В половине одиннадцатого, когда приятели разошлись, а родители вернулись из театра, раздался телефонный звонок. Трубку взял отец.
Тебя, недовольно буркнул он, и стало понятно, что звонит Лиза.
Он не узнал её голос влажный, хриплый, далекий.
Шанежка, с Днём Рождения. Через полчаса в арке-провале. Жду.
Она с ума сошла! Проститутка! увидев, что он шнурует ботинки, мама взорвалась. Андрей, скажи ему! Куда он пойдёт? Ночь на дворе! Гопота вся вышла! Холодина! Метель! Да и что это за штучки? Она свистнет, и ты побежишь?!
Мама, она мой единственный друг, тихо, но твёрдо сказал он. Что-то случилось, иначе она бы никогда
Друг? А кого ты сегодня приглашал тогда?
Мама выглядела уже не злой, а растерянной.
Ольга, он взрослый мужчина. Подумай о ней стала бы она выходить в ночи одна. Может, действительно что-то случилось. Ты же сама говорила, у них там вроде не все в порядке, у её родителей
Навстречу ему из арки-провала метнулась крошечная дрожащая тень.
Шанежка, прости меня, я не хотела в твой день рождения но Шанежка, папа ушёл. Представляешь? Собрал чемодан и ушёл. Мама полбутылки уже выпила Шанежка и она разрыдалась.
Он неловко обнял её (да что там, схватил поперёк тела и прижал к себе).
Лиза, Лиза, что ты, перестань
Он вдруг увидел, что куртка у неё надета прямо на футболку, а на ногах легкие кроссовки.
Пойдём к нам, Лиза. Пойдём.
Твои родители меня не любят, мгновенно каменея, ответила она.
Это неважно, твёрдо сказал он и вдруг прибавил, зато я люблю.
« Я не претендую на то, чтобы быть с тобой. У тебя семья, дети. Я была одна и буду одна всегда, даже сейчас. Мне просто важно знать, что где-то на другом конце земли есть ты, Шанежка. Милый мой человек»
С той ночи, когда мама, недовольно поджав губы, постелила ему на полу, а Лизе на софе, многое переменилось. Они по-прежнему не держались за руки, но Лиза стала с ним какой-то близкой и мягкой, совсем не такой, как раньше. Он и раньше подозревал, что на самом деле она другая. Эти перемены неожиданно испугали и расстроили его.
Лиза, его волевой и храбрый товарищ, стала обидчивой и слезливой, несла всякие сентиментальные глупости, требовала поцелуев и внимания Аккуратно целуя её в растрескавшиеся губы, он ощущал только робость и волнение почти неприятное.
Встречи с Лизой тяготили, он научился врать и выкручиваться. Однажды прямо посреди разговора она, нервно заправив за ухо прядь волос, встала со скамейки и сказала ему:
Не стоит тебе встречаться со мной, Шанежка. Счастья я не принесу, и быстро ушла.
Он не стал догонять её
« Не стоит искать меня. Я всегда приносила тебе одни лишь неприятности. Ты очень хороший, Шанежка. Очень. Я не знаю, что стало бы со мной, если бы не ты»
Придя после лета в выпускной класс, он узнал, что Лиза забрала документы и поступила в техникум. Чувствуя невольную вину, он позвонил ей. Лизина мать заплетающимся языком сообщила, что дочь куда-то переехала. Адреса она не знала или не захотела говорить. Никто не знал о Лизе ничего ни хорошего, ни плохого. Он прекратил поиски почти с чистой совестью. Честно говоря, он не знал, что скажет Лизе, если встретит её на улице.
После школы он поступил в Бауманку и с облегчением уехал из Питера.
« Ты всегда появлялся в самые тяжёлые моменты моей жизни. Не появился только сейчас, и я сочла это знаком. Значит, так нужно. Значит, всё»
Прошло почти десять лет. Он женился, через год появился Славка, ещё через два Алиса. События сыпались, как фигурки в «тетрисе», он только успевал складывать. Однажды на новогодние каникулы они приехали к родителям.
Жена отправила его за детским питанием. Он с удовольствием вышел в морозную мглу: за три дня все они успели порядком надоесть друг к другу. Его Марина ладила с матерью только на расстоянии, да и сам он отвык от родительских поучений.
Постновогодний город выглядел апокалиптично: ветер нёс по Среднегаванскому мусор, отяжелевшие от жирной еды и неумеренных возлияний горожане почти не появлялись на улице. Он шёл по знакомым местам и не узнавал своего города. Москва была совсем другой стильной и выглаженной, как костюм дипломата
Он зашёл в магазин, отряхнул с ботинок серый снег и зашагал к стеллажам с нарядными баночками. Ему неожиданно расхотелось уходить из тёплого магазинного нутра, но это странное ощущение отпустило так же быстро, как возникло. Он взял несколько жестяных цилиндриков и прошёл к кассе.
Он зашёл в магазин, отряхнул с ботинок серый снег и зашагал к стеллажам с нарядными баночками. Ему неожиданно расхотелось уходить из тёплого магазинного нутра, но это странное ощущение отпустило так же быстро, как возникло. Он взял несколько жестяных цилиндриков и прошёл к кассе.
Пакет нужен? кассирша подняла отяжелевшую от недосыпа голову.
Он ни за что не узнал бы ее, если бы не глаза темный янтарь в золоте.
Шанежка
Он уловил своё имя в движении сухих бескровных губ. У неё по-детски задрожал подбородок. Янтарь оплавился, капелька смолы повисла на ресницах.
Маша, пятнадцать минут, умоляюще крикнула она куда-то в подсобку.
Голоса он тоже не узнал.
Шанежка, мама умерла, прошептала она и вздрогнула всем телом, как тогда ночью в арке-провале.
Лиза, я
Я понимаю. Видела, что ты купил. Я очень рада, Шанежка, правда. Очень рада
Лиза, как ты?
Я хорошо, Шанежка. Давай не будем. Расскажи о себе.
Он что-то говорил, наверное. Точно не молчал. Они стояли в подворотне, прячась от ветра и поземки. Лиза курила, кутаясь в тонкую жилетку с эмблемой магазина. Он снял финский красный пуховик и накинул ей на плечи. Она слабо возразила, но тотчас принялась наглаживать блестящий рукав сухой бледной ладошкой. Он знал, что завтра сляжет с температурой. Он заболевал от любого сквозняка, как в детстве, но ему было все равно.
« Я заканчиваю, Шанежка. И так слишком много получилось. Надеюсь, ты счастлив. Я тоже постараюсь. Л.»
Засвистел чайник. Мама взглянула на торт и расплылась в улыбке:
Самый дорогой, небось, взял, Санечка. Сейчас снимем пробу
Саш, а ты ящик не проверил? Нам квиток за газ должен прийти, что-то нет уже вторую неделю, крикнул из ванной папа.
Он стоял, широко расставив ноги, и бережно, как ребёнка, мыл под струей воды огромный темно-зелёный арбуз.
Ящик пустой, ответил он и отвёл глаза.
Год спустя
Ребзя, вы не представляете, как я рада, Лена Рабинова бодро вскочила из-за стола, но тут же покачнулась. Пожалуй, она выпила многовато вина.
А мы-то как рады, крикнул Серёжа Ячменный, поднимая бокал. Давайте выпьем за Лену, которая прилетела к нам с тёплого Красного моря в зимнюю стужу!
Хайфа на Средиземном, дурачок, кокетливо засмеялась Лида Лединская. Что тебе ВерВанна по географии ставила?
Пять! Она всем, кроме Батухтина, ставила пять! А он однажды спросил, почему статья про промышленность Тольятти находится в разделе «География России»!
Грохнул смех.
Эй, Санек, пошли покурим, потянул его за рукав Пятачок, Лёня Пятаев, маленький розовощекий мужичок, с которым они когда-то неплохо ладили.
Я не курю.
Пошли, говорю. Тебе ещё не надоела эта ярмарка тщеславия?
Они вышли на крыльцо и закурили. Дул холодный ветер, снег крутился, обтекая столбы, как вода в половодье. Некстати вспомнилась встреча с Лизой
Ты про Лизу знаешь? спросил Пятаев, глядя на него в упор.
Да, знаю. Ещё одна эмигрантка
Циничный ты.
В смысле? В Америке, наверное, неплохо живётся.
Пятачок как-то странно посмотрел на него, потом взял под руку.
Сань, ты ничего не знаешь, да?
Знаю. Лиза вышла замуж за американца и уехала. Всё.
Сань, я не знаю, откуда ты это взял, но У меня тесть в Песочном работает, в больнице. Я ему документы как-то отвозил, иду Вдруг окликает меня кто-то. Я даже не узнал её, Сань Глаза только, остальное чужое Четвёртая стадия, Сань. Это всё. Она просила тебе не говорить, но я подумал Ты как, Сань?..
«PS: письма, конечно, доходят и без индекса, но мне приятно, что я помню твой 199106. В 1991 мы познакомились, а 06 месяц моего рождения. Я все помню, Шанежка, милый мой человек»
Коэффициент сцепления
Я, наверное, даже не заговорил бы с ней не в моих правилах терзать попутчиков досужей болтовнёй. Вошёл в салон одним из первых, пропихнул сумку-батон подальше на пустой багажной полке и устроился возле окна программа выполнена.
За иллюминатором гроздью огней рассыпался аэропорт. Лило, как из душа, ещё и с ветром; на лужах лежала оспенная рябь. Вот уже больше двадцати лет живу в Питере, а к дурацкому климату никак не привыкну. Так и не стал этот город моим, чужой и холодный.
Я уронил наушники, нагнулся, и, распрямляясь, заметил её стоит в проходе и растерянно ищет взглядом стюардессу. Оказалось, что пока я глазел в окно, подъехал второй перронный автобус, и салон заполнился людьми.