Неужели так сложно ответить? Если Вам неприятно общение со мной, так и скажите!
Выбила я дрожащими пальцами и занесла указательный над клавишей Enter, понимая всю безумность данного текста, но не в силах сдержать эмоций. Еще несколько секунд палец оставался в воздухе, после чего безжалостно ударил по клавише, определяя дальнейшее существование к принадлежавшему телу. Теперь он наравне с еще тремя соседями безудержно расчесывал локтевой сгиб левой руки, принося своей обладательнице не столько облегчение, сколько мучительную боль за содеянное и скорую расплату.
Буквально через полчаса цветовая схема контакта изменилась, и нижняя панель замигала уведомлением о новом сообщение, ударив таким желанным сигналом по угнетенным барабанным перепонкам. Импульс мгновенно отозвался в мозгу, посылая сигналы по всему телу, которое напряглось в ожидании.
Не говори глупостей, Лиза! написал он.
Видя, что Александр Эдуардович находится в сети, я поспешила зацепиться за столь неожиданное внимание:
Почему тогда Вы игнорируете мои сообщения?
Поговорим при встрече! Уже убегаю.
И контакт снова покинул сеть, лишая меня возможности добавить что-либо. Может быть, это было и к лучшему, потому что откровенность в такие минуты зашкаливала, и я могла просто сказать напрямую о своих чувствах и переживаниях, что никому из нас не было нужно. Наивность не была моей чертой, чтобы дать слепую надежду на то, что этот мужчина будет когда-нибудь мной завоеван, пусть и в качестве друга. Студентка и преподаватель такое возможно только на страницах любовных романов! А моя надежда снова била по легким, заставляя их требовать воздуха, безнадежно растворяющегося на пути к ним.
Совладав с дыханием, я вытерла слезы, и открыла сайт Богданова, который мне, в силу ограниченных со стороны администратора возможностей, удалось немного скорректировать. Главная и последующие страницы были снабжены одним единственным фото, довольно неприятной наружности, но за неимением другого приходилось довольствоваться этим. Если бы меня спросили, что в нем не так, я бы, не задумываясь, ответила: Он здесь слишком старый! А если провести симметричную линию, разграничивающую его лицо, создавалось впечатление, что в этом человеке обитают две противоположные личности, или души, кому как угодно будет. И если кто-то скажет мне, что во всем живом присутствует две противоборствующие половины, я добавлю: В нем они ярко выражены и невозможно укрыты от сути понимания.
14. Переход на «ты»
Мое призрачное присутствие на парах было разрушено с подачи культуролога, нелепо вписавшегося в мое биополе, неожиданно выхватив у меня тетрадку, казавшуюся ему лекционной, но оказавшуюся личным дневником. Его слова «А вот Лиза подскажет нам, что мы обсуждали на прошлом занятии», разбились о собственную бестактность, как только он открыл потайную комнату, наткнувшись на свой портрет, выведенный моей рукой, и подпись под ним: Кажется, я влюбилась.
Мой взгляд в этот момент готов был убить даже столь обожаемый объект, разрывая в клочья остатки нетленного сознания. Сергей Александрович, несомненно, понял, что зверь готов впиться клыками в его незащищенное горло, которое приобретало багровые пятна, выскальзывая из обычной уверенности. Он быстро вернул тетрадь хозяину, не раздумывая, умело выйдя из неловкой ситуации:
Мы говорили, что Шпенглер рассматривал своеобразие мировых культур, как неповторимые органические формы.
Он повернулся ко мне:
Спасибо, Лиза.
Я опустила руки под парту и стала расчесывать. Если бы не длинные рукава, через которые смягчалось безумное царапание, то они были бы разодраны до крови. Мучения усугублялись периодическими взглядами, посылаемыми мне в знак вопроса: «Неужели правда, Лиза?». Это было невыносимо! Еще один взгляд и зверь предпочел спасаться бегством. Собрав свои вещи, в спешке бросив их в сумку, я выскочила из аудитории.
Завернув за первый угол в этих безумных коридорах гранитного здания, я прижалась спиной к стене, чувствуя сильное головокружение. Виски сдавленные невидимыми тисками, ощущали не просто пульсацию, а беспощадные удары, каждый из которых казался сильнее предыдущего.
Потеряв ориентацию в пространстве, ощущения приобрели приземленность, когда моей руки кто-то коснулся. Не сразу поняв, что осмелившийся нарушить интимные границы был тем же, кто заставил их обостриться, я одернула руку, и вернувшийся взгляд зверя пронзил своего обидчика.
Мы говорили, что Шпенглер рассматривал своеобразие мировых культур, как неповторимые органические формы.
Он повернулся ко мне:
Спасибо, Лиза.
Я опустила руки под парту и стала расчесывать. Если бы не длинные рукава, через которые смягчалось безумное царапание, то они были бы разодраны до крови. Мучения усугублялись периодическими взглядами, посылаемыми мне в знак вопроса: «Неужели правда, Лиза?». Это было невыносимо! Еще один взгляд и зверь предпочел спасаться бегством. Собрав свои вещи, в спешке бросив их в сумку, я выскочила из аудитории.
Завернув за первый угол в этих безумных коридорах гранитного здания, я прижалась спиной к стене, чувствуя сильное головокружение. Виски сдавленные невидимыми тисками, ощущали не просто пульсацию, а беспощадные удары, каждый из которых казался сильнее предыдущего.
Потеряв ориентацию в пространстве, ощущения приобрели приземленность, когда моей руки кто-то коснулся. Не сразу поняв, что осмелившийся нарушить интимные границы был тем же, кто заставил их обостриться, я одернула руку, и вернувшийся взгляд зверя пронзил своего обидчика.
Лизонька, прости меня, прозвенело в моих ушах. Я же не знал, что там
Что ты вообще знал!? взорвалась я. Что ты вообще понимаешь!?
Я не заметил, когда мы перешли на «ты», прозвучало как-то неуклюже встревожено из уст моего оппонента.
Тоже пропустила этот момент! По-моему, со студентами ты общаешься на «Вы», чем я заслужила такое внимание?
Заминка с ответом стала сигналом к бегству, прервавшееся новым хватом за руку.
Руки! Пока еще сдерживая свою ярость, прошипела я.
Вы заблуждаетесь, Лиза! Я все-таки профессор и требую к себе должного уважения.
Убери руки, профессор!
Кажется, мой взрыв его напугал, тиски разжались, и я скрылась, пока профессор переваривал поступившую информацию, ускользавшую от него до этого.
Пролетев без оглядки до трамвайной остановки, зверь забился в свое логово переднее место, как нельзя кстати, было свободно, и щека снова нашла свое утешение на плече оконном стекле желто-красного друга. Не важно, куда вели нас рельсы, мир принадлежал только нам! Мысли, чувства, снова мысли в безумном хороводе крутились в голове не оставляя шанса вырваться из этого круговорота, всасывающего словно огромная воронка. Моя взорвавшаяся наглость перевела стрелки, заставив свернуть не туда. Как я могла сказать ему ТЫ!? Как дальше общаться? Смогу ли я загладить вину, да и хочу ли этого? Мне нравилась новая позиция, сближающая стягивающая невидимой нитью таким наглым «ты». Стоит ли возвращаться к столь отстраненному, обыденному и условному обращению, в то время, как случайность открывала новые горизонты? Но больше всего пугало произношение его имени. Нет, назвать его Александр Эдуардович, я уже не смогу, но и Саша казалось полным безумием, упирающимся не только в возраст, но и в статус. Что не говори, а он, действительно, профессор, а я всего лишь студентка.
Безнадега затягивала, и пальцы вновь тянулись к расчесанной от безысходности коже.
15. Он позвонил
Вечер утопал в девичьих слезах, разбивая бессмысленные мечты о борт непотопимого корабля под кричащим названием «Надежда». Понимание того, что такие хрупкие отношения были разрушены собственной рукой еще чуть-чуть и могли довести до греха, мелькающего в воображении в виде кровавой драмы. «Неужели он не захочет со мной больше разговаривать? Что же я наделала!? Можно ли что-нибудь исправить?» эти и другие мысли разлетались бурным потоком, занимая свои ниши в глубине сознания.
Я уже готова была просить прощения, унижаться, втаптывать себя в грязь, лишь бы наша последняя встреча не оказалась, действительно, последней. Мне было все равно, что он обо мне подумает, что и как скажет. В голове крутились разные варианты разрешения ситуации, но в итоге, руководства к действиям не рождалось.
Открыв ноутбук и вытерев заплаканные глаза, чтобы ясно видеть монитор с его содержимым, мои руки уже были наготове к письму. Но набранный текст неоднократно стирался и печатался снова, не устраивая своим содержанием, выбивающий последние капли эмоций, пропитываясь несвязным бредом. Я не могла решить, как к нему обращаться, а главное, что сказать.
Александр Эдуардович появился в сети, но письмо было еще не готово, а потрепанные нервы могли ответить только новой порцией слез, от безысходности и обиды за свое жалкое положение. Хотелось, чтобы он почувствовал, как мне плохо и написал первый, но он, увы, был лишен экстрасенсорных способностей, и мои сигналы, посылаемые взглядом в монитор, продолжали биться о несуществующую реальность.