Сон пятнадцатый, от Беса
вселивший в меня Семена Сизого, так что это сон не только от Беса, но и от Семена
(то, что я сам себе, будто во сне, надиктовал, в эпиграфе и в примечании я разместил;
а все остальное, что на самом деле во сне этом со мной приключилось, в описании этого сна вы прочтете).
Числюсь по России!
А. С. ПушкинСоздано было это ведомство в 1806 году самим государем императором Павлом Ι, а возглавил его наш Павел Петрович и потому получило оно такое двусмысленное название: ведомство Павла Петровича. И не понять, чье это ведомство императора или Чичикова?
Впрочем, ни к чему нам понимать, чье это ведомство.
Ведомство это числилось по России!
И Семен Иванович Сизый числился по этому ведомству, а вид имел не чиновный разбойный! И все остальные «чиновники» такими же в ведомстве этом были: как на подбор, душегубного облика. А дело у них было святое защищать Россию. И они с полным правом могли бы воскликнуть, как и Пушкин: «Числюсь по России!», если бы их спросили, по какому ведомству они, разбойники, числятся? Но их не спрашивали.
Хотя, конечно, если бы спросили, думаю, не ответили. Чего доброго, морду набили или еще что другое с этим «любопытником» сотворили. Ведомство уж больно это было секретным!
И не в смешном чиновничьем чине Семен Иванович пребывал коллежский регистратор. Что за фантазия такая глумливая? Военный чин Семен Иванович Сизый носил полковничий. А что Маньку с собой эту прихватил, так это для конспирации. Хотя, конечно, всем бы такую «конспирацию». Но вы ее сначала заслужите, спасите ее от смерти, эту «конспирацию», чтобы она прильнула к вам трепетно всем своим «конспиративным» телом, жаром обдала!..
Окончание «эпиграфа» см. во втором примечании к этому сну.
И она меня своим жаром обдала!
И ничего конспиративного в ее теле не было: грудь свою сахарную и все остальное свое, дивное, она лишь «кружевом» успела прикрыть, когда мы к ним вбежали.
Она со своими «подружками» наряды свои примеряла. В кружевной пене этих нарядов мы их и увидели. От бомбы они в той пене кружевной спрятались.
Эту бомбу им студентик сумасшедший, словно шар кегельбанный, через витрину зеркальную вкатил!
Запал уже горящий к этой бомбе подбирался, когда я эту бомбу с пола поднял. Я только и успел из портсигара папироску достать, прикурить от этой искорки запальной и в разбитую витрину эту бомбу студентику возвратить.
Она в руках его и ухнула! Серпантином карнавальным студента запорошила.
«Дурак, крикнул я ему с досады, нашел чем ее начинить!» Разочаровал он меня своей маскерадной бомбой. Но мои молодцы его все-таки по мостовой сапогами покатали, кое-что по брусчатке булыжной размазали. А я уже к ней подошел.
Мадемуазель, успел я ей только сказать, как она ко мне прильнула, жаром своим обдала и вдруг обморок с ней случился и безжизненное ее тело заскользило по моему телу вниз. И я ее тотчас за талию обнял подхватил, но мы бы все равно непременно на пол под тяжестью ее тела рухнули, если бы она в чувства от моего объятья не пришла.
Кого я должна благодарить? спросила она меня томно.
Протасов, ответил я ей не раздумывая и тут же имя и отчество себе придумал: Елистрат Алексеевич. Купеческого звания, добавил я пронырливо и еще крепче к себе прижал. Как говорится, благодарить захотела, так благодари!
А не тот ли Протасов, спросила она усмешливо, что в восемьсот пятом годе кучером князя Ахтарова был бит? И свою сахарную грудь отстранила от моей груди купеческой.
Как можно, возмутился я, бит? Несуразность какая бит кучером!
Конечно, тут же согласилась она, но и тут же неслыханно удивила. Разве вас, аглицкого шпиона, побьешь?! сказала осуждающе и глазищами своими меня ошпарила: Боксу, поди, вашему обучены?
Думаю, читавшие мой роман первый «Фельдъегеря генералиссимуса» помнят тот «случай», случившийся с купцом Протасовым, а не читавшие тот роман скажут, что в великие тайны была посвящена Маня, раз про того купца Протасова знала!
А ведь ей в восемьсот пятом годе лет восемь было, не больше. Да и я в том годе в поручиках ходил молоденьких.
Конечно, в нашем деле разного пола и звания люди были. Свободно она по нашему ведомству могла числиться. И «должность» у нее подходящая. В борделе девке наш брат в экстазе страсти порой такое наговорит, такое выложит! И все же не до такой степени совершенной секретности?! А ее осведомленность такой была. Знать про купца Протасова и в таких подробностях! Одним словом, такая осведомленность дорого стоит. И я соответствующе ответил.
А ведь ей в восемьсот пятом годе лет восемь было, не больше. Да и я в том годе в поручиках ходил молоденьких.
Конечно, в нашем деле разного пола и звания люди были. Свободно она по нашему ведомству могла числиться. И «должность» у нее подходящая. В борделе девке наш брат в экстазе страсти порой такое наговорит, такое выложит! И все же не до такой степени совершенной секретности?! А ее осведомленность такой была. Знать про купца Протасова и в таких подробностях! Одним словом, такая осведомленность дорого стоит. И я соответствующе ответил.
Нет, боксу не обучен, сказал я ей со всем нашим, так сказать, «купеческим» достоинством. Да и тот купец в Москве проживал, а я купец питерский. И, соответственно, Отечеством не торгуем! А даже наоборот. И скажите
Маня, подсказала она мне свое имя.
А скажите, Маня, прижал я ее еще крепче к своей груди, из-за чего он в вас бомбу зашвырнул, студентик этот (употребил я весьма русский и потому, так сказать, непечатный эпитет)?
Так он не только в меня одну эту бомбу запустил! возразила она мне и указала на своих «подружек». Дуська, Нюрка, Надька, Катька, перечислила она их всех. И от них, не сомневайтесь, благодарность вы получите хоть сейчас! Или? засмеялась она глумливо, а «подружки» ее почему-то засмущались вдруг.
Не сомневайся и ты, Маня, заверил я ее и глумливый смешок ее притушил, благодарность от всех вас приму с удовольствием. И подмигнул ее «подружкам»: мол, и до вас очередь дойдет как только с Маней вашей разберусь. И спросил ее серьезно: Но ты мне не ответила, зачем он в вас бомбу эту маскерадную бросил?
На настоящую, видно, денег не хватило, усмехнулась она. Вот он ее из папье-маше и учудил. А что бросил, то, думаю, от неразделенной, отвергнутой нами любви!
А что же вы все любовь-то его отвергли? захохотал я. Барышни эти определенного сорта были. Влюбиться, конечно, в них можно. Но вот чтобы они любовь чью-то вдруг отвергли не может такого быть! Профессия у них такая нас любить.
Так у него для Мани, ответила она в стих и в рифму, вошь в кармане! И с достоинством продолжила: А мы девки дорогие рублик серебряный и не один за любовь нашу надо выложить. И взгляд ее в сторону студентика нырнул (мои «молодцы-приказчики» его по мостовой катали) и окаменел. И сама она, как смерть, побелела.
И я свои глаза на студента скосил и понял, из-за чего она так побелела. Бомбу вторую она увидела. И как я раньше не понял, что не булыганом он витрину зеркальную разбил, чтобы потом бомбу свою бросить. Вторая бомба и не маскерадная лежала чуть ли не у наших ног.
Времени у меня от нее прикуривать не было, да и накурился я уже, так что я подошел и наклонился над ней и потушил огонек ее запальный двумя пальцами, словно свечу поминальную по всем нам потушил; а потом спросил Маньку сурово:
Так что, Маня, будем продолжать в маскерад играть или все-таки скажем, из-за чего он свое бомбометание устроил?
Бомбометание это «студентик» им по одной простой причине устроил.
Конкуренция.
Ведь что купец Елистратов учудил, любезные мои читатели! Он свое заведение на самом Невском проспекте открыл.
На главном проспекте государства Российского, спросите вы меня недоуменно, открыть бордель «Бордель у Мани» (так прозывалось в народе это заведение)?!
Не может такого быть!
Может, отвечу я вам, если в изящной упаковке это подать.
И подал, подлец. Золотом по черному бархату, над зеркальным таинством витрин вывел:
Мужская одежда от Мани
«Бутик» этот от Мани, скажу я вам в стихах и в рифму, покруче, чем от Армани был. И действительно, там мужскую одежду продавали для господ офицеров и прочей благородной публики. И чтобы завлечь покупателей, там, вместо вертлявых приказчиков (поняли, наверное, рекламный ход купца Елистратова?), приказчицы были. Вот они, милые барышни, и обслуживали покупателей по полной, так сказать, программе. Обслуживали, естественно, при том непременном условии, если он, покупатель, не меньше, чем на Ставлю многоточие, потому что не знаю, на какую сумму покупатель должен был потратиться, чтобы с барышней-приказчицей в примерочной уединиться.
Ход этот рекламный, разумеется, имел сногсшибательный успех. Оборот был колоссальный. На заднем дворе только успевали из Парижа подводы разгружать с товаром.