Такой она была, Элеонора, хорошая мать, заботливая жена, умевшая крепко держать в узде своего мужа, а заодно его капиталы, которые он успешно выкачивал из пары принадлежавших ему компаний среднего размера. И при этом ещё совладелица популярного модного салона, что позволяло ей оставаться независимой и неограниченной в своих желаниях женщиной. В её бедовой голове вполне комфортно совмещались представления о семейном долге и самый отвязный адюльтер с молодым и прытким любовником. Она сумела смастерить для себя удобную жизненную философию, которая весьма эффективно сглаживала лёгкие пощипывания совести, порой возникавшие в её душе. В конце концов, любой талант нужно ценить.
Столь выдающаяся внешность и тем более тело не могут принадлежать только одному мужчине с какой стати? «Ну а клятва супружеской верности это как её понимать? порой размышляла Элеонора. Кто может бросить в меня камень упрёка, что я плохая мать? Никто. За свою дочку Машеньку я готова не задумываясь отдать здоровье и жизнь. Ну а муж, что ж это один из тех мужчин, которые сложились в штабель у моих ног, умоляя о снисхождении к их чувственным порывам. Я выбрала его, подчиняясь высшей идее, которой руководствуются все женщины: он должен обеспечить благополучие и защиту мне и моему потомству. Это закон природы и женского естества, а за это я награжу его нежными словами и ласками, страстными поцелуями и самой утончённой эротикой. Разве это не то, что муж хочет прежде всего от своей жены? А любовь она как мозаика. Я разложу её по заранее мною размеченным сотам. Этот кубик смальты, что побольше, дорогому супругу, а эти, помельче, одному любовнику, другому, а может быть, и третьему, чья тень уже замаячила на горизонте, но вот сердце целиком и безоговорочно моим детям, рождённым и тем, которые ещё будут».
Так бы всё и продолжалось, и жизнь ещё многие годы нежила бы Элеонору Завьялову в своей самой уютной колыбели, если бы не этот проклятый судный день, который вырвал её из привычных будней и разом перечеркнул всё, что она считала заслуженно обретённым счастьем.
Ураганный ветер перевернул их тяжёлый «Ленд-Крузер», когда они семьёй возвращались из загородной прогулки. Воздушный порыв оказался настолько сильным, что муж вылетел вместе с рулевым колесом через ветровое стекло, а Элеонору с ребёнком вынесло из салона одновременно с боковой дверью, которая в итоге выручила их и приняла на себя основной удар о каменистую поверхность. Увидев распростёртое на земле тело мужа без признаков жизни, молодая женщина надолго лишилась чувств. Сознание обрела уже под вечер и с трудом смогла разглядеть сидевшую рядом с ней заплаканную Машеньку. Собрав остатки сил, маленькая и большая женщины бесцельно побрели по вздыбившемуся по неизвестно какой причине шоссе, надеясь только на счастливый случай, что им встретится попутная машина.
Им повезло. Примерно через час рядом с ними притормозил большой грузовик, и водитель без расспросов открыл дверь, приглашая подняться к нему в кабину. Они ехали почти всю ночь, неизвестно куда и неизвестно зачем. Шофёр молчал, порой морщился, словно от приступов боли, и не отрывал рук от большого руля, который ему ежесекундно приходилось вращать в разных направлениях. Выбоины и нагромождения разорванного на куски асфальта встречались повсеместно. Как таковой дороги больше не существовало. Машенька, подобрав под себя сбитые в коленках ножки, крепко заснула, а её мать пыталась вглядываться в обступившую их темноту, но вскоре тоже впала в тревожное забытьё.
Обе проснулись одновременно. Грузовик стоял на месте. Не слышно было даже рычания мощного мотора. Водитель сидел неподвижно, уронив голову на вытянутые руки, продолжавшие сжимать рулевую баранку.
Эй, Элеонора потрясла мужчину за рукав. Как вы там?
Шофёр, имени которого она так и не узнала, медленно повалился вбок, и его тело нескладно стало сползать вниз до тех пор, пока голова не уткнулась в приборную доску.
Двое покойников за день это было слишком для избалованной удовольствиями женщины. Вскрикнув от ужаса, Элеонора судорожно дёрнула за ручку двери, распахнула её и, подхватив девочку, выбралась наружу. Кругом стояла непроглядная тьма, ветер с посвистом гонял в воздухе листья, щепки и, что было хуже всего, облака каменной пыли, осколки которой больно секли лицо и руки. Земля стонала и постоянно вздрагивала. Стараясь держаться в потоке света автомобильных фар, которые ещё горели, мать и дочь побрели в сторону от беспомощно застывшего грузовика, всё дальше и дальше в глухую темень
Шофёр, имени которого она так и не узнала, медленно повалился вбок, и его тело нескладно стало сползать вниз до тех пор, пока голова не уткнулась в приборную доску.
Двое покойников за день это было слишком для избалованной удовольствиями женщины. Вскрикнув от ужаса, Элеонора судорожно дёрнула за ручку двери, распахнула её и, подхватив девочку, выбралась наружу. Кругом стояла непроглядная тьма, ветер с посвистом гонял в воздухе листья, щепки и, что было хуже всего, облака каменной пыли, осколки которой больно секли лицо и руки. Земля стонала и постоянно вздрагивала. Стараясь держаться в потоке света автомобильных фар, которые ещё горели, мать и дочь побрели в сторону от беспомощно застывшего грузовика, всё дальше и дальше в глухую темень
И вот мы здесь, на этой базе или военном объекте, который так же разрушен, как и всё остальное, вновь запричитала Элеонора. И спрашиваю вас, мужчины, что вы сможете сделать, чтобы помочь нам? А если ничего не можете, то так и скажите, и она очень по-детски всхлипнула, теперь больше от жалости к самой себе. Потом, переведя дыхание, добавила: Последнее, что я видела, когда мы с мужем ехали в джипе, это то, как в небе вспыхнуло второе солнце, такое яркое, что мгновенно ослепило всех нас на несколько минут.
Глеб Долива обошёл полукруг сидевших людей и, подойдя к убитой горем женщине и её дочери, присел на кровать, на которой размещались несчастные беглецы, и обнял сразу обеих:
Ну что ты, девочка, почти проворковал он. Говорил, а сам думал: «Такая баба по мне. Надо ею заняться, когда оклемается. Обстоятельства диктуют одно, а я уже сейчас хочу собрать её груди в один душистый букет. Редкая красота», и вслух произнёс: Успокойся, Эля. Не всё ещё потеряно. Об этом мы и хотим потолковать. Что ты молчишь, Филипп? Не видишь, народ волнуется? Начинай. Ты же у нас за главного, и устремил свой немигающий взгляд на Чистякова, который всё ещё успокаивал Глафиру, пытаясь сбить с неё нервное напряжение.
Филипп не спеша поднялся с кровати, на которую ещё недавно присел ради Глафиры. На прощание поднял её подбородок и ободряюще улыбнулся, мол, ещё не всё потеряно, глупышка. Размял затекший правый плечевой сустав, откашлялся и начал говорить. Вначале его речь была спутанной, но потом выровнялась и слова приобрели весомость и убедительную силу:
Я вот что хотел поведать вам, друзья м-м-м соотечественники. Э-э-э если кто меня не знает, то я сотрудник МЧС, по крайней мере был им до недавнего времени. Одним словом, мне по работе приходилось заниматься чрезвычайными ситуациями. Все мы сейчас переживаем о наших близких, не знаем, что будет с нами самими. Положение наше незавидное. Да, именно так, но не аховое. Я не знаю, что я вам должен сказать, чтобы вас успокоить. Может, таких слов вообще нет в природе вещей, так как событий подобного рода в истории человечества не было. Нет, не то я говорю. Я знаю, что вам сказать, но боюсь, что вы меня услышите, только если победите в себе чувство растерянности. Главная задача мы должны выжить.
А для чего? голос спрашивающего принадлежал мужчине, лицо которого скрывалось в темноте.
Чистяков опустил голову. Сейчас люди, наевшись, немного успокоились, но зажечь в них искру оптимизма будет ой как непросто. Если их не вернуть в лоно организованного сообщества всё, конец. Начнут погибать один за другим. Вначале слабые, затем кто посильнее. Ну а если найдутся неукротимые, то те, собравшись с силами и отринув от себя все нормы морали, начнут добивать других, чтобы отобрать у тех последнее и продлить своё существование любым способом.
Для чего, говоришь? бывший пожарный вытянул голову вперёд, словно намереваясь пробурить зрачками тьму и высветить облик незнакомца, задавшего этот вопрос. Да потому что мы люди. Мы не имеем права сдаваться. Не отрицаю, что мы оказались в зоне ядерного поражения, но ведь где-то ещё есть выжившие люди: в дальних посёлках, деревнях, малых городах. Переждём время и пойдём их искать.
Да ты не лукавь, мил человек. Дурачком не прикидывайся, возразил всё тот же язвительный голос, и к огню, раздвигая сидевших людей, пробился довольно крупный мужчина лет 45 с густой шевелюрой кудрявых волос каштанового цвета. У него были короткие руки, сильные покатые плечи, говорившие о недюжинной физической силе, и выпуклый живот, который он, вне всякого сомнения, «наработал» благодаря преимущественно сидячему образу жизни в мирное время.