Сарий медленно поднял голову. Из ясно-голубых глаз текли слёзы. Эти дураки такие сентиментальные
Он кивнул:
Да. Я заслуживаю смерти.
Нет, ответила леснитка. Ты заслуживаешь жизни. Очень, очень долгой жизни. Ты знаешь, что делают с такими, как ты, в чертогах Волка-Повелителя?
Сарий не отвечал.
У тебя будет время об этом подумать. Агарта положила руки на голову медвежонка. Смотри.
Сарий обречённо перевёл взгляд на голову и, конечно, уже не удивился тому, что глаза медвежонка снова оказались открыты. Только на сей раз в них была не чернота: глазницы изнутри горели холодным бледно-зелёным огнём.
Леснитка услышала ещё два удара сердца своего гостя, прежде чем этот огонь вырвался на волю.
1.
Ронха вошла через западные ворота Царгема с корзиной, в которой лежали травы, ветки калины и еловые лапы. Через эти самые ворота она проходила уже далеко не впервые. Сегодня, как и прежде, стражник с длинными усами, пушистыми и жёлтыми, как колосящаяся пшеница, окликнул её:
Постой-ка, моя милая!
Ронха остановилась и закатила глаза.
Я не ваша, и не милая, Альтур, и я полчаса назад выходила из города!
Напарник Альтура хмыкнул вернее, попытался хмыкнуть, но получилось только несолидное «хи-хи». Ронха понятия не имела, как зовут этого юнца со смешным приплюснутым носом и розовыми щеками. Она и не общалась с ним никогда, потому что он либо молчал, либо хихикал, предоставляя старшему напарнику цепляться к Ронхе. Это был уже своеобразный ритуал, который почему-то веселил обоих стражников несказанно.
Не полчаса, а весь час, а то и два, возразил Альтур. Вы, девушка, слишком много гуляете, в вашем возрасте это чревато самыми нехорошими последствиями!
«Неужели и правда два часа?» забеспокоилась Ронха, пропустив мимо ушей очередное «хи-хи». Она вообще могла бы бесконечно ходить по лесу, даже жить там могла бы, но сейчас терять время было бы ой как нежелательно ещё ведь столько дел!
Па-азвольте-ка взглянуть на вашу корзиночку, а то вдруг вы там прячете тайное послание от кас-шаллийцев?
Ронха презрительно фыркнула и демонстративно протянула ему корзинку. Кас-шаллийцы ходили по Царгему совершенно не таясь; им не нужно было тратить время и изобретательность на какие-то послания, так как они преспокойно могли войти в город сами, не встретив никакого сопротивления. Должно быть, потому, что стражники только к девушкам с корзинками и способны придираться, а врага через ворота не пустить это у них кишка тонка. Ронха бы, может, так им и сказала, но она прекрасно понимала, что благодушное поддразнивание Альтура после этого моментально превратится во что-то ещё более неприятное, и благоразумно промолчала. Она теперь умела быть благоразумной.
Как с косой по лесу прошла! Альтур рассмеялся коротко, но значительно, густым таким басом. Нужно тебе со всем этим возиться, болячки чужие лечить, фу
«Вот мы и на ты уже перешли», удручённо отметила Ронха про себя. Вслух же снова ничего не сказала. «Фу, болячки», и «лечение» это к докторам. А она следует за своим предназначением. Целительская магия это сейчас едва ли не единственное, что способно вызвать её интерес. И единственное, что она худо-бедно умеет делать. Но не объяснишь же это Альтуру с его придурковатым напарником!
Ладно, иди, малышка. И заглядывай почаще!
Слово «малышка» можно по-разному произносить, но у Альтура оно как-то очень уж противно получалось.
Непременно загляну, пообещала Ронха.
И побрела в город.
Окраины Царгема были грязны и вообще удручающи во всех отношениях. Да и не только окраины. Город представлял собой беспорядочную вязь узких улочек, кривых и неопрятных, заставленных домами из потемневшего от времени, а кое-где и прогнившего дерева. Брошенные в самых неожиданных местах телеги, преграждавшие путь, навоз полудохлых царгемских кляч, крашеные женщины, открыто гуляющие средь бела дня по тем улицам, которые должны бы были, по идее, считаться приличными Что творилось здесь ночью, или даже поздним вечером, Ронха не знала и не хотела знать; к тому же у неё совершенно не было времени для прогулок, особенно в тёмное время суток. Да и сейчас она спешила, едва не налетая на встречных прохожих с неизменно угрюмыми лицами тех, у кого из всех радостей была только выпивка да публичный дом по выходным, и единственный человек, который вежливо приподнял шляпу в ответ на её извинение, был кас-шаллийцем. Ронха проглотила комок страха человек напомнил ей Герна и поспешила дальше, боясь потерять дорогу и перепутать такие похожие друг на друга улицы.
В Царгеме не было даже рыночной площади всевозможные лавки рассредоточились по многочисленным проулкам и закоулкам, а ярмарки, если таковые вдруг случались, проходили во внутреннем дворе городской ратуши. Двор, конечно, нельзя было назвать слишком вместительным, но и на ярмарки являлось не так уж много народу. Самой оживлённой частью города была небольшая площадка перед особняком наместника здесь рой людей, не слишком старательно делавший вид, что он очередь, уныло ломился в двери, надеясь на что-то пожаловаться или что-то потребовать а иногда и не надеясь уже, просто подчиняясь стадному чувству. Ронха не любила это место она боялась возможной склоки, боялась чувства ненависти ко всему человечеству, которое раньше так часто охватывало её, и которое, как она теперь знала, могло стать губительным для целительского дара. Вот и сейчас Ронха обошла дом наместника за несколько кварталов, а потом сделала ещё один крюк, чтобы случайно не выйти к ужасному трактиру «Мечта» и его ужасному хозяину, короткий разговор с которым способен был в одну минуту вернуть Ронху в посёлок Дымный не в прямом смысле, конечно, но от этого было ничуть не легче. Трактирщик «Мечты» суеверно относился к любой магии в том числе, к целительской и во всеуслышание называл Ронху ведьмой, порождением Шаккаты, а иногда и самой Шаккатой, появившейся на благословенной земле человеческой и призывавшей теперь колдовством своих детей тех самых, которых она вне святого брака родила на чёрных землях, за что и была проклята. Конечно, сошествие такого персонажа грозило не иначе, как концом света, а потому трактирщик усердно призывал к изгнанию чародейки по крайней мере за пределы Царгема, предлагал самые различные методы борьбы с «этой нечистью», а некоторые, вроде угольной пыли (и где только такую ерунду вычитал!), даже пытался применить самостоятельно. В сам трактир Ронха уже давно перестала заходить, но этот несносный человек мог поймать её и на улице. Она нарывалась на него несколько раз, а потом стала выбирать пути в обход «Мечты», даже если это отнимало у неё время.
До дома тэба Марекша Ронха добралась без приключений, только сапоги испачкала. Переступив через порог, она быстро вытерла их тряпочкой, специально положенной на ступеньку для этих целей, после чего сняла и аккуратно поставила сапоги у двери. Корзину бросила в сенях в крохотном клочке пространства длиною в один шаг и шириною в два, неприкаянном и почти бесполезном. От жилой части дома этот клочок отделялся замусоленной занавеской тёмно-жёлтого цвета.
«Даже в моём доме сени были больше, подумала Ронха. Там можно было поставить вешалку и небольшой столик, а на столик кувшин с какими-нибудь полезными цветами или травами. Так ведь хорошо, когда входишь, а тебя встречает охапка свежей мяты, из которой можно и отвар вкусный сделать, и даже в мясо кинуть, для запаха».
Она поспешила к печке, возле которой уже лежали сухие дрова, приготовленные с прошлого вечера. Споро настругала острым тесаком лучин, чтобы живее разгорелся огонь, и принялась искать спички. Наверняка Мильс опять стянул! Никогда на место не кладёт. А, меж тем, ему гораздо проще разжечь огонь щёлкнул пальцами, и готово Ронха же давно не создавала зарядов. Она подозревала даже, что вообще разучилась это делать. И проверять не хотела, так ли это.
Ага, вот они. На маленькой лавке лежат, поставленной к печке специально для сушки трав. Ронха туда спички не клала. А коробок вчера, между прочим, почти полный был И говорить на эту тему бесполезно, Мильс всё равно не сумеет ей внять. В некоторых вопросах он может быть на редкость несобранным. Раньше Ронха бы и подумать не могла, что такое с ним случается.
Огонь весело трещал и в печи, и в плите, что соединялась с печью общим дымоходом. Дом нагревался медленно, но треск этот обещал уже через час наполнить теплом и большую комнату, и кухню.
Кухня никак от комнаты не отделялась. Стенка словно бы отступала вбок, давая возможность втиснуться прямоугольному хилому столу и паре деревянных лавок, да ещё маленькому буфету со склянками и посудой. На столике стоял самовар и глубокое блюдо с пирожками тэб Марекш любил прихватить парочку-другую по дороге на улицу, или, например, перед ужином. Если Ронха не успевала напечь пирожков, он злился. Он вообще часто злился, и Ронха иногда почти физически ощущала волны его ненависти, так и ходившие от стены к стене, даже если тэб Марекш молчал или вообще сидел в своей комнате.