
Проблем-то, проблем Найти, за что дернуть. Он шлепнул Гонгору ладонью по колену. Крутите вы что-то, племяши, вола вертите. Его-то как сюда пустили? С такими-то персями? Ну, это ладно, ты, стало быть, там, по воздуху, а он как все нормальные люди, пешком?
Не знаю, ответил Гонгора. Он все никак не мог решить, чего ему не хватало, и слушал вполуха. То есть вообще не слушал. Дались вам его перси. Он, между прочим, и в шахматах молодец, и на задницу при случае может посадить. Если хорошо попросить.
На чью задницу? не понял дед.
Ладно, сказал Гонгора. У него везде связи. Он все время мне об этом повторяет.
Это здесь, что ли? недоверчиво улыбаясь, спросил дед.
Ну, может, у господа бога. Достаньте вон там конфеты. Хлеб не забыли?
Штиис на корточках сидел неподалеку на чистеньком песчаном пляжике, по локоть закатав рукава штормовки, шарил в прозрачной голубоватой водице пальцами, к чему-то прислушивался, погружался обеими ладонями на дно, к округлым блестящим камушкам и рассеянно озирался по сторонам со взором задумчивым и оценивающим. Лис делал вид, что спит, хотя стук посуды не давал ему расслабиться по-настоящему.
Согнав деда со своего спальника и сунув ему для сидения пакет с палаткой, Гонгора согнулся над расшнурованным рюкзаком.
Опять к роси, произнес дед непонятно, пожевав губами. Он смотрел на заваленную камнями косу у воды с согбенным над ней Штиисом и не видел его.
Опять.
А он что же?
И он.
Дед положил в рот большую шоколадную конфету, жуя, подсыпал себе в чай еще сухих сливок и принялся медленно размешивать.
Он чего, заснул там, что ли?
В деревьях, сорвавшись, захлопала крыльями птица.
Большая часть расходов на его горбу, подал голос Гонгора, оставляя кружку в траве. И вообще мне бы без него не найти пилота.
Дед положил в рот новую конфету и пригубил.
Суровый все-таки мужчина, с одобрением пробормотал он, глядя поверх своей кружки.
Рядом возник отлучившийся куда-то было Улисс. Кося глазом на Гонгору, опасливо потянул носом в направлении нарезанного ломтя мяса и неспешно расположил свои корпуса рядом. Гонгора запустил пальцы в густую теплую шерсть и подумал, что сезон длинных ночей это все-таки безобразно много времени, когда можно все забыть, просто забыть про все, выбросить из головы, отпустить тормоза и перестать сдерживаться все время, перестать чувствовать, как подминают под себя, делают собой, изменяют, вместо того чтобы изменяться, а ты киваешь, ты как бы соглашаешься, надеясь в глубине души, что тут самый хитрый, что тебя это не касается. Когда можно, просто лежа под звездным небом, совсем не вспоминать о времени и преодолевать пороги пространства, что вокруг, парсеки пространства просто потягивая пахнущий дымом и листьями смородины чай, снять с руки часы и забыть, хотя с другой стороны, где же их еще надевать, впервые за столько дней надел. И еще уставать, и смывать животную усталость ледяной водой горного ручья, и обонять, медитировать до потери самоконтроля, всякой связи с реальностью, в горах отчего-то медитируется так, будто ты еще не родился, а весь мир уже умер, поутру выползать из спального мешка на свежий лесной холод и проваливаться в нирвану, снова обоняя благоухания изнемогших целебными соками диких нетоптаных трав, постоянно чувствуя спиной оставленную не запертой дверь и тяжелое, нечеловеческое, древнее внимание огромного дикого леса в ней И вот только тогда тогда можно уже не замечать крадущихся шагов ночи. Тени, все ближе подбирающейся к длинному рвущемуся огоньку, но время ее будет недолгим коротки еще ночи, и, хорошо зная это, она будет молча стоять рядом, стоять над душой, не давая спать, тихо переливаться россыпью звездных морей, и это хорошо, так правильно, потому что на многие километры и километры вокруг не найти ни одного лицедея в дорогом костюме и нумизмата с широким затылком. Они рождаются в бетонных коробках, говорит дед. Жить и умирать они тоже предпочитают в бетонных коробках, время вне их лишь переход от одной коробки в другую, словно в этом их предназначение. И по всему, так оно и есть.
Люди, очень серьезно сказал подошедший Штиис, снимая очки и пальцами сбивая с подбородка капли воды. Говорил он, размышляя сейчас о чем-то своем, насущном. Показалось, может Вот на той скале, по-моему, кто-то есть.
Работающий челюстями дед, ухватив было, снова вернул горячую кружку в траву и всмотрелся в ближайший утес, куда показывали. Утес по крайней мере наполовину скрывался за коричнево-рыжими искривленными стволами деревьев. Деревья цеплялись за растрескавшиеся отвесные склоны и не падали. Страшно было подумать зависнуть там без страховки.
Ну, это, брат, тебе в самом деле показалось, убежденно сказал дед, единым взглядом окинув нависшие над головой камни и нахмурившись. Никого тут быть не может.
Штиис, прочтя надпись на картинке, аккуратно развернул конфету.
А правда, что здесь чужаков не любят? спросил он, откусывая шоколадный кончик и передвигая по песку кружку. Он зачарованно следил за тем, как опаленные доисторическим огнем борта кружки все глубже, подобно ножу бульдозера, зарываются в завалы зернистого крошева.
Чуть пригубив и решив не торопиться, дед выбрал еще шоколадку.
А где их любят, пробормотал он. Чужаки разные бывают. Коммерсантов вот не любят, верно просто на дух не выносят. Археологов, эти все норовят последние могильники распотрошить, себе взять с целью, значит, чтобы там на все это могло полюбоваться человечество, не спится им, понимаешь, пока есть еще хоть где-нибудь не тронутые могильники. Приезжают, копаются в пещерах как у себя в огороде, достают палец человека. Человек оказывается доисторический. Тогда что они делают: называют пещеру своим именем, а доисторического предка местных называют именем пещеры. Как выясняется, новый вид разумных. Все аплодируют. В мире шум. То, что у той самой пещеры тысячу лет уже свое имя и имя то коренного населения ни слова. Потому что дано неприоритетным населением.
Да, кивнул Штиис, слышали. Хомо Аю-Ташиус. Так это должно быть. Человек из Камня Медведя. Но ходили слухи, кто-то из научного центра за границей предлагал объявить бойкот навязанным коренному населению приоритетам.
Дед вздохнул.
Спрашивается, как к ним нужно относиться. Очень хороший вопрос, на мешок еды. Лавочников не любят очень, новиков, до помутнения рассудка да они и не суются сюда особенно, чухари, чухарь он и есть чухарь. Попоносов, если не босый и без ножа, моджахедов-гопников, своих хватает, местами алояров еще опасаются стригунов. На прошлой неделе вот только нашел за Больным ручьем кабаргу без пупков, двадцать четыре штуки, подгнившие уже. Тоже откуда, спрашивается?
А волк, подал голос Штиис. Волк что же не тронул?
Нy вот, сказал Гонгора. Теперь вы на конфеты сели. Коробка конфет.
Дед поспешно вернул свой лоснящийся брезентовый зад на прежнее место и с тревогой заглянул в недра расстегнутого желто-голубого авизентового мешка. Ни Черта там, похоже, было толком не видать.
Ах, мать. Ничего как будто, предупреждать надо в таких случаях, добавил он строго. Так вот. Слушай, нет чего помягче? Сидеть же невозможно.
Не капризничайте, ответил Гонгора. Кому-то надо преодолевать трудности.
Но к интеллигенции спокойны, хорошо относятся к интеллигенции, и обсушить, если надо, и напоить до поросячьего визга, сам видел. Студентов тоже вроде не трогают, лишь бы не был коммерсантом. Здесь это первый вопрос: что везешь?
Дед поднял глаза на Штииса, задумчиво помешивающего ложечкой, ткнул в него испачканным в земле коричневым пальцем и вознес кружку на уровень глаз.
И не моргнув глазом должно ответствовать тебе: турист я, дяденьки, студент-скалолаз, вырвался на каникулы свежим воздухом подышать да на большие горы посмотреть мешок сухарей да коробка спичек в рюкзаке моем, чего ж еще везти мне? Посмеются тогда дяденьки, пошутят и отпустят с миром.
Гонгора, стряхивая дремоту, заворочался, устраиваясь на спальнике удобнее. Лис рядом с безразличным видом наблюдал за полыхавшими ветвями.
Штиис спросил:
Я что похож на студента?
Дед приложился к кружке, качнул подбородком, ощутимо удивляясь качеству напитка.
Это, конечно, если тебе повезет, и ты не нарвешься на трезвых дягов. Вот тогда будет полный сердечный «Хэллоу».
Дед снова пригубил, бережно пристроил кружку у костра, ухватил с салфетки мясной розовый кус побольше, переложил его парой ломтиков ржаного хлеба и мощно откусил.