Брод (сборник) - Александр Георгиевич Асмолов 3 стр.

Надев хозяйские очки,
Пёс понял главное оправа.
На шею орден, бант, значки,
И можешь властвовать по праву.

Погромче лай на молодняк,
Молчи покорно пред бульдогом,
Кропай законы для дворняг,
Хотя и не владеешь слогом.

В очках почти английский дог,
В чужом дворе заслужишь будку.
Тебя не пустят на порог,
Но охранять доверят «утку».

Обрывки неуслышанных молитв
Листвою опадают в полнолунье.
И чья-то боль потом ещё болит,
Забившись в уголки души колдуньи.

Наверно просьбы были тяжелы,
Коль не поднялись в светлые чертоги.
А может быть, корысти кандалы
Не спрятать под затейливые тоги.

Лукавство отвергают небеса,
Листвою в полнолунье возвращают.
Колдуньи чуют эти словеса.
Как столько боли души их вмещают?

Багрянец осени сменился белым снегом.
Как след помады, он растекся по стеклу.
Бокал дождям ушедшим виделся ковчегом
Собой укрывших всех, скучавших по теплу.

Межвременье, как сон, с неясными чертами
О бабьем лете память всё ещё хранит.
Ранимой вазы горло сдавлено следами
Попыток удержать, что душу так теснит.

Черед зимы пришёл отныне светом править,
И знойный красный цвет покинет этот мир.
Не белым саваном, а чистотою прави
Снега укроют Русь от всяческих проныр.

Забытьём занесённые лица
В уголках молчаливой души,
С отболевшим годами хранится,
Как упавшие в подпол гроши.

Зазеркалье былых кривотолков
И засохшие в вазе цветы.
Вдруг сложились в витраж из осколков
Тишиной из чужой суеты.

Засверкали овальные грани,
Синевою наполнив рассвет.
Перечитанных воспоминаний
И родней, и дороже мне нет.

Наши ангелы это мы сами,
Только там в параллельных мирах.
Мы общаемся странными снами
Или в таинствах и ворожбах.

Берегут наши души от гнева,
От обид и нечаянных слёз,
От коварных советчиков слева,
Глупость шепчущих часто всерьёз.

Ты на правом плече, мой хранитель,
Только образ земной твой иной.
Ты души моей грешной обитель,
И твой голос до боли родной.

Живущим на два дома нелегко,
И там и тут своим казаться должен.
В душе родное спрятать далеко,
Уверовав, что путь такой возможен.

Чужим поклясться в верности своей,
Смотреть в глаза, чтоб сердце замирало.
Ничем не отличаться от гостей,
Спешить назавтра в суету вокзала.

Тепло одних, меняя на других,
Рубашку, словно кожу, ловко сбросив.
Врагами громко называть своих,
Наивно веря, что они не спросят.

Ошалев от русской крови,
Что дымится на полу,
Первый консул хмурит брови,
Разглядев меня в углу.

Стражник меч свой обнажает,
Тычет лезвием в лицо.
Сборщик податей кивает
На фамильное кольцо.

Ярость чиркнула огнивом,
Пальцы сжал в кулак с кольцом.
Дзуки справа был красивым,
Я когда-то был бойцом.

Вороньё над отчим домом
Души предков вкруг со мной.
Время стать и мне фантомом.
Пусть. Приму последний бой.

Где-то в хрониках Акаши
Сохранят судьбу мою 
Был поэтом, став постарше,
Как солдат, погиб в бою.

Однажды из лощины липких снов,
Влекомая предчувствием созданья,
Явилась чистота изящных слов,
Готовая к лишеньям и скитаньям.

Блуждая в душах ещё полных грёз,
Полузабытых в детстве обещаний,
Она сама поверила всерьёз,
В пророчество наивных заклинаний.

Что красота спасёт безумный мир,
Что справедливость в нём восторжествует.
Что глас её забытый, как клавир,
Звучанием безумных очарует.

Пустив всё золото по ветру,
Вдруг обнажилась перед ним.
Застыла. Только дрожь по веткам.
Туман прикрыл плащом своим.

Роса о прошлом прослезилась,
Душа растратила тепло,
Но гордость отвергает милость,
Простила всё, что обожгло.

Он был напорист майской ночью
В июле ласков, как дитя.
А, став грозой, рвал небо в клочья,
Дубы к ногам валил шутя.

Теперь, смущаясь, плешь скрывает,
Смыл краски мой индейский вождь.
В каком-то сером малахае
К берёзке льнёт осенний дождь.

На сварожью седмицу небесный кузнец[8]
Начал пробовать реки на прочность.
Своей силушкой духа хрустальный венец[9]
Он сковал окоёмом полночным.

В берега обереги надежно легли
Зимним скрепам метели помогут.
Холода пограничники Русской земли
Для врагов перекроют дорогу.

На сварожки и Мара закроет Сваргу[10],[11]
Зимний день Карачун укоротит.[12]
Будут спать все спокойно в любую пургу 
Мудрый Велес беду отворотит.[13]

Прикосновение души,
Переплетений полутени.
Успокоение в тиши
Предвосхищение влечений.

Хитросплетение времён,
Раскрепощение желаний.
Забытых в шелесте имён
Внезапно вспыхнувших признаний.

И ко мне вдруг нагрянула осень,
И туман от невзгод не укрыл.
У берёз золотистая проседь,
У меня тишина без перил.

И застыла в глазах безысходность,
На дорожку всё время смотрю.
Укоряя свою осторожность,
Не решившись идти к алтарю.

А, ведь, сватался терем дубовый,
Предлагал на пригорке стоять.
Обещал сладить домик садовый
И беседку узором убрать.

Не судьба. Век свой здесь доживаю,
С одиночеством свыклась давно.
Жду и только в метель засыпаю,
Вдруг придёт кто, и станет тепло.

Сварог вдруг одарил нас старым бабьим летом,
Теплом отеческим укрыв Святую Русь.
Где вместо свадеб, что должны быть по заветам,
Листвой опавшей затаилась в душах грусть.

Он словно говорит нам русы, оглянитесь,
Здесь ваши корни, и милее края нет.
Чума тенями длинными ползёт, очнитесь,
Ночь близится, храните в Русским мире свет.

На пригорке в октябрьский полдень
Пень кленовый дремал средь листвы.
Его сон был мечтами наполнен,
Кои были резвы и трезвы.

Клён забыл об утраченной кроне,
И что нынче все тени длинней.
Лишь пред той он склонялся в поклоне,
Что была всех светлей и милей.

Клён её укрывал до покрова,
Засыпая листвою своей.
И теперь ему виделось снова,
Как укутал её до корней.

Эти сны старый клён согревали,
Хоть с тех пор миновали года.
Бабье лето их старым назвали,
И теперь оно с ними всегда.

Каталась с кавалерами в ландо,
Но шарф не развивался белым флагом.
И после тенниса бокал бордо
Лишь приучал ходить спокойным шагом.

Читала в парке странного Рэмбо,
Кленовый лист ложился на скамейку.
Порой он мне шептал, как полубог,
Слова в душе переплетая в змейку.

А листопад дворянское гнездо
Позолотил, но в нём мне одиноко.
Не греет соболиное манто,
И тает сердцу милое барокко.

А за окном опять метель метёт,
И шаль мои не согревает плечи.
Холодное предчувствие, как лёд,
Он не придёт, и лживы его речи.

В камине распоясался огонь,
И отблески полощутся на стенах.
Меня своей тревогою не тронь,
Довольно обжигалась на изменах.

Огонь свечи ознобом у стекла,
Его в ночи, как мотылька, поманит.
И хоть метель дорожки замела,
Пусть он придет. Пусть он меня обманет.

Казалось, уж похоронили
И Русь, и Род наш, и язык.
И к новому барью в России
Народ безропотный привык.

Процент командует Державой,
И на монете не орёл.
Чужак с банкующей оравой
Червонцы из казны увёл.

Казалось, русские мотивы
А «жили-были» не слышны.
Но павшие доселе живы,
И Полк прошёлся вдоль страны.

Орлам возвращены короны,
Но банк всё тот же на «орле».
Орлы с ним только компаньоны,
И рубль русский в кабале.

Мы хранители памяти павших,
Лишь успевших пригубить любовь.
Вмиг ушедших и не осознавших,
Что вдохнуть не придётся им вновь.

Мы хранители чести и славы
Свои души спаливших в огне.
Не предавших, не сдавших заставы
В гимнастерках простых, не в броне.

Мы хранители духа России,
В каждом русском он неистребим.
День Победы над чёрной стихией
Мы навеки считает своим.