Прощаются, Валерий уходит. Яковлев ложится на тахту, разворачивает газету.
Через несколько секунд в комнате Яковлевых медленно гаснет свет и параллельно освещается кабинет Круглова в левой части сцены. За столом сидят хозяин кабинета и два опера.
Борис: «Жигуль» весь в грязи был, свидетели путаются то ли синий, то ли вишнёвый.
Александр: Короче, никуда он их далеко не повёз. Вернулись домой зачем-то. Там в сарае и надругался, потом задушил.
Круглов: Доски?
Александр: Выясняем. Мать говорит, что никаких досок на подворье не было, она бы заметила, если б пропали.
Борис: Они короткие. Свободно могли в багажник поместится.
Круглов: Дачник?
Борис: Работаем, но порожняк, похоже. В километре от места не городские дачи: так, сараюшки у местных. Они там шибко-то не строятся ни заборов, ничего.
Александр: А главное, зачем досками было тела прикрывать? Прикопал бы и всё. Какая разница?
Яковлев во время разговора сидит на тахте, зажав голову руками. Потом встаёт, идёт в кабинет, садится на стул у стены.
Круглов: Не знаю. Возможно, психологически хотел отгородиться от жертв. Одно дело, когда землёй глаза и рты открытые засыпаешь, другое когда слой досок. И как будто и нет там ничего, под досками-то. Сознание так, щёлк и переключил. Не знаю, тут определённая душевная тонкость нужна. Ранимость, что ли.
Борис: Нежный какой ублюдок.
Круглов: Всякое бывает. Ладно, давайте ещё раз по фактам.
Борис: Негусто, в целом. С автостанции машина ушла в сторону города, как вернулась на хутор никто не видел. Там есть хитрый просёлок от дороги, местные, бывает, пользуются. Но это знать нужно. На всё про всё у преступника, скорее всего, было часа три: ориентировочно, с двух до пяти. В округе прошерстили всех похожих «жигулей» не очень много, ничего пока не бьёт с обстоятельствами. Скорее всего, залётный. А поскольку от федеральной трассы далеконько будет, искать нужно в городе.
Круглов: Точно не группа?
Александр: Вроде нет. Машинка небольшая для компании, да и светанулась группа бы на автостанции или ещё где. У криминалистов тоже подтверждающих фактов нет.
Круглов: Тогда работаем по версии одиночки. Что получается? Вряд ли жулик. Откинувшихся в то время всех проверили. Не маньяк похожих случаев ни у нас, ни у соседей не зафиксировано. Мать утверждает, что дочери никак не могли в подозрительную машину сесть, строго у неё там с этим было. Но сели.
Яковлев пересаживается в торец стола напротив Круглова, наблюдает как тот рисует схему на листе бумаги.
Почему? Вот тут большой вопрос, а может быть, и главный. Дар убеждения. Убеждения детей. Хороший отец семейства? Ну, допустим. Таких у нас полгорода. Ладно, пусть треть. Бесперспективно. Учитель. Хороший учитель, в котором дети души не чают. Сколько у нас в городе мужчин-педагогов с такими «жигулями», тонких и ранимых интеллигентов?
Александр: Да хрен его знает.
Борис: Ясно. Будем работать.
Круглов: Недели хватит? Начальники результат требуют. Им сейчас тоже не позавидуешь.
Александр: Нас бы, твою мать, кто пожалел.
Круглов: Жена дома пожалеет, поплачься ей. Всё, закончили.
Опера выходят из кабинета, Яковлев идёт за ними. Останавливается в дверях, ждёт одевающегося Круглова. Выходит прямо перед ним, идёт на домашнюю тахту, ложится. Круглов запирает кабинет, уходит.
Сцена освещается только ночником в квартире Яковлевых. Входит Ксения, укладывает уснувшего ребёнка в кроватку. Садится на тахту.
Ксения: Серёжа, чего ты в одежде-то? Вставай, я постелю.
Яковлев: Постой, дай руку. Смотри, сердце как молотится. Такой кошмар сейчас видел.