А если бы он знал, что сейчас со мной происходит, ответил бы? Или наоборот, решил избавиться от надоедливой студентки путем игнорирования? А может, он именно это и делает, догадываясь о моих чувствах? Ведь он видел мой дневник, видел свой портрет в нем. Каждая мысль взрывалась новой соленой волной.
Контакт вышел из сети. Горло сдавило огромными тисками, а легкие забились в новом приступе, отвергая поступаемый кислород, будто бы не нуждаясь в нем. Но воздуха катастрофически не хватало так обманывался организм, бросая все силы на борьбу со стрессом, выводящим функциональность из строя.
Телефонный звонок, как привет с того света, наполнил комнату любимой композицией Океана Эльзы, которую сейчас я готова была возненавидеть так мне было ужасно ощущение вмешательства в мою боль. Кто бы не звонил, зверь забился в угол и не мог услышать чей-либо голос, проникающий из трубки в логово. Телефон не умолкал, и уже хотелось разбить его о стену, но страх перед этим дребезжащим монстром только усиливался, лишая возможности к нему даже прикоснуться. Что это было? Реакция выходящая за пределы реальности, лишенная понимания и не пропускающая смысла.
Как только чудовище смолкло, раздался короткий сигнал, оповещающий о новом сообщении. Состояние приходило в норму: любовная истерика была выбита телефонным стрессом, лишенным право на существование в безликой тишине.
Взяв телефон, я увидела два пропущенных вызова от Александра Эдуардовича, и сердце снова захотело вырваться из моей груди. СМС тоже было от него:
Лиза! Отвечай же!
Могла ли я в тот момент узреть в его приказном тоне страсть к подчинению? Конечно, нет! Я видела лишь одно: Он хотел со мной поговорить!
Но говорить, говорить я сейчас не могла. Страх перед телефоном сковывал не просто мышцы, но и внутренние органы, приводя к новым сбоям системы. Руки тянулись к рукам. Воздух отторгался легкими, а голова горячей волной расходилась в танце.
Не могу сейчас говорить. Написала я в ответ, и поняла, что ради одной такой СМС стоит жить столько эмоций она давала.
Давай встретимся?
И вот мы уже договаривались, где и когда произойдет это волнительное событие, а я все еще решала, как вести себя при встрече и как к нему обращаться?
16. Встреча
Мы должны были встретиться возле института в 17:00, где я стояла уже часом ранее, не в силах усидеть дома или посвятить свой день какому-либо занятию. Даже карандаш не поддавался руке, искусно владеющей им до этого дня. Почва уходила из-под ног, срывая в полет воображения, от одной мысли об этом мужчине, держа в своем плену до самого его появления, которое ознаменовалось новым для меня ощущением неизбежности дрожью в коленках. Меня пугал не сам Богданов, не то, что могло между нами произойти, а ощущения абсолютно незнакомые и не управляемые, заводящими в потаенные уголочки вселенной, растворяясь при возможности самопознания. Видимо, познать их можно было не познавая.
Александр Эдуардович, подбежал ко мне, как всегда неожиданно, вырвав из потустороннего осознания мира, слегка обняв и поцеловав в щеку. Если бы моя реакция была более активна, ему пришлось бы отведать и моего ответного прикосновения кулаком по небритой щеке, но внезапность сыграла против меня. Поэтому, отойдя от него на безопасное расстояние, я услышала свой противный голос:
Привет.
У меня еще одна пара, парировал мой молчаливый собеседник, Но если ты подождешь, я отпущу студентов через 20 минут и мы сможем погулять.
Хорошо.
Не хочешь пройти в институт? Ты можешь сесть в аудитории.
Наотрез отказавшись, понимая насколько это сложная для меня задача сидеть в аудитории, еще и под пристальным взглядом, недоумевающих студентов, я согласилась подождать на этаже.
Когда, по прошествии 20 минут, студенты выходили из аудитории, где им только что читал лекцию Богданов, они весело переговаривались о столь непривычном преподавателе. Приближаясь ко мне, разговоры становились отчетливее, и уже скоро я смогла разобрать, как одна студентка говорила своей подружке, что он неоднократно к ней клеился.
Да он придурок озабоченный! вмешался в разговор их сокурсник.
Да, и от его Фрейда уже тошнит! заметила подруга.
Стало как-то неприятно от этих слов и даже обидно за Александра Эдуардовича, и я уже боялась, что он выйдет следом и услышит, но чуть позже вышли еще две студентки, которые, видимо, его и задержали.
Да он придурок озабоченный! вмешался в разговор их сокурсник.
Да, и от его Фрейда уже тошнит! заметила подруга.
Стало как-то неприятно от этих слов и даже обидно за Александра Эдуардовича, и я уже боялась, что он выйдет следом и услышит, но чуть позже вышли еще две студентки, которые, видимо, его и задержали.
Заходи! выглянув из аудитории, пригласил он.
Дрожь в коленках превратилась в цементное обмундирование, лишая движения привычной легкости зверь входил в свои права.
Мы собирались на улицу, возразила я, пытаясь совладать с приступом бешенства, подкатывающего к горлу, в желании обнажить оскал.
Видел ли он это? Чувствовал? Сложно было представить, что мой взгляд мог не выдать всей той злости, что из него лилась, и никакая ослепительная улыбка не могла усмирить его.
Хорошо, я только куртку возьму! прозвучало согласие, и Богданов скрылся в аудитории.
Ты извини, за прошлый раз, уже на улице начал Александр Эдуардович мусолить такую неприятную тему. Мне казалось, он сейчас заговорит о моей тетрадке и его портрете, но он тактично избежал этого, коснувшись только перехода на «ты». Мне казалось, нужно держать дистанцию, но я не против.
Можно вопрос? Личного характера. Лишая себя хоть какой-то капли благоразумия, моя любознательность перла вперед.
Спрашивай.
Ты женат?
Разведен.
Он не поднимал на меня глаз и вообще старался смотреть больше в сторону или перед собой, странным образом лишая меня обычного контакта единственного, на который я сейчас была способна.
Почему? продолжало мое любопытство, вступившее в сговор с воображением, но еще пытавшееся узнать истину.
Так! резко возразил Александр Эдуардович, не желающий продолжать данную тему. Но его глаза по-прежнему были мне не доступны.
Что «так»!? Я спросила что-то не то?
Здесь не о чем говорить! Его тон не оставлял вариантов.
Теперь уже любопытство было задавлено обидой, но воображение не сдавало своих прав, рисуя этюды неизведанно-познаваемой жизни. Все процессы черепной коробки были поглощены столь увлекательным занятием, и лишь разум выступал в качестве обвинителя, желающего покарать обидчика, окончанием встречи. Но как же сильны над нами чувства, заставляющие сгорать заживо в огне любви с нетленной улыбкой на губах. Я добровольно взвалила на себя крест и поднималась на Голгофу6, вопреки всем ошибкам человечества, желая лишь вкусить этот плод перед распятием. Ступни обдавало ветром, раздирая кожу об острые камни, а глаза слепило солнцем, пробивающимся сквозь грозные тучи. Солнцем, освещающим путь сквозь земной ад раскидывающим вокруг костры, сдавливая легкие их дымом. Это был мой путь путь не вытоптанной тропы веры, любви и надежды.
17. Поток сознания
Домой после вчерашней встречи я возвращалась с переполнявшими мыслями голову, стремительными потоками переплетающихся внутри вопросов, разглядеть сквозь которых истину не представлялось возможным. Почему он не захотел говорить о себе? Не доверяет? Не считает нужным делиться? Или сковывают внутренние разногласия? Но ведь он сам предложил встретиться! Зачем? Решил поиграть моими чувствами? Ответить на них? Или же просто пожалел? Он никогда не смотрит мне в глаза? Чего он боится? Или же причиной всему мой дикий взгляд, которым я испепеляю всякий раз, когда он дотрагивается до меня в безобидной попытке подать руку или пропуская вперед, касаясь моей спины? Сложно представить какие метаморфозы скрывает чужая черепная коробка, когда не можешь разобраться, что же твориться в твоей!
Глаза затягивала белая пелена, а руки жадно тянулись к расчесанным местам, дабы покончить с тем бредом, что творился в голове, и даже стук родного трамвая не успокаивал, как прежде, являя собой лишь незримую связь с прошлым. Его истории я уже не слушала.
Ночь была переполнена снами, странным образом затрагивающими предшествующую им встречу. В моих руках оказался сотовый телефон, и я набирала домашний номер Богданова. Трубку взяла его мама, которой я, как на духу, выложила все свои чувства.
«Все-таки я влюбилась» первая мысль моего пробуждения ударила новым потоком, разрушая сознание. Остатки сновидения еще держали, и сложно было сориентироваться, где же начиналась действительность? А была ли та действительность, за которую я так жадно хваталась, обнажая до того неприкосновенную душу перед человеком, едва ль достойного такого откровения? Разум еще боролся с эмоциями, ведя пропаганду безоглядного бегства, но его немые крики превращались в бессознательные импульсы, теряющими свою силу на подступах решительных действий.