У природы есть провокации,
есть моменты, когда она
у страстей проверяет фракции:
как, зачем и какого рожна?
Только осенью мир в катарсисе,
каждый мокнет в её вине,
через год чтобы в том же градусе
петь, как Бог положил, о ней.
* * *
Не продаётся вдохновенье,
но рифму требует отдать
за золото листвы осенней
святая парка благодать.
Попробуй не пойди на это
не подвести ни в чём черты,
скудельником пойдёшь по свету,
не понимая красоты,
ни в чём не ощущая славы
невиданной до сих поры,
смыв листопадные октавы
печалью правилом игры.
Что значим мы в ней,
сходу вызнай!
Природа мимо нас идёт
как ей задумано, капризный
наш норов не беря в расчёт.
Она берёт своё в потребе
и отдаёт, за что взяла,
не мы её, она нас терпит
сгорая осенью дотла.
* * *
Огонь загородительный
обид не трать в себе,
он отметёт губительно
твой праведный успех.
Назло, мстя и свирепствуя,
душа найдёт надлом.
Есть в мире сила крестная
отмщение за зло.
И слово, что воробышком
сорвётся невзначай,
вернётся, как хворобушка,
чтоб рубануть сплеча.
Живи, весь век кумекая
как обойти Содом
Есть в мире сила некая
за зло платить добром.
* * *
Случай выпал родиться,
быть на этой земле
человеком, не птицей,
но о том не жалей.
Крыльев Бог всуе не дал;
только как не взгляни,
у души где-то в недрах
всё равно есть они.
Их найти и расправить
должен каждый в себе,
воспарив мыслью к славе
под небесный пробел.
Всем присуще нам свойство
стать, как славный Икар,
отличиться геройством
от рождения дар.
Пусть сочтётся за пафос
эта речь. Хуже ныть!
Пешим быть, словно страус,
тучной курицей быть.
Растреножьте усилья,
через тучи на свет!
Да несут ввысь вас крылья,
как без них жить, поэт!
* * *
Да, полон мир несовпадений,
но откровеньем иногда
к нам ласточка влетает в сени
и ток стыкует провода.
Любви ни возраст и ни сроки
не в счёт; есть право у души
слагать до судных дней эклоги
на равных с вечным правом: жить.
И осенью вдруг распускают
цвет вишни пуще, чем в весну,
пусть им ветра с широт Биская
грозят расправой за вину.
Разбросаны, как половинки
одной судьбы, одной зари,
мы, словно Кай, сдвигаем льдинки,
чтоб слово «вечность» сотворить.
* * *
Пришла пора быть горьким
как рябина
перед осенним холодом зари,
со счёта сбившись века серпантина,
что не сбылось, о том не говорить.
Пришла пора ответствовать за Дело,
за Слово дань отплачена давно.
Оно когда-то зубом отболело,
с годами стало крепче, как вино.
Ночами пусть названья
дальних станций
зовут мечтою, как заветный приз,
пришла пора таким
как есть считаться,
не до показов мод,
не до харизм
Из окна в ночь
Разлетается муть, и глухой чернозём
ночи кажется мозгом Софии.
Мы когда-нибудь все в эту лузу уйдём,
как шары под ударами кия.
Вот и время писать мемуары, Года!
Я доверю бумаге наследство,
если много горланишь, гори, мол, звезда,
значит вечная ночь не по сердцу.
И с глотком ли спиртного, с надсадою ли,
где глумились в степях наших гунны,
припишу я к своей единице нули,
наберу вечных бубликов лунных.
Ну, протрите же зренье. Не видеть не зги
Им позволил один лишь Сусанин.
Если взгляд оттянул у пространства соски,
то не зреет ли буря в стакане?
И в бесшумной ночи ты увидишь свой страх
Как огонь двухфарный совиный,
Как корабль ищется жизнь в неизвестных мирах,
так и он доконал наши спины.
Унесёт звездолёт наши сны от Земли,
Ночь распишет, где альфа, где бета,
ты на сто лиц тогда будешь не разделим,
это ночи бессонное кредо.
***
И в дремотной тиши появляются ныне изъяны,
лишь листва зашуршит обделённым стареньем своим,
грусти не передав. Поклонитесь неведомым странам,
там в отсутствии зим, вновь весны зарождается гимн.
Здесь же всё как всегда: князь Болконский убит будет в осень
и Герасим утопит в смирительных водах Муму,
и Герасим утопит в смирительных водах Муму,
бабье лето, как юность, уйдёт по тропинке в межгрозье
и захнычет Ерёма, дождями напомнив Фому.
Только эти ветра, свет и лёгкие зиждющий воздух
Не засунуть в карман и не спрятать в шкафу про запас,
как святейшую радость иль слезоточивую прозу,
как от первой любви недосказанный тихий отказ.
Будем дни коротать мы себе доверяя не очень,
будем из ничего делать будней стремительней шаг
и смотреть за окно, в штормовые, бессонные ночи,
пропадать среди строчек и шорохов наших бумаг.
Евгений Викторович Демидович
* * *
«Свет одиночества в окне
всю ночь горит, не угасает»
(Владимир Растёгин)
Ночами светится окно
на мир взирает одиноко.
Чудовища больного оком
порою чудится оно.
Всю ночь чудовище не спит,
ворочается, жарко дышит.
На небо смотрит и на крыши,
свой набирает аппетит.
Оно потребует себе
к утру положенную жертву.
Наполни же скорей фужер твой
и не печалься о судьбе.
Нам ничего не изменить,
когда судьба дана нам свыше.
Мы можем лишь её услышать,
в руке нащупать жизни нить.
Держи её, не выпускай
из рук своих, назло ироний.
Пусть озабочен карк вороний
проблемой верного куска.
Души на лозунги не трать
водой уйдёт в песок Тобола
точнее, Леты Но оболом
стихов останется тетрадь.
Озноб проходит по спине
с ночной реки тревожный ветер.
Кого-то, может быть, приветит
свет одиночества в окне.
Разговор об искусстве
Я не писал стихи целую вечность
и потерял форму, и содержание.
Знаю, искусство не терпит простоя оно, конечно
ну а точнее, оно бесконечно. Я это знаю!
Знаю ещё, что оно уступает жизни
(в «схватке за жизнь» «не на жизнь, а на смерть»);
только не дал бы за жизнь я и свой мизинец,
а за искусство пошёл бы Хоть «курам на смех»
я бы пошёл, или на мыло шеям,
собственной шее на мыло и на верёвку
Это метафоры только меня нежнее
трудно найти и преданней той чертовке,
что называют жизнью, люблю её я!
(Речь не о той, что бьёт и имеет хватку,
жизнь как омоним жизни: зовясь любовью,
жизнь вступает лишь в схватку
со смертью и в родовые схватки).
только лишь слово. Другой разговор искусство,
есть оно, есть; и ни съесть его, и ни выпить,
и целовать его, и обнимать до хруста
также нелепо, как сахар на рану сыпать
Знает любая девочка, в юбочке и сандалиях,
раны и огурцы посыпают солью.
Не потеряться не просто в прекрасных далях
в этих глазах как озёра, как лес и поле.
В этих глазах полыхают-горят закаты,
и зажигают во встречных сердцах рассветы
Так и искусство, которого, знаю, хватит,
чтобы зажечь все светила и все фонари на свете.
Что есть искусство, которого нам не выпить,
как ни пытайся выпить его с друзьями?
Может, искусство красной подобно сыпи,
если болезнь Прекрасной подобна Даме.
* * *
В тёмной комнате может, квартиры «хрущёвки»
может, отеля на каком-нибудь Парк-авеню
мы, побросав с себя лишнее джинсы, футболки, кроссовки,
слились губами и чувствовал я как прикасаюсь к огню
Или к источнику утоляющей жажду влаги,
что спасает жизнь путнику, блуждавшему сорок лет в песках
Ты выбросила предо мною белые флаги
а я позабыл своё имя заботы свои и страх
Или то было снежной, морозной зимою,
я закрывал от ветра тебя дома шубу снимал, расстёгивал сапоги
Ты везде и во всём, ты теперь навсегда со мною
Каждый миг тебя вижу и слышу твои шаги
***
В клетках памяти обретаем мы бытие,
и для каждого клетка отведена своя
Даже если о саде неведомом нам поём
и не видим вырытых между словами ям.
На листе бумаги среди молодых могил
оставляешь след запятые былую боль
засыпаешь яму думаешь: помоги!
и тебе помогает. Ты помощи рад любой.
А под утро ты засыпаешь
глубоким сном,
словно снегом землю,
память и речь. Ты нем.
Рыхлый сон тебе сыплет за шиворот, ты же в нём