Не я одна вам их плела, граф, улыбнулась в ответ Жаннет.
Но первой «кружевницей» все-таки вы, милая Жаннет, были! Ну и Павел Петрович, разумеется, добавил вкрадчиво. По его рисунку вы все эти узоры выводили. И добавил не без лукавства: Насилу в них разобрался и распустил.
Да, выдропужские «кружева», откровенно говоря, были «превеселые». И распустил их граф весьма и весьма мудро, когда ему «наскучило» их «милое» и вздорное «плетение» и прочее, и прочее, и прочее.
Лгали все! Но, что удивительно, дудели, как говорится, в одну дуду и разобраться в этом было невозможно. Это было выше его человеческих сил. Его даже пытались обольстить. Жаннет и пыталась. А ревнивец Бутурлин чуть на дуэль не вызвал.
А как его на воздушном шаре катали? Ах, как его катали!
И там, на высоте птичьей, потребовали от него принять этот шар в качестве вещественного доказательства их невинности в деле о двадцати пяти погибших фельдъегерях. А когда он отказался наотрез принять его и в качестве доказательства и в другом качестве, чуть на землю с него не сбросили. И это переполнило чашу его терпения. И он учинил Жаннет, а потом всем остальным, свой последний допрос.
Милая Жаннет, заявил он ей твердо и строго, неужели вы не понимаете, что я хочу всем вам помочь, а вы путаете себя и следствие? И не могу же я бесконечно выслушивать все ваши глупости, продолжил устало, что некто Пушкин Александр устроил все это. Я навел справки. Этому Пушкину отроду семь лет. А по вашим словам он волочился за всеми вами, играл в карты, чуть ли не стрелялся с драгунским ротмистром Марковым из-за моей племянницы Катишь, даже тайно с ней обвенчался!6 И все эти небылицы лишь для того, чтобы покрыть убийц.
Не верите? неподдельно возмутилась Жаннет и капризно топнула ножкой, проговорила насмешливо: Так придумайте сами, кто убил фельдъегерей! И засмеялась: А мы это все подтвердим своими показаниями. Но, чур, чтоб никто не был виноват. И добавила серьезно: А про Пушкина зря не верите. Все истинная правда. Но он, конечно, их не убивал. Вы здесь правы.
А я ведь знаю, кто убил тех фельдъегерей! заявил вдруг граф. И знаю, почему они это сделали. И знаю, почему вы все их выгораживаете. И не бойтесь, я вас не выдам. Грех на душу не приму. Их не вернешь, а вам жить и жить. И я придумал, как всем вам выкрутиться.
Правда? изумилась Жаннет.
Правда, заверил он ее. Я и с Павлом Петровичем это обговорил. И надеюсь, что вы, милая Жаннет, дадите слово, что это останется между нами. И никто никогда
Я даю вам это слово, милый граф! И, право, я бы тотчас изменила Бутурлину с вами, если бы вы не были влюблены в Мари, как и он. Я верно поняла вас? Нет?
Превесело вы меня поняли, Жаннет, улыбнулся граф Большов. Превесело. И на этих словах следствие об убитых двадцати пяти фельдъегерях он закрыл.
Все списали на сгоревшего зимой в своем доме корнета Ноздрева.
Думаю, вы сейчас недоуменно пожали плечами. С чего бы это граф таким добреньким оказался? Поди, подмазали его?
Нет, не подмазали. Но, конечно, свой интерес у него в этом деле был. И тогда об этом говорили, что не будь его племянница Катишь замешана в эту историю, он, может, по-другому все повернул. Разговор этот до государя императора Павла I дошел и пришлось графу ответ держать. И сразу скажу вам, три часа они беседовали. А потом государь велел позвать к себе Павла Петровича. И через десять минут Павел Петрович вышел из кабинета государя камергером. А вскоре ведомство то возглавил. И Мефодия Кирилловича государь алмазной звездой отметил и табакерку подарил, ту самую, которой якобы висок императору проломили. Выдумают же несуразное?! Впрочем, об этой табакерке мы еще поговорим, а сейчас вернемся в гостиную.
Вам знакомо сие послание, милая Жаннет? спросил граф ее любезно и достал из своей папки махонький, чуть ли не с крылышко бабочки, листочек, исписанный с двух сторон бисерными буковками.
Нет, ответила она ему тотчас, мельком взглянув на него. И что за тарабарщина, граф, там понаписана? Секретное послание? Кому? От кого?
Верно, секретное послание, ответил граф. А вот перевод этой тарабарщины на английский, достал он следующий листочек из своей папки. Не думаю, что он вам знаком. Но вдруг эти две резолюции покойного государя нашего Павла Петровича и его тезки князя Павла Петровича!
Чтобы не затруднять вас, дорогие мои читатели, перелистыванием страниц назад к началу моего романа, я воспроизвожу здесь русский перевод сего секретного послания.
Сей монастырь бастионным гранитом стоит непоколебимо посреди Белого моря и будет так стоять вечно, если мы не применим другие средства.
Наша безуспешная попытка в известный вам год взять его с моря двумя нашими фрегатами «Бриск» и «Миранда» тому подтверждение.
Какие же это другие средства, спросите вы меня? Отвечу: средство одно, тем более, милорд, что иных средств у нас уже нет.
Как тогда, так и сейчас я предлагаю разыграть карту старца Симеона сына императора Павла. Пусть сын ответит за отца, принесшего столько несчастий нашей бедной Англии.
Еще не поздно. Мой человек все еще там.
Более подробно, как взять изнутри не только этот монастырь, но и Россию, я расскажу вам при личной встрече.
Ваш L.
А вот резолюции.
Первая:
Принять надлежащие меры для выяснения и пресечения! Никого не щадить. Даже его.
ПавелВторая:
К пресечению и выявлению привлечь «француженку». Заодно и свои грехи старые в монастыре замолит.
R.Нет, возмущенно ответила Жаннет, когда прочитала сие послание, перевод мне этот не знаком и тем более резолюции. Но для чего вы все это показали, граф?
Для того показал, милая Жаннет, чтобы вы мне ответили по возможности честно на три моих вопроса. Вот они. Пресекли ли вы этого аглицкого малого? Кому еще поручили это дело? И простите меня, старика, за любопытство, что за старые грехи припомнил вам князь?
Ловлю вас на слове, граф, и отвечаю честно, что возможности на ваши вопросы ответить у меня нет. Я уже далеко не та девочка, что кружила голову вам и всему свету. Простите меня, граф! добавила с сожалением и встала. Граф посмотрел на нее и понимающе улыбнулся. Хотел было сказать свое обычное словцо и осекся. Такая разительная перемена произошла в ее облике. Словно она на его глазах за одно мгновение повзрослела, превратилась из юной и беззаботной барышни в умудренную горьким опытом женщину.
Жаннет, заговорил он сочувственно, поверьте мне, все забудется.
Что забудется, граф? резко спросила она его.
Все! твердо ответил он ей. Но умоляю вас, помогите мне. Скажите хотя бы, кто был вместе с вами? Знаю, что Бутурлин. Но кто еще?
Кто еще? переспросила она его. Что ж, извольте, скажу. С нами был Марков.
Какой Марков?
Тот самый, Мефодий Кириллович! Тот самый, засмеялась она вдруг. Но смех у нее был, как говорится, сквозь слезы. А грехов у меня, оборвала смех, много. Но в монастыре я их не отмолила добавила. И кончим об этом! Расскажите лучше, что государь решил с «Историей Александрова царствования»? Помню, превесело я ее в монастыре читала. Правда, не на французском, а на русском языке она была написана, но так же превесело.
Читали?
Да, читала! И что в этом удивительного? Ведь эту «Историю» написал
И сон мой, как обычно бывает с ними, прервался на самом интересном месте, хотя я уже знал, что сказала Жаннет графу Большову. Сон мой десятый как раз с этого места начинался. И вы его скоро прочитаете, но прежде я хочу, чтобы вы сон четвертый прочитали.
Итак!
Сон четвертый воздухоплавательный, от Беса
приснившийся мне в парусной комнате
В парусной комнате дворца князя Ростова я писал свой роман первый «Фельдъегеря генералиссимуса» и подробнейшим образом в том романе ее описал. Не буду приводить это описание здесь и объяснять не читавшим тот роман, почему именно в той комнате я писал его.
Так почему вы пьяны, полковник?
Пришлось выпить, мадам, чтоб одного человечка откровенно разговорить!
Что за человек, для чего его нужно было разговорить?
А для того и хотел разговорить, чтобы узнать, что он за человек, почему за мной увязался?
Разговорил?
Нет. Крепок на водку, бестия, оказался! Чуть меня самого не «разговорил». И Марков засмеялся: Он за мной от самого Петербурга следил. И в той же самой гостинице, что и я, поселился. Вот и любопытство меня взяло, кто его ко мне приставил, зачем?