Бежим! Крикнул Хёвард, сорвавшись с места.
Не жалея сил, я рванулся за ним. Позади был слышен волчий вой и прерывистое рычание. Они догоняли. Впереди наметился просвет и очертание склона. Это был обрыв, только я понял это слишком поздно. Я попытался остановиться, но оскользнулся и свалился вниз. Приземление было неудачное. Правой ногой, едва не вывернув её, я наткнулся на здоровенный валун заваленный снегом. Хёварду повезло еще меньше. Он так и не успел отвязать свой конец веревки и, падая, зацепился ею в трещине. Он завис где-то посередине обрыва, не в силах преодолеть тяжесть своего тела и веса рюкзака, чтобы что-нибудь предпринять. Волки замерли наверху, зло скуля и воя. Что же делать? Я огляделся кругом. Мы оказались на берегу реки. Нам необходимо перебраться на тот берег, только тогда у нас будет шанс спастись. Остается достать Хёварда.
Надо же! Падающие ветви могут быть и полезными, подумал я, схватив самую длинную, какая только оказалась рядом. Наскоро примотав свой нож ремнем к палке, я дотянулся до веревки и принялся пилить её. Руки дрожали от напряжения и усталости.
Ещё немного, Хёвард, крикнул я, потерпи.
Наконец волокна веревки с треском оборвались, и Хёвард глухо упал на заснеженный берег. Послышался вой и хрип разъяренного волка. Кажется, кто-то из стаи догадался найти спуск. На берегу показалось несколько хищников. Не медля ни секунды, я схватил обессилившего Хёварда за шиворот и, что есть сил, рванул, таща его в воду. Тело обдало огнем, плывущие по поверхности реки маленькие льдинки врезались в ноги, причиняя жуткую боль. Воды было по пояс. Волки сюда не полезут. Уклоняясь от больших тяжелых льдин, которые с легкостью могли затянуть под себя, лишив шанса выбраться из воды, и преодолевая течение, мы, наконец, добрались до берега и, не теряя времени, побежали за поворот реки, чтобы скрыться из поля зрения хищников. За поворотом нам посчастливилось обнаружить расщелину между двух массивных валунов. Скинув с себя всю мокрую одежду, я начал собирать хворост, а Хёвард достал из рюкзака огниво и припасенную растопку. Мы оба знали, что делать, только благодаря этому через пять минут после побега от стаи перед нами, приятно потрескивая, горел костер.
Мы везунчики, пробормотал я, стуча зубами. Хёвард кивал головой, смотря на огонь.
А что, если волки начал он.
Нет, твердо сказал я, он еще жив.
Хёвард посмотрел на меня с благодарностью. Развесив сушить одежду, мы приступили к осмотру наших ран. Падая, я поломал себе два пальца на правой ноге. Теперь я чувствовал всё нарастающую пульсирующую боль. Крепко перетянув и зафиксировав их я надел ботинок. У Хёварда оказалось сильное рассечение голени. Очистив и протерев края раны жидкостью из уцелевшей бутылки аквавита, я аккуратно зашил её и перевязал.
К вечеру вещи высохли, и, надев их, мы легли спать. Идти было уже бессмысленно.
Наутро, озабоченные вчерашней стычкой с волками, мы поели, молча собрали вещи и, хромая, уныло побрели дальше. Идти осталось немного, отчего сердце наполнялось тоской. Что мы там увидим?
Когда мы подошли к краю леса, как бы сжалившись над нами, буря утихла. Туман рассеялся, выглянуло солнце, и перед нами расстелилось снежное пространство, упирающееся в кромку хребта. На его склоне лежали два куска самолета, едва различимые из-за выпавшего снега. Не помня о боли, мы в какие-то десять минут преодолели расстояние от леса до фюзеляжа самолета. Настал момент, которого мы так ждали и боялись. Внутри всё наполовину было занесено снегом. В глубине корпуса виднелась баррикада из разломанных ящиков, сетки и прочего хлама. Откуда-то из-за неё раздавался приглушенный кашель. Доковыляв туда, мы увидели молодого парня, накрытого разорванным брезентом. Его куртка была сильно изорвана, лицо исхудало, глаза закрыты, и только слабое облачко пара, вырывающегося из его рта, доказывало, что он жив.
Генри! Выдохнул Хёвард. Сынок мой! Ты жив! Из его глаз потоком хлынули слезы.
Па-п-па? Слабо прошептал парень.
Да, сынок, я здесь, я вытащу тебя отсюда! Воскликнул он, обнимая сына.
Я схожу за дровами, сказал я Хёварду, положа руку на его плечо. Осмотри его и постарайся согреть.
Парень в плохом состоянии, подумал я, идя к лесу. С собой я прихватил палаточный брезент и нож Хёварда, мой так и остался на той палке в лесу. Насобирав как можно больше дров, я потащил их обратно. Где-то у подножия гор снова собиралась буря. Такого ужасного фронта я ни разу не видел в своей жизни. Это было плохой новостью. В самолёте, с трудом проделав дыру в потолке наподобие дымохода, я разжег костер.
Па-п-па? Слабо прошептал парень.
Да, сынок, я здесь, я вытащу тебя отсюда! Воскликнул он, обнимая сына.
Я схожу за дровами, сказал я Хёварду, положа руку на его плечо. Осмотри его и постарайся согреть.
Парень в плохом состоянии, подумал я, идя к лесу. С собой я прихватил палаточный брезент и нож Хёварда, мой так и остался на той палке в лесу. Насобирав как можно больше дров, я потащил их обратно. Где-то у подножия гор снова собиралась буря. Такого ужасного фронта я ни разу не видел в своей жизни. Это было плохой новостью. В самолёте, с трудом проделав дыру в потолке наподобие дымохода, я разжег костер.
У Генри была сломана правая нога и левая рука. Ходить он не мог. После того, как мы напоили его и накормили горячей едой, Генри пришел в себя и смог кратко, полушепотом, поведать нам свою историю.
Это был тяжелый вылет. Самолет плохо слушался и едва держался в воздухе с самого момента отрыва от земли. Примерно через двадцать минут полета, в салоне раздался треск. Генри проверил приборы: все в норме. Отстегнул ремни и, привстав, заглянул в салон. Резкий толчок развернул нос самолета, затем удар сверху и самолет просел под тяжестью неба. Генри отбросило в хвост машины, прямо на ящики. Раздался надрывный рёв мотора, затем последовал удар о землю. В одночасье крылья и переднюю часть самолета оторвало, а фюзеляж потащило вниз по склону. Генри потерял сознание, а очнувшись, сумел соорудить лишь такое убежище.
К концу его рассказа буря разыгралась с новой, неистовой силой. Пришло время поговорить о главном. Генри ранен и болен идти он не сможет. Мы с Хёвардом тоже еле ходим. У нас есть еда и запас дров это хорошо, но для похода ресурсов маловато. К тому же нет теплой одежды для Генри. В такую погоду он замерзнет, а эта буря, судя по всему, продлится долго. Еще одна проблема волки.
Придется ждать тут, прошептал Генри. Хотя в кабине есть рация. Я думаю, она еще может работать.
Далеко, заметил Хёвард, идти туда верная смерть.
Он был прав. Я вызвался сходить за дровами, пока буря еще не набрала всю свою мощь. Хёвард хотел пойти со мной, но я сказал, что ему лучше позаботиться о сыне.
Генри был совсем плох. Ему нужна была теплая одежда, взамен испорченной. Пока шёл, я оценил склон, где лежала кабина. Да, Хёвард прав. В такую погоду можно замерзнуть насмерть или потеряться. Риск очень велик. Но я точно знал, как нужно поступить.
Вечером, когда все уснули, я снял свою куртку, верхний, самый теплый свитер, шерстяные носки и аккуратно сложил вещи возле Генри. Подкинув дров в костер и записав наши координаты на листке, я вышел на воздух.
Свежо! В шутку подумал я.
Запомнив направление на компасе, я быстро полез по склону в сторону кабины. В течении тридцати минут я карабкался, моля Бога, чтобы я не ошибся и не прошел мимо. Наконец, мои ботинки уперлись в металл обшивки. Светя фонариком, я проделал вход в кабину и нашел рацию. Щелчок кнопки, шум и треск в динамиках.
Работает! расхохотался я, вне себя от счастья.
Тело начинало медленно умирать от перенапряжения и холода. Пора отсылать сообщение азбукой Морзе.
Координаты. Нас трое. Нужна помощь. Есть еда. Продержимся неделю.
Как болят руки! Голова трещит, сердце надрывно качает кровь.
Координаты. Нас трое. Нужна помощь. Есть еда. Продержимся неделю.
Боль утихает. Не чувствую ног. Безумно хочется спать. Становится так жарко.
Координаты. Нас трое. Нужна помощь. Есть еда. Продержимся неде..
Смерть третья
(Искатель)
Обожаю, надев свое любимое пальто и взяв в руку тросточку, прогуляться под нежным и тихим дождиком. Это самое прекрасное время. Город погружается в тишину, а звуки, возникающие то тут, то там, растворяются в легком тумане из дождевой пыли. Все кругом становится чище и естественнее, всё фальшивое смывается и уносится вместе с мусором по сточным канавам. Наверное, именно поэтому мало кто гуляет в это время они боятся, что их тоже смоет.
В этот раз я снова вышел побродить по пустынным улицам. Я прошел по неширокой улице и свернул в переулок. Где-то посередине переулка я замер, залюбовавшись радужными переливами на мокрой и блестящей от дождя, покрытой тонкой пеленой зеленого мха, кирпичной кладке старого дома. Это зрелище притягивало и вводило в приятное состояние задумчивости, которым, к слову сказать, люди слишком часто пренебрегают. Ко всем этим ощущениям примешивался приятный запах вечерней сырости, свежести дождя и прохлады.