Злость мальчишки отступала. Не зыбкая надежда о новой встрече тешила его, не ящик Пандоры тогда принес ему Ник. То была истина, что будет ею всегда, пока ее говорит Каин. Каин понял это тогда, когда не стал больше ждать, сидя целыми часами у ворот Вавилона под раскаленным солнцем, не смея уйти до тех пор, пока их не закроют вовсе. Не стал только ждать, но всегда помнил о нем, зная, что при нем осталось куда большее сама суть существования Ника.
По всему городу Шалем были раскиданы тела, гнет пролитой крови довлел на стены изувеченных, выживших и побежденных. Внутри же этих стен, будто скрываясь от взора их, а именно в здании Капитолия уже зарождался праздник. Будто была это какая-то партия шахматных ходов загнавших одну из сторон в угол. Все станет историей, и тогда будут шахматы, а пока все же есть один уцелевший из тех, кто знает, что все было иначе. Под купол царского зала и собственно к самому царю, упрямой тяжелой походкой шел Ник. Казалось вот уже почти умерший бродяга, спустя каких-то двенадцать часов, снова оказался пред лицом царской особы. Жутко хромавший, не понятно, на какую именно ногу, едва сумевший разлепить, кровью слепленные, опухшие веки, в одной лишь набедренной повязке до колен, Ник до дрожи напугал присутствующих, не столько своим видом, сколько возможностью появления. Давид, казалось, был последний, кто нашелся было что сказать, а потому стояла полнейшая тишина. Царь оглянулся кругом, растолкал свиту и подошел в упор.
Кто-то, по-видимому, сжалился над тобой. Так помолись ему и ступай, неровно проговорил Давид, в совершенно не свойственной ему манере.
Нет, ты ошибаешься царь. Жалеть меня некому, как и тебя тоже. А молиться бы можно, не сейчас конечно, но вообще можно, отозвался Ник, с трудом стоя на прямых ногах.
Так ты получается, не во что не веришь как зовут тебя? спросил Давид.
Ты все про богов мне говоришь, а я о другом пришел сказать отвечал было Ник, но остановился.
Бродяга скрывает свое имя. От своего спасителя скрываешь? разгневался Давид.
Меня зовут Ник, можешь и ты так звать, но не называйся спасителем моим. Я просто не хотел умирать. Наверное, и ты не хочешь, потому и жив, сказал спокойно Ник и подошел к окну. Зашевелились приближенные и стража Давида. Все они, почему-то почувствовали собственную беспомощность и в то же время спокойствие. За окном начинало светать, едва отчетливо проявлялись силуэты деревьев в саду подле цитадели.
Тебя, верно, сильно измучили, раз ты осмелился высказать мне это. Что ж, сегодня я тебе это позволю, как ни как, ты не был слугой того народа что населял этот город, царь отошел к противоположной стене, и уселся на небольшой табурет, остальные по прежнему стояли. Помещение было совсем голым, не считая только того самого стула. Оставьте нас одних, по-прежнему низко, но при том не громко продолжил Давид.
Раз, по-твоему я несу околесицу, чего ж ты выгнал их, а не меня? спросил Ник.
В честь праздника, в городе моего народа, пояснил Давид усмехаясь.
Празднуйте, коль так, каждый день празднуйте, что живете на этой земле. Только пусть они перестанут восхвалять тебя, с некоей просьбой промолвил Ник и повернулся от окна.
И моей власти ты признать не хочешь? с прежней насмешкой, но уже и с любопытством вопросил Давид.
О, нет, у тебя есть власть, я знаю это, но она не столь велика как тебе кажется.
Я единственный властитель своего народа и он предан мне. Какая еще тебе нужна власть?
Мне право ни какой не нужно, за этим я здесь. Ты говоришь, как и тот, что был до тебя, перед самым приходом. Его судьба уж наверно тебе известна.
Хочешь проклинать меня, так проклинай, но знай что в моих руках жизни. Твоя жизнь, проревел царь.
Я не желаю зла тебе. Его и так тебе желают, поверь, уж многие, помни ж об этом. Есть ли у тебя бог, которому ты веришь? словно на последнем издыхании проговорил Ник.
Бог? крикнул Давид обнажая меч, и направился к окну где стоял Ник. Царь обрушил меч на голову Ника. Не долетев совсем чуть-чуть, меч прошел над головой, ударяясь о стену. Царь отшатнулся от промаха, как в тот же миг стрела прошла ровно в то место где прежде, он стоял перед Ником. Это было войско все того же Аравана отставшее в пути.
Словно пораженные солнцем, Араванские войны пали с рассветом. Бой продолжался недолго, но могло случиться быстрей, если бы в момент атаки обороной руководил сам Давид. Царь же в это самое время без сил лежал на полу пустой комнаты, под наливавшимся светом окном. Там же рядом лежал и Ник, на спине с согнутыми к верху руками и ногами, неровно дыша и чуть было не плача. В самый конец битвы в комнату явился некий полководец, радостный сообщить о победе. Однако в увиденной им картине его многое смутило, ему хотелось тотчас отрубить голову окровавленному босяку, что он, пожалуй, и сделал бы. Кинувшись к царю, полководец приподнял его голову, и только взглянув в лицо оборванца, донесся голос.
Словно пораженные солнцем, Араванские войны пали с рассветом. Бой продолжался недолго, но могло случиться быстрей, если бы в момент атаки обороной руководил сам Давид. Царь же в это самое время без сил лежал на полу пустой комнаты, под наливавшимся светом окном. Там же рядом лежал и Ник, на спине с согнутыми к верху руками и ногами, неровно дыша и чуть было не плача. В самый конец битвы в комнату явился некий полководец, радостный сообщить о победе. Однако в увиденной им картине его многое смутило, ему хотелось тотчас отрубить голову окровавленному босяку, что он, пожалуй, и сделал бы. Кинувшись к царю, полководец приподнял его голову, и только взглянув в лицо оборванца, донесся голос.
Не тронь его, хрипло прорычал Давид. Полководец чье имя было Рувим, усадил царя на стул, медленно поднимая под руку. По нему видно было, что он смягчился, и уже не думал дурного о бродяге, лежащем подле окна. Наконец с трудом взгромоздив тело Давида, и не услыхав дальнейших указаний, сказал:
Город отбит, их было мало полководец стоял на одном колене, обращаясь как бы к обоим, глядя в окно.
Не знаю враг ли ты мне, но человек страшный. Прошу тебя оставь этот город, внезапно сказал Давид, обращаясь к Нику.
Над входом начало висит все глядя
Распахивать створы засовом гремя
Грозится в стремлении всяко вершить
Губить на корню, иль все-таки жить
Ворота уйдут у тебя за спиной
Оставив желанный беспечный покой
Проникнуться верой оставшись стоять
Шагая на выход, не вернешься вспять
Ник отправился туда, где его, возможно, ждут, уже безо всякой надежды. Обратно всегда хочется вернуться, если оставляешь нечто ценное там. В голове у путника была мысль о доме. Дом ли четыре стены с крышей? Дом это место, в котором можно сделать остановку и не ждать когда выйдет время. Ник возвращался, и каждый раз думал, стоит ли, или остаться навсегда там где есть? Вот я вернусь, вернусь потому, что меня ждет тот мальчишка, ждет он меня, потому что верит мне. Так ведь и было, ну а теперь-то он уже большой. Дети самые прекрасные создания на земле, но у них есть большой недостаток они вырастают. И вот уже из доверчивого мальчика Кайна вырос мужчина, который не станет слушать бред старика. В моих рассказах я не научил его жить как все, а теперь он захочет. Природа сплошных парадоксов сделала людей одним целым обществом сделала, а человека личностью, которая хочет быть не похожей. У зверей в этом проще, померились гривой и все прояснилось. А люди ведь говорят, что они такие как все, не хотят выделяться, а делают совсем наоборот. И не разделишь их на плохих и хороших. Все хороши, аж воротит от вашей хорошести. Но это правильно, иначе путь наш прервется, когда-нибудь, раньше, чем нужно.
Нику не многого стоило добраться до Вавилона, гораздо сложнее теперь найти Кайна. Теперь ведь он уже вряд ли станет ждать у ворот. Город не малый, большим бы Ник его тоже не назвал, конечно, будут и больше в разы и десятки раз. Но и сейчас не маленький город путал его как мог. Топы бродяг, царских слуг и вооруженных мужей беспрестанно разгуливали по городу. А уж пройдя чуть дальше, все пространство будто съели своими палатками лавками торговцы. У одной особенно пузатой лавки остановился Ник.
Здравствуйте! Я по одному делу, начал Ник.
Приветствую вас господин! У меня лучшая ткань, пурпурных, червонных цветов, какие душе вашей будут угодны, поздоровался торговец.
Меня вовсе не ткани ваши интересуют, уж вы извините. Я ищу одного паренька, обыкновенный такой, тут Ник остановился, замер как восковая фигура секунд на пять, так что у торговца уже челюсть начала отвисать, но за секунду до того как торговец хотел что то сказать, Ник продолжил, он письмена правит, этот мальчишка.
Ах вон оно что! проговорил торговец, по-прежнему находясь в каком то едва не изумлении, так эдаких уж наверно не мало.
Его зовут Каин, сказал Ник медленно, и с той же степенностью рука его вынула несколько золотых сиклей из за пазухи.
Так вы о том самом его уж давно тут не видно, говорят он принят на службу при дворце, с оттенком таинственности пробурчал торговец.
Я вам очень благодарен, сказал Ник поклонившись и пошел.
Он сам не сразу осознал, как ему удалось угадать новое занятие Каина. К добру ли оно пошло, благо попался человек, теперь хоть знаю торговец то этот Ник, опомнившись, побежал обратно. Обещанные сикли, так ведь и гремели у него на груди.