Симеон Сенатский и его История Александрова царствования, или Я не из его числа. Роман второй в четырёх книгах. Все книги в одном томе - Николай Rostov 3 стр.

Глава первая  сон сотый  последний

«История Александрова царствования» была впервые опубликована в Голландии в 1814 году анонимно. Правда, в предисловии от издателя, господина Ван Гротена, было написано, что рукопись сия на французском языке прислана была из России неким монахом Соловецкого монастыря.

Сведущим людям хватило и одного этого, довольно грубого и неуклюжего, намека (автор из России  монах Соловецкого монастыря), чтобы сразу раскрыть автора этой, с вашего позволения, пресловутой и лживой до глумливой дерзости Истории нашего Отечества! Автор  сын императора Павла Ι и брат императора Николая Ι  старец Симеон Сенатский.

Сия «История» была издана неслыханным для того времени тиражом  стотысячным  и разошлась мгновенно.

Скандал разразился грандиозный!

Голландскому посланнику в России барону Геккерену устно графом Бенкендорфом было заявлено (вручить ноту по сему делу не сочли нужным), что ежели сия «пидаристическая» брошюра не будет запрещена, а тираж не уничтожен, то Россия примет сама надлежащие меры.

Посланник было возразил, что тираж весь разошелся.

«Господин граф!  воскликнул он при этом патетически и опрометчиво.  Тираж весь на руках  как его теперь уничтожишь?»  «Что ж,  тонко улыбнулся Александр Христофорович,  видно, придется вас проучить, показать, как это делается!»  «Тогда вам придется пол-Европы!5..»  вскричал голландский посланник и тут же дипломатично замолчал  не стал говорить, что пол-Европы придется проучить  выпороть, что ли?  или уничтожить. «А вот это не ваша забота, господин барон,  возразил ему тотчас Бенкендорф.  Без вас справимся!» И указал голландскому посланнику на дверь.

Тут же были созданы две секретные комиссии: первая  для выяснения всех обстоятельств публикации сей брошюрки в Голландии (она незамедлительно отбыла заграницу в Женеву, где жил издатель господин Ван Гротен); вторая же комиссия занялась разбирательством этого дела в России.

Состав этих комиссий до сих пор не известен. Секретность была высочайшая.

До широкой публики доходили лишь отголоски их деятельности.

Ван Гротен скоропостижно скончался.

От насморка умер, как тогда шутили,  задохнулся. А ангиной он еще до приезда нашей комиссии предусмотрительно заболел. Вот и задохнулся: насморк нос заложил, а ангина все горло обложила. Ни вздохнуть, разражались хохотом «шутники» наши, ни пер И в этом хохоте тонуло последнее их слово, но все отлично понимали, что за слово «задушили» шутники своим хохотом.

Смехом дела второй комиссии не комментировали. Девять, кажется, жизней унесло то дело  и старца Симеона Сенатского в том числе. Думаю, понимаете  не до смеха.

Сама ли этому комиссия «способствовала», не знаю! Уверен, что не она. Туда еще другая комиссия нагрянула, когда начались убийства в монастыре.

Нашли ли убийцу?

И если нашли, то кто он?

Старец ли Симеон Сенатский автор этой «Истории»?

Как говорится, бог весть!

В романе первом я высказал сомнение в подлинности этой книги нашего знаменитого историка. Я так прямо и написал, когда, используя в качестве эпиграфа одну цитату из этой книги, присовокупил свой комментарий к ней:

Точно Чичиков фамилию историка не помнил, запамятовал. Думаю, специально запамятовал. Скажу даже больше. Сам он это и сочинил! Перечитайте Ключевского  не найдете. Правда, в подтверждение как бы этого эпиграфа он мне эту книжку на следующий день принес, но в руки не дал. «Читайте,  крикнул он мне и открыл ее на нужной странице,  если мне не верите!» Я прочел  и тут же эта книга растворилась в воздухе.

Теперь я другую цитату из этой книги выдернул. Почему, спросите вы меня? Поверил, что все-таки эта книга подлинник, а не фальшивка? Отвечу на все ваши вопросы без утайки. До сих пор не знаю: подлинник или фальшивка.

Но вот ведь какая история с этой книгой вышла. Я вам ее сейчас во всех подробностях расскажу. И расскажу исключительно потому, что они, подробности, непосредственно к нашему делу касательство имеют.

Итак.

Во-первых, эту книгу Ключевского Павел Петрович Чичиков (в скобках замечу, он же  князь R) на память мне подарил  и стоит она теперь на моей книжной полке, тисненым золотом на кожаном переплете сияет:

В. О. Ключевский

Из неопубликованного

Тот ли этот В. О. Ключевский, не мне судить. Павел Петрович утверждал, что именно тот.

Во-вторых, разговор уж больно между нами занятный произошел, когда он эту книгу мне вручил.

 Владейте,  сказал он с воодушевлением.  Просвещайтесь. И смотрите, не потеряйте. Она в одном-единственном экземпляре отпечатана. От сердца, можно сказать, отрываю, но вам она нужней. Из нее вы столько цитат для своих романов надергаете, что  оборвал он себя на полуслове и захохотал. Нахохотавшись, заговорил серьезно:  Да, чуть не забыл. Откройте страницу сто двадцать шестую и прочтите.  Я прочел.

 Что,  воскликнул он победно,  хорош эпиграф для вашего сна третьего!  Я недоуменно посмотрел на него: сон свой третий я еще не видел, да что  третий!  я еще первых двух снов своих не видел.

 Увидите, я вам обещаю,  тут же заверил он меня ласково и лукаво.  И вот что я вам скажу. Когда вы сон свой этот увидите  и проснетесь в холодном поту, разговаривать нам с вами об этом будет некогда.

Действительно, разговаривать нам было некогда  да и ни к чему. Сон свой третий я увидел, пребывая в кошмарном бреду, когда он меня из коляски выбросил, и, разумеется, сон этот от Беса в роман мой не войдет. А впрочем, почему бы мне его здесь не привести? Но эпиграф к этому сну я другой присовокуплю, тыняновский.

Сон третий, от Беса

Случайный путешественник-француз, пораженный устройством русского механизма, писал о нем: «Империя каталогов», и добавлял: «блестящих»

И были пустоты.

За пустотами мало кто разглядел, что кровь отлила от порхающих, как шпага ломких отцов, что кровь века переместилась.

В тыняновском романе, явно списанном с «Истории Александрова царствования», еще и другие слова были, объясняющие, из-за чего это вдруг эти пустоты образовались  и что это за отцы порхающие, ломкие  как шпага, и почему кровь от них отлила?

С места, что называется, в карьер Тынянов свой роман начал.

На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось; раздался вдруг хруст костей у Михайловского манежа  восставшие бежали по телам товарищей

Лица удивительной немоты появились сразу, тут же на площади, лица, тянущиеся лососинами щек, готовые лопнуть жилами. Жилы были жандармскими кантами северной небесной голубизны, и остзейская немота Бенкендорфа стала небом Петербурга.

Под присмотром этой небесной, бенкендорфской, немоты и вошел Павел Петрович в кабинет к государю с той порхающей походкой людей, чей век кончился на той холодной зимней площади, нет, не в двадцать пятом году, а на тринадцать лет раньше  в тысяча восемьсот двенадцатом.

Государь смотрел в окно на Неву.

 Ваше величество!  сказал Павел Петрович громко и отчетливо.

 Я вас слушаю, князь,  ответил Николай Ι, не поворачивая головы,  говорите.

 Говорить?  переспросил Павел Петрович и замолчал. Голос его, когда он переспросил государя, неожиданно и удивленно дрогнул (неожиданно ли?)  и потому насмешливо. И вот эту свою насмешку и удивление (не с вашим же затылком мне говорить?!) он передал своему молчанию: пусть оно говорит с затылком императорским, а меня увольте!

 Я слушаю,  не выдержал паузы император, которую ему устроил Павел Петрович, но воли своему гневу не дал  улыбнулся:  Говорите, князь.

Но Павел Петрович медлил говорить.

Императору шел девятнадцатый год  и те три года императорской жизни его еще не «испортили»  и, к сожалению, ничему не научили. «И не научат,  подумал Павел Петрович,  если в советчиках такие, как граф Большов и этот остзейский немец Бенкендорф. Ишь, как выкатил на меня свои белесые глазища от гнева. Ничего, сейчас мы их притушим».

 Видите ли, ваше величество,  заговорил, наконец, Павел Петрович,  то, о чем я хочу вам сказать, третьей пары глаз терпеть не могут!  И он предерзко и сочувственно посмотрел на Бенкендорфа.

 Александр Христофорович, оставьте нас, пожалуйста,  сказал как можно любезнее государь и добавил:  Что поделаешь?  И развел руками:  Князь старой выучки.