Не довелось им доехать до родимого дома и увидеть сияющие от счастья глаза любимых домочадцев, искренне радующихся приезду главы и опоры семейного очага. Если у Глеба Доливы были жена и две прелестные дочурки с кудрявыми каштановыми головками, то Чистяков коротал свой век разведенца почти в одиночестве, но и у него была дорогая его стойкому сердцу подруга.
Через 20 километров мотор неожиданно пару раз чихнул и замолк навсегда. Стартер беспомощно прокручивал маховик двигателя, пока и сам не затих, оставив о себе на память кисловатый запах перегоревшей обмотки электромотора. Наступила давящая тишина, выгребавшая из душ остатки мужества. Стало более различимо слышно, как то усиливается, то вновь стихает ветер да стучат о стёкла мелкие камни.
Ну что, Филя? Теперь нам уже точно кранты, почти весело, с задором пробасил Глеб. Никуда не деться. Как на подводной лодке. Кругом ни людей, ни хижины. Каменистая равнина и редколесье, куда ни посмотри, вёрст на 200 с гаком.
Опять принялся бубнить, Глеб Давидович, поморщился Чистяков, явно не желая скрывать своего неудовольствия. Уже почти сумерки. Ночь переждём в «Хантере», а поутру двинемся.
Куда, куда, мил человек? В каком направлении? Ты хоть знаешь, эмчеэсовец хренов, что в этом богом забытом краю существуют лишь скалы, сосны да медведи? И дороги поди дальше тоже нет в крошку перемешала её земная встряска и разорвала на части и овраги.
А вот ты взгляни сюда, Чистяков развернул карту местности и, подсвечивая ручным фонарём бортовая сеть автомобиля всё равно была обесточена, пододвинул её к Доливе. Вот видишь эту точку? Так вот, здесь должна располагаться территория небольшого военного объекта. Года три назад я был в этой части и инструктировал её руководство по вопросам пожарной безопасности. У них есть своя дизельная электростанция и узел связи, как полагается. Расстояние всего ничего: не больше 1015 километров. Как-нибудь выдюжим. А теперь давай лучше перекусим из припасов, что жёны нам насобирали. Так что откупоривай заветную. После таких передряг грамм по 200 мы с тобой заслужили.
И ведь вывел-таки их на следующий день Филипп к воинской части, несмотря на перелицованную природным катаклизмом землю и шквалистый ветер. Везучий чёрт и не впервой спасает жизнь ему, Доливе. Прошлой осенью одним выстрелом со 100 метров положил матерого секача, который успел-таки слегка подцепить рылом со спины замешкавшегося Глеба. И смешно, и горько признаваться себе в том, что так оплошал, но свирепый рык кабана он до сих пор с содроганием вспоминает.
Как тут не признать, что при всей несуразности своей худощавой фигуры и вытянутой наподобие кабачка головы Чистяков был сноровистей и ловчее его, Глеба, который никогда не отказывал себе в удовольствии полюбоваться перед зеркалом атлетическим рельефом своих мышц. Не хотелось ему уминать свою гордость, да пришлось с собой договариваться. Дать себе характеристику, что недотёпа? Конечно нет, ни в коем разе, но прийти к парадоксальной мысли о том, что его друг Филипп только потому и родился на этой земле, чтобы его, Доливу, спасать да выручать, было куда приятней.
Поэтому неожиданно прозвучавший вопрос Чистякова о Москве и Нью-Йорке Глеб воспринял снисходительно: «Всё понятно. У кого не поедет крыша после таких событий?» Оттого со всей серьёзностью ответствовал:
В Нью-Йорке я не был. Это факт. Далеко и нужды не было, но вот в Москву регулярно ездил: на отчёт или на ковер. Как доведётся. Нашу администрацию эти москвичи мало сказать что проверками замучили, так ещё и к себе в столицу регулярно выдёргивали. А на моих плечах всё коммунальное хозяйство города, и ещё в нагрузку строительный комплекс взвалили. Забот не оберёшься, а проблем ещё больше. Все кому не лень пальцами тычут, мол, мы, чинуши оборзевшие, сплошь ворьё и бюрократы. И в Москву вереницей жалобы строчат. А там знаешь как у москвичей вся власть. Сами в деньгах купаются, а другим продохнуть не дают. Нет, не был я в Америке и в Москву наездился выше головы. Больше не хочу. А ты к чему это спросил?
Считай, просто так. Я вот когда в Москву приезжал, всегда прогуливался по Тверской улице, от Триумфальной до Красной площади. Такая прогулка для меня стала не просто привычкой, а приметой. Если пройдусь по главной улице города, значит, у меня в столице сложится всё хорошо. А в Нью-Йорке и на Манхеттене я, разумеется, тоже не был. Собирался купить себе и подруге тур по всем Соединённым Штатам, да так и не успел. А теперь и торопиться никуда не надо, Чистяков тяжело перевёл дыхание и прикрыл ладонью глаза, чтобы защитить их от горсти песка, которую швырнул в лицо неугомонный вихревой порыв. Думаю, сейчас везде всё уравнялось в жутком единообразии: что Тверская, что Манхеттен сплошные завалы из разрушенных зданий, кусков бетона и вспученного асфальта.
Может, ты и прав? хмуро прокомментировал Долива слова своего друга. Тогда тем более хватит нам торчать на открытом воздухе. Чувствуешь, земля опять под ногами вздрогнула, а на горизонте второй раз за день выросли воронки торнадо. Лучше укроемся в здании от греха подальше. Заодно проведаем, как там Женька. Как бы концы не отдала лежит на койке без движения целые сутки и даже не стонет.
Когда 30 часов назад они наконец увидели вдали неясные очертания каких-то построек и огороженной территории, их радости не было предела. Путь в десяток-другой километров от застывшего в беспомощности УАЗа до зоны спасения вымотал их окончательно не только физически, но и духовно. Сознание саднило от навязчивого, как прилипшая к сапогам глина, вопроса: правильно ли они проложили свой путь? От компаса, вращавшего намагниченной стрелкой во все стороны, прока было мало. GPS, понятное дело, отсутствовал, оказавшись в ловушке электромагнитных возмущений. Там, где были ровные участки почвы, теперь зияли овраги с обрывами, а где низины там горбились холмы и скальные завалы. Основательно изодрав охотничьи костюмы и обувь, они всё же сумели дотащить с собой свои ружья и вещевые мешки с продуктовыми запасами и парой двухлитровых бутылок с водой. От усталости мускулы ног и живота подёргивала мелкая судорога, а лица, несмотря на защитные противопылевые очки, основательно были иссечены острыми кремневыми сколами.
Подойдя ближе, Чистяков и Долива увидели, что даже это казавшееся им на подходе надежным прибежище, умело упрятанное военными инженерами в тихой и незаметной лощине в сердцевине пологой возвышенности, успело испытать на себе свирепые удары дикой природной стихии. Панельные ограждения, обвитые поверху спиралями колючей проволоки с обоюдоострыми кромками, были разорваны на сотни метров. Распашные ворота центрального въезда и без того были распахнуты настежь, а их створки сорваны с петель и скручены поперёк так ловко, будто ими позабавился, проверяя свою молодецкую силушку, какой-нибудь великан, сошедший с самой высокой вершины Уральского хребта. Доминирующая над всеми постройками кирпичная труба была будто острым скальпелем срезана наполовину. Вместо электроподстанции возвышалась внушительная груда битых асбестоцементных плит и щебня. В не лучшем состоянии находились здание штаба, ангары и складские помещения. Вся территория была усыпана кусками бетона и арматуры. Ажурная и в прошлом высоченная антенна, использовавшаяся прежде то ли для радиосвязи, то ли для радиолокации, ныне плашмя валялась на земле, расплющив своим многотонным весом солдатскую столовую.
Военного объекта как такового больше не существовало. На удивление на две трети сохранилась только казарма для рядового и сержантского состава, на фасаде которой дивным образом всё ещё красовался барельеф в виде пятиконечной звезды, выкрашенной в красный цвет, и надпись в полстены: «Ратным трудом крепи оборону страны».
Даже самый первый поверхностный взгляд утвердил исстрадавшихся скитальцев в нерадостной мысли о том, что военные в спешке оставили свою базу несколько дней назад ещё до грозного события, забрав с собой всю технику и снаряжение.
Уныние и страх закрались в сердца изверившихся в своей судьбе скитальцев. Надежда на человеческую помощь рухнула разом, а следом за ней покинули последние силы. Бесцельно бродили они между молчаливых, ничего не говорящих руин, и всего лишь один вывод продолжал преследовать их: если воинское подразделение в полном составе оставило своё оборудованное и обжитое место, значит, прозвучала безотлагательная команда об экстренной эвакуации по сигналу «боевая тревога». Какие слова прозвучали здесь? Что знали командир и офицеры части и что не знал ни многотысячный Нижнереченск, ни район с его посёлками, ни обширная область, на которой могли бы уместиться три Франции, ни весь народ большой страны? Что разом взорвало мирное небо над головами миллионов мужчин, женщин и детей, оставив в прошлом их мечты, радости и печали?
Нетерпеливое ожидание встречи с любимой женщиной, натужный старт космической ракеты, разламывающей стартовую площадку снопом огня, гуканье первенца на руках молодой матери, яростный порыв горнопроходчиков, возводящих защитные крепи у себя над головой, только чтобы задержать, остановить лавину воды и камня; мечты и замирание сердца, измены и проклятия, зелёные луга под синим небом, журчание лесных ручьёв и заливистые трели соловья всё это, весь этот калейдоскоп жизни мгновенно исчез, как будто его никогда и не было. Бытие и реальность рассыпались на не связанные друг с другом осколки. Сознание перестало существовать как нейрофизиологический процесс. И, наконец, исчезло понятие смерти, которую с этого момента стало более уместным именовать как ничто и ни о чём не говорящее событие.