За день до отправки всех отбывающих созвали на общее собрание. В актовом зале института, располагавшегося в бывшем дворце графа Юсупова, собралось человек сто. Многие пришли на него, уже одевшись в куртки каэшек и кожаные галифе, заправленные в «кирзуху». Благо, на дворе стояли морозы. Выглядели полярники на фоне царской лепнины, как революционеры в Зимнем.
Кстати, это подсказало мне, как облегчить личную кладь.
Собравшимся прочли текст временного трудового договора с НИИАА. После чего мы расписались каждый в своем. В нем указывалось, за какие нарушения ты можешь быть отчислен из экспедиции, и тогда все: проезд, проживание и кормежка за твой счет. Кажется, там стояла цифра 4 тысячи рублей.
Сумма выше 2-х тысяч рублей уже тянула на уголовное преследование. Пьянка, драка, азартные игры на деньги, непослушание приказу начальника вот тот неполный перечень «развлечений», за которые (за все скопом) на материке получишь ну максимум пятнадцать суток принудительных работ. А сейчас только за одно предоставлялась возможность срок значительно продлить. Минимум раз в двадцать.
Такая «перспектива» как-то напрягала. Это уже были не игры в разведчика. Так как знал: под «мухой» смогу многое, а вспомню не все, тут же дал себе зарок не пить.
Но, что до сих пор удивляет: держал его. Если и выпил, то два или три раза, когда знал, что спиртного мало. И «постился» почти год, пока не отхлебнул из банки с этикеткой «Манго», но уже на корабле «Башкирия». А это произойдет через год, когда буду возвращаться домой.
2. Контрабанда
Заранее прошу читателя, терпеливо ждущего точной информации об этом путешествии, извинить меня. Все, что будет здесь изложено, так давно кануло в Лету (хочется использовать это красивое, несущее большой смысл, но несколько заштампованное слово), что мне самому порой трудно отличить, что происходило на «Эстонии», что на «Башкирии».
Хотя в первом случае я готовился к предстоящему испытанию, и всё во мне, как и восприятие окружающего, было заточено на это. Честно, так волновался, что мне даже сон приснился, как возвращаюсь назад опять на этом же корабле, но проваливший задание. Все те же люди окружают меня. Но отношение совсем другое. Позор, стыд чувствую на каждом шагу. И чуть ли не собрался за борт сигать в том кошмарном сновидении. Проснулся, как и положено, в холодном поту с последовавшей после радостью это только сон. Все еще впереди
А вот назад я уже ехал не только «со щитом», но и человеком, почувствовавшим под собой Земной шар Это, опять-таки, две одесские большие разницы.
Общее на двух суднах было одно: это были круизы, притом самые настоящие с обслуживанием, развлечениями, заходами в заморские порты и экскурсиями. Полтора месяца туда, полтора обратно.
Для меня, последний раз побывавшего на отдыхе в пионерском лагере школы (а так были летом только турпоходы, подготовка к выпускным и вступительным экзаменам, обязательные для студентов сельскохозяйственные отработки, борьба за «казахстанский миллиард», строительные отряды да те же военные лагеря) это был подарок Судьбы за все недополученное.
За десять дней такого путешествия советский человек той поры выкладывал в кассе турфирмы, если мог, сто красных банкнот с профилем «вечно живого» или сорок сине-фиолетовых купюр, но с тем же товарищем.
При средней по стране зарплате в 150 рублей это позволяли себе немногие.
Да и у кого деньги были не главной проблемой, не всегда имел возможность купить пропуск в мир комфорта, экзотики и наслаждений.
На 20-ти миллионный Казахстан выделялось от Всесоюзной турфирмы «Интурист» в её филиалы в нашей, к примеру, республике путевок не более тысячи в год. Как и сейчас, в первую очередь обслуживались иностранцы богатого зарубежья, затем ближнего и т. д. Нам доставалось по остаточному принципу: «возьми, Боже, что другим негоже».
Кому бы вы предложили этот явный дефицит, будучи начальником филиала, в который поступило на ваш двухмиллионный регион десять счастливых билетиков на десятидневное проживание в раскачивающемся на легкой морской волне блаженстве? Половина, по инструкции, отдавалась через профсоюзных боссов рабочему классу и крестьянству.
Кто поедет в круиз, было на совести этих боссов. Конечно, пропуски на короткое счастье в Эдем уходили на предприятия, руководство которых могло и умело отблагодарить.
Кому бы вы предложили этот явный дефицит, будучи начальником филиала, в который поступило на ваш двухмиллионный регион десять счастливых билетиков на десятидневное проживание в раскачивающемся на легкой морской волне блаженстве? Половина, по инструкции, отдавалась через профсоюзных боссов рабочему классу и крестьянству.
Кто поедет в круиз, было на совести этих боссов. Конечно, пропуски на короткое счастье в Эдем уходили на предприятия, руководство которых могло и умело отблагодарить.
Три билета, как с куста, уходили в партийные, исполкомовские и комсомольские верха. Негласному начальству.
Ну, а оставшиеся два зажиточному сословию. Помимо титулованных ученых и деятелей искусства, к ним относились все от завмагов, барменов, таксистов, дантистов и до приемщиков стеклотары.
В населенных пунктах были кассы «Интуриста», но в этих каморках, как правило, никого не было, а потому никто к ним и не обращался.
Волею судьбы и стараниями благословенного НИИАА мы плыли (а по- морфлотски все равно шли) пассажирами туристических лайнеров среднего класса. Последнее означало не столько степень обслуживания, сколько вместимость корабля. На наши помещалось до 400 человек, если все каюты заняты.
А было на «Эстонии» всего около ста полярников, которых моряки за глаза называли почему-то «кальмарами». Нас обслуживало с полсотни стюардесс и официанток. Сервировали в ресторане четыре раза в день, убирали в тесноватых каютах и узких коридорах.
Мне повезло, а может, как командировочному, положено было жить в одноместной каюте. Да еще на верхней палубе. Моими соседями были товарищи из руководства и судном, и экспедицией. Это, с одной стороны, поднимало, несмотря на юношеский возраст, мой статус, но в то же время отдаляло от народа. Имеются в виду члены экипажа, особенно девичья его половина. Они меня всё-таки за стукача держали. К тому же я еще по незнанию с пятым помощником капитана сдружился.
А с кем еще? Он единственный из команды, кто ничего не делал, часто с какими-то иностранными газетами сидел на открытой палубе и, если не был занят, то охотно общался со мной.
Мне потом моя суженая объяснила, кто из помощников капитана за что отвечал: первый замполит («красный комиссар») как представитель Партии ни за что и за всё одновременно; второй за судно; третий за команду; четвертый за пассажиров. А пятый только за всеми следил. Он представлял Первый отдел.
Знали ли об этом мои более опытные товарищи по зимовке? По крайней мере, меня никто не одернул, и я спокойно рассказывал офицеру КГБ политические анекдоты, за которые в сталинские времена он обязан был бы развернуть корабль, вернуться в Союз и лично отвести антисоветчика в тюрьму. Или хотя бы публично, в назидание другим, расстрелять меня и выбросить труп за борт.
Кстати, на «Башкирии» все повторилось. С единственной разницей мы сдружились с подполковником КГБ Виктором Ивановичем Крайним. И если он жив, дай Бог ему здоровья!
Так вот, уже позже, в «перестроечные времена», Виктор Иванович рассказал мне, что сразу же «пробил» меня по своим информационным источникам. Ему, конечно же, сообщили, что я не провокатор, к их ведомству отношения не имею, политически не надёжен, но и не опасен. Кавээнщик, одним словом. Возможно, то же самое проделал и пятый с «Эстонии», а, узнав о моем «боевом» прошлом, по его рекомендации меня вскоре запрягли готовить День Нептуна вместе с назначенными руководством судна членами экипажа.
А как еще в оргкомитет корабельного праздника «кальмар» попасть мог, да еще Экватор в глаза не видавший? И это, конечно, было развлечением в некотором однообразии плавания. Но все по порядку.
Посадку на судно назначили на двенадцать дня. Стоял обалденно солнечный морозный день. Порт был наполнен запахом моря, смешанным с легким привкусом отработанной дизельной смеси. Как от огромных комбайнов. Только ворчали эти морские перевозчики, в отличие от степных кораблей, не с надрывной агрессивностью, а мирно и уверенно.
Швартовые же мы отдали, когда небо стало окрашиваться багрянцем заката. Все поднялись на палубу, что-то кричали, прощально махали оставшимся на причале. И тут врубили по всем динамикам зажигательный бит восходящего тогда «Бони М». Я слышал его впервые. Он возбудил до восторга, до уверенности, что все будет классно!