Три года Гармагер скитался по свету. Он был контрабандистом и монахом, могильщиком и фокусником, бродил с актерами и совершал набеги на гаремы султанов. Люди чувствовали его неукротимый нрав, а потому всегда принимали настороженно. Перед Гармом прошел весь мир, но мудрости это ему не прибавило и понимание того, что было для него важнее всего на свете, к нему так и не пришло.
И вот однажды, в безлунную весеннюю ночь, когда принцу пришлось заночевать в кибитке у цыган, он услышал странное проклятье. Молодая цыганка, застав своего возлюбленного с другой, кричала, перебудив весь табор:
Чтоб тебе стать козлом, в стаде царевны Хионы! Чтоб тебе никогда не знать женщин, а только бормотать молитвы в ее храме! Чтоб тебе всю жизнь гоняться за тенью и оставаться вечным монахом!
Утихомирься, глупая! проворчал кто-то, находившийся поблизости. Пока твой дружок у нас в таборе, он скачет с одной красотки на другую, как кузнечик с цветка на цветок. Да и тебя не обходит стороной! А уйдет к Хионе, так все разом его и потеряете. Будет трудиться с утра до вечера, мечтать о вечной любви и надеяться на Преображение!
Гармагер вылез из грязной конуры, где пытался заснуть, и увидел отвратительную старуху, при свете костра похожую на оживший скелет.
Послушай женщина! Я, полагаю, ты старше этой степи, а потому знаешь все на свете. Расскажи-ка о Хионе, и тогда мой единственный золотой будет у тебя в кармане!
Старуха долго и пристально вглядывалась в юношу, а потом костлявым пальцем указала на место около огня:
Садись, чужестранец. Мне твои деньги не нужны, и я не болтлива. Говорить о Хионе не люблю Но тебе все-таки расскажу Есть у меня внук Эвер. Мой младшенький. Красивый, сильный Тело у него как у буйвола, а вот душа, что теплый воск Надавишь грубо, и на ней след останется Обидела Эва женщина, изменила Да еще с его лучшим другом. Заболел Эвер. Хворал долго, мучительно. Я уже надежду на его выздоровление потеряла. И вот месяца три назад объявился у нас в таборе колдун. Прилетел на закате степным орлом и остался на ночь. Все попрятались от него, испугались. А мне бояться уже поздно, я слишком стара для этого. Пустила я его в свою кибитку отогреться, накормила, и переночевать оставила. Утром колдун поблагодарил меня и подарил амулет. У тебя вот такие же на груди болтаются! И сказал:
Это волшебный камень. Он помогает тем, кто слеп. Надень его на шею своему больному внуку. Золотые глаза, что на камне, помогут ему найти в жизни свою дорогу. Я думаю, его путь лежит на Бирюзовое Плато. Есть такое в Черных неприступных горах. Там, под аквамариновыми небесами, на краю изумрудной долины, окаймленной серебристым хребтом, над пропастью, где бурлит ледяной поток, на скале возвышается величественный храм из нефрита. В нем на изумрудном троне восседает загадочная и прекрасная царевна Хиона повелительница Гор и Долин. Служат ей монахи, почести воздают, хозяйство ведут. Жизнь у них богатая, спокойная. Монахи слепо поклоняются царевне. Каждый старается сделать все, чтобы стать ее избранником. Здесь, в обычной жизни, эти люди настрадались, а потому и пришли в храм к Хионе. Все мечтают обрести там истинную преданность и любовь. И хотя Повелительница Гор и Долин невозмутима и холодна, ее подданные надеются, полюбит она кого-нибудь их них, растопится лед ее сердца и расцветет на Бирюзовом Плато живая, человеческая радость. И еще У подножья трона лежит волшебная книга. Все служители пытаются прочесть по ней о грядущем Преображении, но ни у кого это не получается. Я-то думаю, книга состоит из чистых листов, и монахи сами должны вписать в нее истории своих сердец. Однако никто не знает точно. А Хиона молчит. Может я не прав? В книге действительно содержатся предсказания, только прекрасная царевна не желает, чтобы ее вассалы узнали о своем будущем Но, в конце концов, это не так уж и важно. Главное, каждый из служителей представляет Преображение по-своему, а потому спокоен и счастлив.
Со стороны такая жизнь кажется наивной, возможно даже глупой, но она устраивает тех, кто удалился на Бирюзовое Плато. Все, пришедшие в царство Хионы, постепенно становятся молодыми и здоровыми. Они прекрасны, как боги Олимпа, но, в отличие от тех, никогда не ссорятся друг с другом. Наоборот! Они почитают свою дружбу, как великий дар Повелительницы Гор и Долин.
Рассказал мне это колдун, да улетел. Только его и видели. Отдала я талисман внуку, а потом пересказала все, что услышала от волшебника. После этого здоровье Эвера пошло на поправку, а через месяц он ушел из табора на поиски Бирюзового Плато.
Похоже, это то, что мне нужно, подумал принц. Наверняка, монахи из храма Хионы сумеют ответить мне на все мои вопросы. Не смогут они, спрошу царицу. Я упрям и очень постараюсь добиться от нее внятного ответа.
Утро еще не вступило в свои права, а возбужденный Гармагер уже гнал своего вороного по направлению к Бирюзовому Плато. Он летел по степи, словно черная стрела, даже не замечая, как преобразилась Земля за эту теплую весеннюю ночь. Миллионы тюльпанов выбросили свои бутоны в ожидании восходящего Светила. Цветы трепетали в восторге, подставляя свои хрупкие головки предрассветному душистому ветерку. Когда же брызнули первые золотистые лучи утреннего Солнца, и они раскрыли свои алые лепестки, все пространство над степью заполыхало, переливаясь и вибрируя всеми оттенками вселенского пожара.
Весна пробудила в крови Гармагера пламя обновляющейся жизни, и он, грубо пришпоривая коня, остервенело скрипел зубами. Юноша не осознавал, что привело его в такое неистовство. Но, если бы он усмирил свою ярость, то понял, что перед его воспаленным взором вместо алого ковра цветов, переливающихся в блеске утренней зари, стоит кроваво-рубиновое одеяние прекрасной Кары, объявляющей об окончании своего траура.
Неделя бешеной скачки и Гармагер попал в маленькое бедное селенье, прилепившееся к подножью Черных Гор. В первой же халупе, куда принц попросился на ночлег, он обнаружил Эвера высокого застенчивого юношу с тревожным взглядом больших темных глаз.
Я здесь уже больше месяца рассказал тот. Жду попутчика. Мне одному не подняться на Бирюзовое Плато. Я по-настоящему еще не окреп после болезни Так мучился, ужасно болело сердце. До сих пор не могу понять, почему меня любимая предала Бросила, даже не объяснив, за что
А что хорошего можно ожидать от женщин? вспылил Гармагер. У меня погиб отец король Альморава, так года не прошло, как мать сыскала себе нищего трубадура! Теперь живет с ним да радуется Если уж такого, как Агомар смелого, умного, красивого законная супруга забывает так быстро, то что говорить о других Нам вообще рассчитывать не на что! Оглянуться не успеем, как они предадут, изменят, а, вдобавок, еще и надсмеются над нами.
Зачем же тебе к Хионе? Чем она поможет? удивился Эвер.
Мне никто не может помочь. Я этого и не жду. Я только хочу спросить у царевны: есть ли на Земле хоть одна достойная дама, у которой была бы память и верность не такая, как у курицы, и которая имела хотя бы каплю женской гордости и человеческого достоинства? Или то, о чем я говорю просто бред и мужская блажь?
Двое суток ушло у юношей на подготовку к походу. На рассвете третьего дня они отправились в путь. Поначалу идти было легко, молодые люди были полны надежд, и дорога казалась им знакомой. Но чем круче поднималась тропинка, и сумрачнее становились горы, тем мрачнее становилось у них на душе.
Иногда по вечерам в слабых отблесках заката, в очертаниях окружающих скал они различали грозные профили духов гор. А по ночам вместо полного лика Луны, им чудилась сидящая на облаке, облаченная в клубящуюся мантию, скорбная Матерь Мира. Днем же под ослепительными лучами Солнца остроконечные вершины гор, зачастую, казались им белоснежными куполами поднебесных монастырей.
Гарм и Эвер упорно шли вперед, потеряв представление о том, сколько дней провели в пути. Они считали только безлунные ночи, во время которых, содрогаясь от пронзавшего тело и душу холода, прощались со своим земным прошлым. Но однажды тьма отступила, ее изгнал тонкий молодой месяц, появившийся в окружении бриллиантовой россыпи звезд. Юношам показалось, будто над ними засветились в снисходительной улыбке серебряные уста небес, над которыми кокетливой золотой родинкой сверкала вечерняя звезда. Впервые за долгую дорогу молодые люди облегченно вздохнули и с легким сердцем подошли к зубчатому краю скалы, уступ которой служил им ложем.
Они огляделись и остолбенели. Перед ними предстала картина вечности: мертвые, иссиня-черные хребты теснились под ними до самого горизонта. Словно живые сердца этих каменных великанов во мраке слабо мерцали редкие огоньки горных селений. А над всем этим застывшим великолепием, в безбрежном, непостижимом небесном океане хрупкая серебряная ладья нового месяца ныряла в клубящиеся волны набегающих черно-серых облаков. Впервые в жизни молодые люди почувствовали себя сопричастными грандиозному акту мироздания. Восхищение и страх, надежда и отчаяние все смешалось в их юных сердцах, вытесняя полудетские, а потому такие жгучие обиды.