Девочка увидела севшего на дорожку, выложенную розовой тротуарной плиткой голубя, чуть улыбнулась и осторожно потянулась за печеньем. Голубь покрутил головой, примериваясь и оценивая степени опасности и кормёжки. Но девочка была не опасна. Она бросила ему половинку рифлёного угощения и смотрела, как он жадно набивает себе зоб, боясь, как бы не налетели сородичи или не явилась кошка. А потом она сильно оттолкнулась ногами и качели издали громкий немелодичный скрип. Голубь всполохнулся, хлопая крыльями и потеряв перо, взмыл в панике от резкого звука.
Девочка лишь проводила его взглядом, полным тоски и зависти.
Голубь же продолжил облёт своих владений, вновь высматривая съестное или нечто, похожее на него. Зайдя на городские кварталы с северо-запада, он снизился, выглядывая знакомое кафе, где посетители оставляли иногда на столах недоеденные остатки, а нерадивые ленивые вялые официантки забывали их вовремя подобрать. Но тут его ждало разочарование, так как все столики в этот вечерний час были пусты, кроме одного. Да и за этим сидели двое мужчин сурового вида. Один грузный, заматеревший, с глазами, совершенно кошачьими, жёлто-медовыми и хищными. Как у филина или дикого кота. Второй был похож на сухого поджарого мускулисто-смуглого добермана. С почти русыми, выгоревшими на солнце волосами и каштановыми внимательными бусинками глаз. Они ничего не ели, а только пили иногда сок из пластиковых стаканов и непрерывно курили.
Тут разжиться было нечем.
И вновь знакомые лица. Особенно того, что худ и собранно напряжён. Прошлое, прошлое, ты шелестишь по чувствам, как ловкий тонкий палец шулера по колоде карт. Заставляя вызывать к жизни бывшие когда-то важными образы и поступки. Какая теперь разница?
Пролетев вдоль центрального проспекта, голубь крутнулся вокруг креста на синей маковке Владимирской церкви. Внизу, на прилегающей паперти стоял лакированно-чёрный «Мерседес». Из него вышел и обнимался с настоятелем, сливаясь в тройном православном поцелуе, пришлый священник. Наверное, в гости пожаловал, опытом меняться и наставлять младших и паству. Тут тоже, кроме пары замерших на переставшем жарить закатном солнышке нищих, откидывавших на стены длинные чёрные хиросимские а-ля «негатив стайл» тени, кушать было нечего.
А нищие и сами, наверное, голодны.
Голубь передохнул, спикировав на монумент Ильичу, сев прямо на куполообразную широкую макушку. Вокруг раскидало выщербленные лавочки и на них валом навалило подростков с «мобилами» и бутылками пива в руках. Молодёжь сидела стайками и поодиночке, одетая модно и ярко или просто и серо, но для голубя вся эта разношёрстная публика была на одно лицо. Впрочем, как и все голуби для любой из молодых особ, которые обитали на лавочках в сквере. Они лузгали семечки и грызли сухарики, но подлетать к ним, как знал голубь по своему горькому опыту, было весьма необдуманно и опасно. Вместо еды можно получить в лучшем случае плевок, а в худшем осколки стекла в бок от разлетевшейся рядом бутылки. Поэтому голубь просто облегчился на темя В. И. Ульянова, подобно современным кликушам, только настоящим помётом, а не идеологическим, освежив уже ставшую серой засохшую «блямбу» с потёками к ушам и затылку, как привет от множества его предшественников.
На молодёжь, лениво огрызавшуюся или просто игнорировавшую, тряс клюкой старик с лицом, как у того памятника, на котором сидел голубь. Он указывал клюкой то на памятник, то на молодых людей, жестикулировал и брызгал скупой слюной, тыча иногда себя в одинокую медаль на лацкане пиджака. Наверное, хотел вразумить и наставить, но его патетику прервало появление городского сумасшедшего, вихляющей походкой вырулившего из кустов сквера. Он что-то горячо запричитал, размахивая руками и внося в представление здоровую дозу безумия. Молодые потешались, старик закатывал глаза и разводил руки, а юродивый веселился от души.
«Кеша» вспомнилось тому, что почти растворился внутри пернатого экскурсовода. «Вернее, его звали по-другому, никак не вспомнить. Тимофей? Нет, это дед с клюкой Фёдор Тимофеевич или я путаю? Дед ведь к этому времени уже умер? И это другой, подобный, дед? Да всё равно, какая разница?»
Кутерьма меж тем продолжалась, набирая обороты. Подростки ржали в голос, сумасшедший кривлялся, старик плевался под ноги и показывал неприличные жесты. Голубь счёл, что стало слишком суетно и шумно.
Кутерьма меж тем продолжалась, набирая обороты. Подростки ржали в голос, сумасшедший кривлялся, старик плевался под ноги и показывал неприличные жесты. Голубь счёл, что стало слишком суетно и шумно.
И полетел дальше.
Красивая девушка выруливала на элегантно зализанном мощном красном кабриолете со стоянки у гостиницы. Она словно потерялась в пространстве, случайно материализовавшись в этом захолустье. И сидящий на лавочке хмурый и пьяный мужик замер, выпучив глаза, не веря тому чуду, что они видят. Девушка заметила пялившегося на неё алкаша, но виду не подала, а только загадочно и с превосходством улыбнулась. Вспомнилось и тут же забылось что-то и про неё, и про него. Были, были вокруг всего этого события, но вот какие? Память истиралась, сопротивлялась, не хотела впутывать нити былого в теперешнее прошлое. Абстрагировалась, стремясь лишь к лицезрению без вмешательства и ворошения, лишь к чистому созерцанию без выводов и перспектив. Наверное, её, эту яркую девушку, в отличие от него, потёртого пьющего и унылого, впереди ждали весьма радужные перспективы.
Но, как знать?
А впереди уже вырастали громады новостройки с удобными светлыми большими квартирами, с современными удобствами и технологиями. Там, в открытом окне, в полумраке сгорбился программист, судя по всему, раз на чёрном экране складывались в строки только ниточки белых символов. Другой бы кто в этот летний вечер играл, наверное, во что-то яркое или смотрел бы калейдоскоп роликов. А этот нет, корпит над своей «абракадаброй». «Лев?» ткнулась непроизвольно непрошеная мысль-воспоминание. «Не похож на царя зверей»
Севшего на подоконник голубя Лев даже не заметил. Наверное, потому, что вид у него был какой-то потрёпанный. Нездоровый. Весь пожелтевший, ссохшийся, словно съедаемый изнутри немочью. То ли мало проводил времени на воздухе и солнце, то ли много у радиоактивного излучения монитора, заменившего ему весь мир. Вместо света сияние экрана, вместо воздуха накуренный смог, который бесполезно молотили лопасти напольного вентилятора. Только Льву было не до бытовых неудобств. Он так увлечённо клацал по клавишам, что не слышал и не видел вокруг ничего, даже если бы это не голубь, застенчиво цокая коготками по пластику, сел к нему на окно, а настоящий лев грузно бы брякнулся с верхнего этажа. И поклевать у Льва тут ни крошки. Безблагодатно. А символами голуби сыты не бывают.
Пора дальше.
Вот уже и окраина. Тут тоже можно сделать остановку. Проверить кое-что, прежде чем лететь через озеро к гастрономическому буйству пикников. К кутящим, в пятничный вечер середины лета, жителям славного Китежграда. Здесь раскинулись широким веером корпуса городской больницы. А по аллеям медленно ползают в светло-бурых и блёкло-синих казённых халатах скучающие выздоравливающие, которые от нечего делать могут и прикормить голодную птицу. Но только что-то вдруг привлекло внимание голубя. Что-то блеснуло сталью в открытом окне первого этажа крайнего строения, более скупо отделанного и какого-то мрачно-отстранённого. Вдруг это человеческое блюдо с каким-то особенно вкусным кушаньем? Вон и яства внутри пакета странной мятой формы тускло блестят в луче садящегося светила.
А внутри залы никого.
Голубь сел на подоконник, осматривая внутреннее убранство странно пустого места. Белые кафельные стены, с кое-где отколотыми и треснувшими плитками. Лампы под потолком, пока тёмные, но ощутимо налитые дремлющей мощью люминесцентного мёртвенного света. Два длинных блестящих нержавеющей сталью стола с желобками по краям. Широкие короба вытяжки над ними, свисающие с потолка. Старомодная грифельная школьная доска с мелком, измаранным засохшей красной субстанцией. Весы с широкой чашей и огромным циферблатом на стойке. Стеклянные шкафы с бутылочками, мензурками и пробирками. Стол, кресло рядом, а у стены в ряд каталки с чем-то, накрытым простынями.
Голубь не знал, что попал в одно из помещений местного морга, точнее, в его секционную.
А в пакете из фольги лежали остатки чипсов, оставленные так удачно без присмотра. Голубь ощутимо осмелел и впрыгнул внутрь, на подоконник, через край рамы. Он внимательно присматривался к странной еде, потом сунул голову в недра пакета и ухватил первую чешуйку вкуснятины. Потом ещё раз и ещё, уже совсем без страха. И проморгал появление в помещении человека. А тот вошёл почти беззвучно, не колыхнув ни единой простыни.