Лиза: Здрасьте.
Анатолий Петрович: Здравствуйте, девушки. Вот какие красавицы теперь на хуторе жить будут! Глядишь, за вами и другие потянутся. В Перфильевке, неподалеку, сразу две семьи из города переехали. Не поверишь, они у себя
Григорий: Это чья затея была здесь дом купить?
Лиза: Ваша, ваша. Мне и в посёлке хорошо было.
Григорий (Елене): Ты не отмалчивайся. Кто здесь поросей мечтал завести?
Елена: И что? Пасеку тебе нужно было купить в Поливино? Так на мёде разве ж проживешь? Им вон в городе все рынки завалены. А на свинину всегда спрос есть, её каждый сейчас берёт хоть ты татарин, хоть еврей.
Григорий: Да погоди ты со своей обрезью. Послушай лучше, что Петрович говорит.
Анатолий Петрович: Я и сам обрезь. Мне в малолетстве отец обрезание устроил. Выпивали они с Хайрулкой-татарином, заспорили. Тот за муллой сбегал: чик и готово. Теперь мне хоть в Иран, хоть в Израиль можно. Везде за своего примут.
Григорий: Ты чего там, еврей начинающий, про девчонок здешних рассказывал?
Анатолий Петрович: Евреи это те, кто русский народ спаивает. Или там зубные врачи. А нам это ни к чему. У мусульман хоть жён можно менять чуть не каждый вторник. Там, читал я, мужчина может выйти на улицу, в ладоши хлопнуть и три раза крикнуть: «Развод!». Всё, считай что охолостел. А ты попробуй так с еврейкой развестись она ж первая тебе холостяцкий холокост устроит. Будь ты хоть русский, хоть чучмек. Думаю, не зря на этот Израиль арабы косятся. Я бы на их месте
Григорий: Дед, политинформацию в другой раз дочитаешь.
Анатолий Петрович: Так, а чего? Я и говорю: жила тут до вас Валентина Герасимовна с двумя дочерьми. Пять лет назад девчонки пропали. Их и спасатели искали, и милиция с собаками, и местный народ помогал всё без толку. Шумная история была, что ты! Валентина потом в город подалась вроде как туда они на чужой машине поехали. Чем дело кончилось, не знаю, врать не буду. Да поди если б нашлись, то вернулась бы. Хозяйство тут у неё знатное было и дом отличный до сих пор. Так что не прогадали вы, точно говорю.
Елена: Вот беда-то. Помню я эту историю. Их, значит, дом.
Анатолий Петрович: Их, милая, их. Ладно, спасибо за разговор, за компанию. Приятно вам обустроиться. Поеду я. Даст бог, часто видеться теперь будем.
Лиза: До свидания, дедушка.
Анатолий Петрович уходит с велосипедом.
Григорий (после паузы): Такие, выходит, дела. То-то мне этот твой ротвейлер сразу не понравился.
Лиза: Риелтор.
Григорий: Да хоть рубильник! Как он этот дом расписывал, на машине своей сюда возил, скидку дал чуть не вполовину. А я говорил, пасеку нужно было покупать, пасеку!
Лиза: Ага, чтобы пчёлы нас там всех закусали.
Григорий: Ты слышала, что тебе тут сейчас рассказывали? Ни на шаг у меня одна из дома, поняла? Ни на шаг!
Елена: Ох, Гриша, кто же знал-то?
Григорий: Ладно, что теперь. Давайте с вещами заканчивать. Квас есть?
Елена: Тёплый только. Ты ж погреб еще не выкопал.
Григорий: Тьфу ты! Пошли.
Лиза с Еленой несут вдвоём в дом кресло. Григорий подходит к стулу, на котором сидит Яковлев. Тот вскакивает, Григорий берёт стул, связку книг и уносит их вслед за домочадцами. Яковлев ходит по двору. Забредает в сарай, садится на скамейку и замирает.
Григорий выходит из дома, берёт лопату, точит несколькими движениями бруска и направляется в сарай. Вскочивший на ноги Яковлев наблюдает за ним в безотчетной, звериной панике.
Григорий всаживает заступ в землю. Быстро и ловко выбрасывает грунт из аккуратного квадрата под погреб, погружаясь все глубже. Яковлев напряжённо чего-то ждёт.
Заглубившись по пояс, Григорий попадает лопатой по доскам. Несколько раз раздается глухой деревянный звук. Яковлев идёт к себе в комнату, падает на тахту и накрывает голову подушкой.
Григорий пытается разбить лопатой невесть откуда взявшиеся под землёй доски. Наклоняется, раздается треск разламываемого дерева. Пауза.
Вдруг Григорий резко выпрямляется.
Григорий: О, бля! Ни хера себе!
Суматошно выбирается из ямы, невнятно ругаясь и крестясь, бежит в дом, захлопывает дверь. Раздается звук свалившейся мебели и разбившейся посуды. И почти сразу громкие неразборчивые крики семейства Притуляк.
Резко гаснет свет и прекращается шум. Сцена освещается только ночником на прикроватной тумбочке.
Через несколько секунд звонит будильник. Яковлев медленно просыпается, выключает звонок, садится на тахту, оглядывается и массирует грудь.
Яковлев: Вот же. Чуть не задохнулся. Хорошо-то как.
Открывает форточку, дышит полной грудью.
Свежо.
Выходит из комнаты. За кулисами раздается звук включённого душа.
СЦЕНА ВТОРАЯ
В правой части сцены Яковлев и Наталья сидят на лавочке в сквере, едят мороженое.
Наталья: Вчера Руфика в кафе встретила. Лысый совсем стал. Поболтали.
Яковлев: Как он?
Наталья: Нормально, замдиректора фирмы-какой-то. С Алёнкой развелся лет пять назад. В порядке, на джипе. В гости звал.
Яковлев: Сходи.
Наталья: Зачем?
Яковлев: Поболтать.
Наталья: Ты дурак, Яковлев. У нас с Рудольфом были совершенно романтические отношения на первом курсе и ты это отлично знаешь.
Яковлев: Джип, говоришь? Японский?
Наталья: Не знаю. Большой.
Яковлев: Он же рохлей был ты помнишь? Но однажды вызвал меня в шестом корпусе на серьёзный мужской разговор. Очки так по-смешному поддёрнул и говорит: «Мне, Серёга, спросить у тебя кое-что нужно. Пойдём на крыльцо, покурим». А там народ между пар толпится. Ну, решили прогулять лекцию, отправились в парк. Я чувствую, что разговор о тебе будет: и неловко как-то, маетно ну что я ему могу ответить? А он, знаешь, только одно сказал: «Сделай так, чтобы Наташка была счастлива всю оставшуюся жизнь. Пусть с тобой но чтобы счастлива». Вот так.
Наталья: А ты?
Яковлев: А что я? Пообещал, конечно. Потом на хоккей переключились, чемпионат мира как раз шёл. Чего-то вдруг вспомнилось.
Наталья: Ты не рассказывал.
Яковлев: Да я и забыл тут же. Что мне этот Руфик, мы и приятелями-то с ним никогда не были.
Наталья: Обещания нужно выполнять, не находишь?
Яковлев: Нахожу. Теряю и нахожу, нахожу теряю. Ну чего ты, Наташ? Нормально же всё.
Наталья: Нормально. Ведь ты же никогда не обещал сделать меня счастливой. Мне не обещал, я и не настаивала. А обещания другим не считаются: я-то здесь причём? Это ваши с Руфой дела.
Яковлев: У меня нет с ним никаких дел, к сожалению. А неплохо было бы Руфика подтянуть спонсором на книжку.
Наталья: Тебе очередное издательство отказало?
Яковлев: Кому сейчас нужен психологический роман? Детективы писать я не умею, постмодернизм не понимаю, лавстори и пробовать не буду.
Наталья: Конечно. Какие уж тут лавстори.
Яковлев: Ты же понимаешь, о чём я.
Наталья: Ты тоже понимаешь.
Яковлев: Наташа, для меня очень важно напечатать этот роман. Это настоящее я чувствую, знаю. Первая книжка больше, чем первая любовь. Потом будет проще, потом можно вступить в Союз писателей, найти литературного агента. Главное сейчас пробиться к читателю: он оценит, я верю. Столько бездарного кругом, а у меня живое, тёплое Тебе же понравилось, или ты из вежливости?
Наталья: Понравилось, Серёжа. Ты правда очень талантливый, а талантливый человек талантлив во всем. Книжка, значит, больше, чем любовь? Молодец, умеешь. Ты и дома афоризмами разговариваешь?
Яковлев: Ладно, я не сделал тебя счастливой. Напиши об этом в газету.
Наталья: Твоё дело писать. Моё тебя любить (После паузы). Нежная какая нынче осень солнышко, теплынь. Всё, я вернусь минут через двадцать: Юлька наверное уже ждёт с ключами. Не скучай, у нас впереди замечательный вечер.
Наталья уходит. Яковлев задумчиво курит. Затем откидывается на спинку лавочки и закрывает глаза.
Медленно освещается уже знакомый двор хутора. У дверей сарая на земле под полиэтиленом угадываются очертания двух тел. Рядом стоят Борис и Александр.
Борис: Опять шумиха поднимется: «Найдены тела пропавших школьниц», «Маньяки среди нас», «За что мы платим деньги полиции?». Начальство будет нервничать и требовать результат.
Александр: Пять лет прошло, какой результат?
Борис: Мгновенный, как водится. Трупы появились, дело вновь откроется, общественность воспламенится. Всё как обычно.
Александр: Тебе привыкать, что ли, крайним быть?
Борис: Нет. Но противно.
Яковлев встаёт со скамейки, спокойно идет во двор, садится на завалинку. Вслушивается в разговор оперов, не видящих его в упор.
Александр: Следак новый, дотошный, говорят. Будет землю рыть. Чудеса бывают.
Борис: На чудеса надейся, а сам не плошай. Хорошо бы, конечно, эту сволочь прищучить.