Гусенок подошел к окну, нарочно заглянул вниз.
Нет, не вижу никакой очереди! Он аккуратно поместил плюшевого медвежонка на каминную доску, среди рамок с фотографиями знаменитостей.
Если ты думаешь, тихо-тихо прошептал Ване Мышонок, что все равно никто никогда не выполняет своих обещаний, ты абсолютно прав. Даже если выполнены все требования, те, кто шантажирует, не оставляет в живых заложников Так что, скорее всего, девушки уже нет в живых. Даже если ее продали в какую-нибудь дикую Румынию или Албанию, все равно лучше просто забыть о ней
Именно так Ваня и думал. Но уже не смеялся.
Прошлое, услышал он у себя над ухом, куда страшнее и загадочнее, чем будущее. Как не бейся. Не изменишь. Не поправишь. Будущее, по крайней мере, когда-нибудь наступит, и все, может быть, встанет на свои места. А прошлое с каждым годом все чернее, ужаснее. Это у прекрасных писателей написано, которых, как ты, конечно, думал, мы, дураки, не читаем
Ваня покачал головой. Ни о каких писателях он слыхом не слыхивал.
Мне нужно в сортир, сказал он.
Может быть, продолжал шептать раненый, словно не слыша, в глубине души сохраняется искорка веры, которая не дает покоя, манит. Заставляет в конце концов нырнуть-броситься на огонек, в этот жуткий мрак, но уже навсегда
Может быть, у издыхающего Мышонка уже начался бред?
Однажды на Пасху, бормотал он, я специально прошел со свечечкой вокруг церкви. Ты, конечно, знаешь, что это Мероприятие полная аналогия переживания смерти, мистического перехода в иной мир Так вот из храма вышли хором, дружно, торжественно, даже весело, в ярком свете. В ночь, в мороз. Каждый нес свою свечку, бережно прикрывая ладонями, загадав, мечтал, чтобы ветер не задул. Повернули на задний церковный двор. Вздох ветра, почти неслышный, и моя погасла! Что загадал пропало. Оглянулся: была густая толпа, и вдруг куда-то схлынула. Вокруг потемнело, как в Преисподней. Пусто, страшно. И я один со своей погасшей свечкой. Даже забыл про зажигалку. Побежал догонять народ впереди. А там как раз образовался кружок. Вроде взаимопомощи. На юру делились, зажигали друг дружке погасшие свечи. Сунулся к ним. Кое-как зажег. Но это, понимаешь, уже не тот огонь. И люди какие-то другие Посмотрел в окно храма, а там в ярком освещении, уже первые вошедшие. Кто-то младенца на руках держит. Тот смеется На паперти у входа в храм снова столпотворение. «Воскресе! кричат. Воскресе!..»
И я раз был в Храме, кивнул Ваня. Пришел, а там два знакомых гея на коленках, лбами бьются в пол, плачут-каются. Посмотрели на меня, как будто я им весь кайф обломал. Поплакали и опять грешить пошли, пуще прежнего
Его мутило уже так сильно, что он судорожно заталкивал желчь обратно в горло.
Это замечательно, голубчик, говорил Мышонок. Ты будешь играть в свою собственную игру. Одно дело устанавливать правила для других, и совсем другое самому по ним играть. Ты меня понимаешь Кто такой Иисус Христос, как не великий Бог-изобретатель, который решил проучаствовать в Мероприятии, которое от начала до конца сам сочинил и организовал для других? Притом как самый обыкновенный человек, который захотел спасти многих. И правила тоже жестокие А зачем сотворил такие правила?.. Эге, Ваня! Ты не Иисус?
Скорее уж, Иуда! скептически заметил Гусенок.
Нет, он Бог, Бог. Который хочет стать человеком!
Ей-Богу, мне нужно, без всякого выражения повторил Ваня.
Отпусти его. Никуда, как говорится, не денется. Еще и правда обдрищется!.. Нам же его, вонючку, придется мыть
Словно скользкая селедка, Ваня вывалился из объятий Мышонка, сполз с дивана. Лежал на полу, как грохнувшаяся в обморок институтка. Гости склонились над ним. Слоноподобный Мышонок мужественно зажимал кровоточащий бок, а собаковидный Гусенок презрительно морщился.
Сколько прошло времени?
Ваня лежал с закрытыми глазами. Его не трогали, и он не шевелился. Ни малейшей искры. Но голова работала идеально ясно. Никакая сила не заставит его встать. Пройдет минута, час, вечность. Все уйдет, отдалится. И сгинет в беспросветно черном и непознаваемом прошлом.
Тишина. Никого. Пусто.
Повеяло ветерком. Он приоткрыл глаза и, прищурившись, поплыл в сине-золотом сиянии. На небесах. В синей голубой комнате.
Ты спал в одежде? Что случилось? послышался удивленный возглас. Пора начинать
Ну да, ну да, он ведь сам просил аккуратную девушку разбудить его сегодня пораньше.
ШШШ
mysterium coniunctio
С чего бы змеи начали шипеть?
И понял я, что это не случайно,
Что весь на свете ужас и отрава
Тебя тотчас открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один.
Что за странное название! Бывают, конечно, названия и постранней. Что это алхимическая формула или осколок мандалы? Терновый венец или корона цезаря? Символ или тайный шифр? А может быть, абрис акустической волны? В этом иероглифе слышится нежный шепот: расслабься, дружок, умиротворись, усни. Или угрожающий шелест, шуршание смертельноядовитого гада в сухой траве, готового броситься, впиться, ужалить Мы, впрочем, постараемся поскорее объясниться.
Только для продвинутых. Ведь сегодня, дорогие мои, мы будем говорить, в частности, об интернете. Те, кто первыми заглянули в эту черную дыру русский интернет, рассказывают мрачные байки о том, что при сотворении виртуального мира злоумышленники всячески пакостили, запускали в сеть разного рода лукавые, мерзкие штуки, вовсе не безобидные, даже нешуточно провокационные. Говорят, один из первых русских «вирусов» внедрялся в текстовые файлы и активизировался при столкновении с ключевыми словами «Бог», «Господь», «Христос» и т. д. Неожиданно распечатывал фразу «Да приидет царствие Твое», которая тут же, на глазах начинала извиваться, корчиться все гаже, выворачиваться наизнанку: «Да приидет царствие Еовт», «Да приидет еивтсрац Еовт», «Да тедиирп еивтсрац Еовт» и, наконец, трансформировалась в запредельный перевертышзаклинание, призыв: «Ад тедиирп еивтсрац Еовт»
«Ад приидет». Похоже на то Может быть, ктото проворчит: да здесь кажется льют воду на мельницу мракобесия, демонизируют в лице компьютера научнотехнический прогресс. Как, мол, уже демонизировали телевизор и ядерный реактор. Но мы ответим: нет, ничего подобного, мы не льем на мельницу. Мы в восторге от компьютера и не вылезаем из сети.