Нетерпеливое ожидание встречи с любимой женщиной, натужный старт космической ракеты, разламывающей стартовую площадку снопом огня, гуканье первенца на руках молодой матери, яростный порыв горнопроходчиков, возводящих защитные крепи у себя над головой, только чтобы задержать, остановить лавину воды и камня; мечты и замирание сердца, измены и проклятия, зелёные луга под синим небом, журчание лесных ручьёв и заливистые трели соловья всё это, весь этот калейдоскоп жизни мгновенно исчез, как будто его никогда и не было. Бытие и реальность рассыпались на не связанные друг с другом осколки. Сознание перестало существовать как нейрофизиологический процесс. И, наконец, исчезло понятие смерти, которую с этого момента стало более уместным именовать как ничто и ни о чём не говорящее событие.
Тогда, в тот день, когда они, с трудом подвинув в сторону скособоченную дверь и уворачиваясь от свисавших с потолка разорванных кабелей электропроводки, зашли внутрь полуразрушенной казармы, их удивлению не было предела. Пройдя по сплошь покрытому трещинами коридору, они оказались в помещении главной спальной комнаты, где среди сдвинутых и разломанных кроватей они увидели сбившуюся в тесную кучу группу людей. Никто их не приветствовал, не кинулся на встречу с ликующим возгласом. Постояльцы этого убогого приюта жались друг к другу и молчали будто на похоронах. Скорбь отпечаталась на их пепельных лицах, а грязные руки были сплошь покрыты ссадинами и багровыми кровоподтёками. В глазах сквозило бесконечное отчаяние. Их было человек 3035: большинство мужчины, несколько женщин и двое детей. Одним словом, гражданские всё лица и ни одной офицерской звёздочки. Каким ветром их сюда задуло? Хотя да, похоже, всё тем же, что и их самих.
Здорово, народ! возгласил Глеб Долива, намеренно стараясь придать своему голосу весёлые нотки, и попытался заглянуть в глаза каждому, что оказалось делом совершенно непростым большинство сидело с опущенными ниже плеч головами. О чём молчим? продолжал настаивать он, но ответа так и не дождался. Безмолвствовал и его друг Филипп. Трудно давалась ему задача подобрать нужные слова, чтобы развеять гнетущую атмосферу.
И вдруг в давящей тишине прозвучал голос маленького мальчика лет девяти-десяти, не больше:
Дяденьки, а водичка и хлеб у вас есть?
Простой вопрос прозвучал для Глеба и Филиппа как трубный глас с ясного неба. Оба одновременно, путаясь в застёжках своих рюкзаков, развязали их и вывалили все имевшиеся в них припасы и бутылки с водой на голый матрас свободной кровати. Сверкнули пробудившиеся глаза. Люди зашевелились и разом развернулись туда, где возвышалась притягивающая к себе горка источника жизни. Вначале одна рука несмело протянулась к продуктам, следом другая, и вот уже все, толкаясь и невнятно шепча какие-то слова, сбились в плотную толпу в попытке выхватить для себя всё, что только возможно, и желательно побольше.
Оторопевший поначалу от развернувшейся перед ним картины неуправляемого хаоса Чистяков быстро пришёл в себя и без труда растолкал метущихся людей. Разыскав бутылку минералки и пару бутербродов с колбасой, решительно забрал их и передал мальчугану, который продолжал стоять за спинами обывателей, не обращавших на него никакого внимания, и лишь ждал своей очереди, чтобы подойти к еде.
Как тебя зовут, малыш? поинтересовался он и осторожно дотронулся до вихрастой макушки белесой головы мальчика.
Коля, несмело ответил тот, прижимая к груди неожиданно свалившееся к нему в руки богатство.
Вот что, парень, ты всё ешь и пей и ничего не бойся. Никто у тебя ничего не отнимет. Это я тебе гарантирую. А мать твоя где? вступил в разговор Глеб.
Мальчик кивком головы, руки у него были заняты, показал на недвижимо лежавшую женщину, лицо которой было прикрыто грязным куском марли:
Это моя мама Женя. Она очень больна.
А ещё в этом году Коле родители купили велосипед. Настал долгожданный день, когда они втроём приехали в большой спортивный магазин, в котором двухколёсные красавцы, сверкая лакированными рамами, выстроились в несколько длинных рядов. Коля сам выбрал себе механического друга. Именно такого, какого хотел и который даже однажды приснился ему в чудесном сне. Это была прекрасная машина с широкими резиновыми шинами на хромированных ободах с бесконечным частоколом из металлических спиц и броской красной наклейкой Mountain Bull («горный бык»). Как это было приятно трогать различные кнопки, ручки и крутящиеся педали, в то время как папа, присев у заднего колеса, долго объяснял ему, почему там так много самых разных шестерёнок и как можно одним поворотом рычага на руле перекидывать длинную и тяжёлую цепь привода с одной на другую.
Отныне, друг мой Колька, ты настоящий король далёких дорог и крутых подъёмов и спусков, весело воскликнул отец и подтолкнул к своему обожаемому первенцу пахнущее новизной лакированное чудо.
Теперь я такой же крутой, как и Серёжка из пятого подъезда, который так мне и не дал прокатиться на своём велосипеде и ещё обозвал «сявкой». Ну ничего, я ещё немного потренируюсь и тогда точно обгоню его во дворе, а вся остальная дворовая мелюзга будет мне аплодировать и кричать: «Молоток. Ты сделал этого задавалу».
Дорогой подарок стал частью жизни Коли. Он с ним не хотел расставаться никогда, настолько, что даже несмотря на протесты матери и удивление отца, решил держать в своей комнате поближе к кровати, чтобы в любой момент можно было выпростать руку из-под одеяла и потрогать его. А как же иначе, ведь велосипед дал ему почувствовать себя взрослым человеком и настоящим лихим гонщиком, подчинившим сложную технику. Колька настолько привязался к дорогой ему машине, что даже долго отказывался от предложения мамы и папы пойти с ними в поход по предгорьям Урала. Он, правда, иногда вспоминал свою родную тётю, которая жила одна в Нижнереченске и всегда звала родственников приехать погостить у неё, но расставаться надолго с велосипедом Колька очень не хотел.
И вот теперь в далёкой Москве остался его железный конь, мама лежит на кровати, не открывая глаз, в незнакомом месте, а папы больше нет. Был и не стало
С этого поучительного эпизода «битвы» за еду и питьё, показавшего, на что способны люди в минуту отчаяния, и предельно чётко открывшего пришедшим охотникам всю непривлекательность сложившейся ситуации, прошли целые сутки. Теперь Чистяков и Долива знали, кого они встретили и что их может ждать впереди в этом странном человеческом сообществе. Постояв рядом с изголодавшимся мальчиком, они отошли в сторону:
Я, конечно, всё понимаю, Филипп, вполголоса промолвил Глеб и для убедительности округлил глаза. Мы, разумеется, поступили как надо, благородно, но ты видишь, что происходит. Я не сторонник резких определений и поспешных выводов, но ты сам всё понимаешь. Это стадо, ведомое инстинктом насыщения, не более того. Они затопчут любого, кто рискнул оказаться на их тропе к водопою.
Чистяков молчал. Выдержав паузу и не дождавшись отклика на своё замечание, Долива продолжил:
А итоговый вывод таков мы остались без продуктов и питья. Нам не с чем идти дальше. Вот так.
А куда ты, собственно, собираешься идти? Филипп не хотел скрывать спонтанно возникшего у него раздражения, но всё же сдержал себя.
Как куда? До ближайшего населённого пункта, потом до другого, а глядишь, суток через трое и до родимого Нижнереченска доберёмся. А если транспорт где-то ходит, так вообще не вопрос. Я о семье всё больше беспокоюсь. Может, им помощь нужна? Наверняка нужна. Хочу надеяться на лучшее. Всё же город наш в относительно равнинной местности находится. Глядишь, им повезло и не так жутко землетрясение по ним охнуло.
Так ты всё о землетрясении твердишь? усмешка Филиппа не предвещала ничего хорошего. Ну-ну.
А что ты имеешь в виду? насупился Глеб. Не любит человек, когда кто-то гасит последнюю искорку надежды.
А вот в этом мы с тобой должны разобраться, Чистяков посмотрел прямо в глаза своему другу и не отводил своего взгляда до тех пор, пока тот не опустил голову.
Ровная судьба сложилась у Филиппа Чистякова. О доле первопроходца космических просторов в детстве не мечтал. Газеты не раскачивали его на своих страницах, дорисовывая нимб героя. Жизнь сложилась много проще. По молодости «пошабашил» на сибирских стройках родители не из тех, чтобы содержать возмужалого «детину». «Покалымил» на Севере, там, где и нет уже континентальной широты, но вовсю зеленеют на небосклоне ледяные фиолетово-алые «цветы». Не прижился в царстве вечного холода не потому, что пальцы в унтах деревенеют, и не потому, что плевок замерзал на лету, а так, потому что не притерпелся пересыпать в ладонях колкие осколки вместо снега, а привык с детства видеть в них пригоршню родниковой воды из сарафанного берёзового леса.
Ушёл не оглядываясь, забыв о «длинном» рубле, но вот сердце свое оторвать так и не сумел. Осталось оно там, где пурга завивает хвосты ездовым собакам, а олени рогами и копытами копают траншеи, чтобы добраться до любимого ягеля, где над гостеприимной ярангой поднимается приветливый дымок от жаркого очага и где под соболиной паркой впервые увидел он черные как уголь глаза на нежном овале смуглого лица. Часто во сне будет повторять Филипп странное имя Заряна и, шепча его заиндевелыми губами, чувствовать, как силы возвращаются к нему и как поёт душа от радости земной. Придёт и уйдёт жена, и вслед ей свернётся калачиком в ещё не остывшей постели другая подруга. Настанут новые времена, вильнёт в сторону русло жизни, но каждый раз, нащупывая в непроглядном дыму себе путь, будет видеть он в языках беснующегося пламени светлый облик той, которая всегда протягивает ему спасительную руку. Выручай других, защищай слабых и растерявшихся, любимый.