Он с наместником над Востоком, вёл Укумари, скажет Владыке: чунчу и мýсу, он скажет, наши. Но он не скажет, что их не выучишь доброй жизни. Мы тут напрасно бились и гибли. Тропы, что сделаны, заросли уже; кровь от битв и сражений смылась дождями. Так что получится, будто не было нас вообще тут, в этих чащобах. Взяли мы пленных, редких животных А что наш Йáкак льстил этим чунчу, вещи дарил им, и не узнают Зря Йáкак льстил им. Чунчу ведь рядом: три дня пути до нас, до владений Великого Сына Солнца.
Да, буркнул Вáрак. Было нас десять два раза тысяч; нынче лишь сотни И непонятно: что это Йáкак чунчу задабривал? Чунчу вздумают, мы боимся их, и до нас за три дня дойдут
Раздались вопль и всплески. Пиками отбивали кого-то около мачты у анаконды
Вáрак лежал в трясучке. Вдруг налетели многие лодки, мелкие, вёрткие. Има-сýмак забилась в рубке под шкуры. Что за злодеи?! Жуткие! В ноздрях перья, в волосе перья! Крашены красным, листья на бёдрах! Воют, грозятся, тянут тетивы, стрелы пронзают плоть! Люди-инки хоронятся за щитами, сопротивляются. Два плота обросли туземцами и отстали За поворотом лес разрядился, небо открылось, заголубело. Области мýсу разом закончились. Начинался край чунчу Вырос посёлок хижин на сваях. Инка-по-милости, высадившись с подарками для вождей и старейшин, льстиво твердил им: «Дам вам одежду, дам топоры, дам чашки. Вы мне поможете, если вас призову, друзья?» Чунчу в юбках из трав танцевали в честь гостя и заверяли: «Друх! Тебе тоже друх!»
Начались перекаты Близ водопада, бросив плоты и высадясь, зашагали отрогами под пылающим Солнцем. Пахло каттлеями (орхидеями) травы были по пояс ящерки, змеи грелись на скалах птицы носились и верещали Ночью напали дикие с копьями. Укумари, десяцкий ростом под пальму, бился дубинками четырьмя одноврéменно Гнус откладывал в кожу яйца, воины мёрли в страшных нарывах. Но Има-сýмак никто не кусал. Никто.
Вскарабкались в плотный вязкий туман. Кустарники обдирали руки и ноги злыми шипами. Пленные кашляли и чихали, будучи голыми, только в юбках из трав да листьев; плюс они кладь несли. Ночи стали морозны. Днём обсыпáло градом и снегом либо пуржило; воины падали и недвижно лежали; дикая хныкала, что лицо её «щиплет» Раз шли вдоль бездны, и златоухий вождь инка-милостью Йáкак сбросил кого-то
На седловине были владения стылых мертвенных скал, над коими плыли кондоры и сверкал злой Солнце
За перевалом стало полегче, ибо спускались к тёплой долине с вьющейся речкой Вышли к дороге, возле которой в будках из камня им попадались изредка люди, вроде «гонцы» звались. Рать плелась строем рваным, усталым. Встретив животных с ношей на спинах (лам, род ламóидов), Има-сýмак дразнила их и швырялась камнями. Звери плевались, ибо обвыкли драться слюной, «выплёвывая в того, кто ближе, дабы попасть тому прямо в глаз». Оплёвана, Има-сýмак в испуге влезла на будку пары «гонцов» в тюрбанах. Вáрак прогнал её Ночевали в сараях либо на склонах, где поудобней.
Вдруг у дороги справа и слева выросли стены дикого камня. Это был город. В центре, на площади, где отряд путь кончил, высились здания под соломенной кровлей, все сплошь из камня и на платформах. Скоп златоухих в тонких одеждах был возле трона с царственным старцем. Йáкак воззвал к нему:
Титу Йáвар, всесильный, знатный правитель! Отпрыск божественных Трёх Пещер! Вернулись мы из чащоб Востока, где утвердили власть мудрых инков. Вот дар Востока!
Горбясь от страха, пленные подносили длинной колонной торбы с плодами, клетки с животными, сумки с перьями и мешки с изумрудами, но и с кокой, и с алкалоидными корнями.
Бликнули нити в косах наместника, золотые узоры на его мантии вспыхнули под полуденным Солнцем. Он отозвался голосом громким, хоть и скрипучим: Подвиги ваши радуют предков, подданных моего отца Йавар Вáкака, кто был царь Четырёх Сторон в незабвенные годы! Вы победители. Покорён Восток вашей храбростью! Отличившихся я пошлю к Дню Ясному5 для наград. Герои! Честь Трём Пещерам Паукар-тáмпу. Айау-хайли!
Все отвечали: «Хайли-ахайли!» Скатерть легла на площадь. Воины пили с местными инками, вспоминая сраженья.
В каменном доме стены с накидками на крючках, постель из шкур, крыша сплошь из соломы без потолка. Бьёт в узкие клиновидные окна Солнце Сунувшись в серый, грубый куль с дырами, бывший главной одеждой андских народов (попросту в робу), дикая сдвинула плотный складчатый полог перед собою Комната? По столбу в середине вьются вверх ленты; пол под циновкой; есть табуреты, ложе, посуда. Илльи, прекрасно! Прямо напротив тоже есть полог? Что за ним?.. В спальне, устланной ламьей шкурой, в глиняной миске ел кашу мальчик.
Ох, муравьедик, кто ты сказать мне! Я Има-сýмак.
Дура-наложница! Я Печута. Мой отец Вáрак. Зря он привёл тебя. Мать придёт из могилы, даст тебе!
Она порскнула прочь наружу. Общий двор замкнут общей стеной, домá кругом; в ямках, чтоб не сбежали, дети, чем-то играют. Много простора, света, прохлады; нет змей и мошек, нет испарений, нет ядовитых всяческих трав, не прыгнет вдруг ягуар. Ох, илльи!.. Рослая девочка повлекла с собой Има-сýмак.
Переоденься: ты обрядилась, точно мужчина.
Что?! отбивалась та и ругалась. Но вдруг увидела тонкошерстный наряд, сандалии с ремешками. Волосы девочка убрала ей тоже очень красиво.
Род наш, род пóкес лучший из лучших главного инки. Женщины носят пóкес-причёску, как я и сделала, а иначе нельзя. Побьют тебя, если сменишь причёску. Ты стала наша. Ты как наложница господина сотни всем нам пример, общинницам.
Има-сýмак, взяв ликлю6, тоже потребную, объяснила ей девочка, андским женщинам, побежала гулять.
На площади, за стеною квартала, высились, друг на дружке, три постамента, или платформы, меньшая сверху. Дикая влезла каменной лестницей. Плоский каменный верх был тёплым, верно от солнца; ветер трепал подол. Она встала и выпрямилась с опаской.
За огороженными кварталами простирались всхолмления, вился тракт вдали, и террасы сходили строем к речушке, видной за садом посверком ряби. Возле хранилищ что-то таскали.
Очень везёт ей! Съела на пользу «инкапаруна», храброго пленника, в амазонкских лесах своих, напилась вдоволь крови из его ран. Ох-илльи! Видно, душа его сильный бог, дал ей счастье! Нынче душа его в позвонке живёт, позвонок на верёвочке из душистых трав на её смуглой шее. Вытащив из-за ворота, Има-сýмак погладила и упрятала позвонок обратно.
Кто там? хозяин?.. Вон, у кварталов Надо спускаться. Дикая слезла вниз. Вдруг старик с красным носом, выскочив из кустов вблизи, начал бить её палкой.
Дура! гнусил он. Что ты там делала?! Храм поганила?! Смерть тебе!!
Вáрак, сразу примчавшийся, удержал буяна. Бьёшь её, Умпу жрец? Моя женщина!
Вáрак, ты?.. Глянь, куракой стал? господином? Мне, значит, ровня?! и жрец ощерился. Девку к чёрту спалим! Сегодня!! громко гнусил он. Дура сквернила сельский дом Солнца!! Вот ты какую добыл мерзавку, сотник из черни!.. Скажешь что?
Умпу жрец, она глупая.
Грех бесстыдный!! дёргал тот палкой. Добрый огонь зажжём, чтобы сжечь её! Осквернила храм!
Девка глупая, буркнул Вáрак. Девка из леса
А нарядил, гляжу, точно знатную? Я от предков курака, чёрт! Но моя жена ходит бедно, ходит в обносках. А? Это как так?
Я из страны пришёл Мусу-Мýсу. Есть изумруды, две пумьи шкуры
Громко сморкаясь, жрец прошагал в дом сотника взять мешок отступного, и оба вышли, в лад признавая:
Если собака храм вдруг обмочит что за спрос?
Има-сýмак спала, когда Вáрак явился с мальчиком в старой порванной робе, хрупким, тщедушным и большеглазым.
Чавча, сын воина. Того самого, какового вы съели, ты и народ твой. Дай ему кость, велю. А не то изобью.
Ох-илльи! Дать?! А как жить потом? Где найти бога нового?
Мальчик ждал.
Она вынула позвонок, журча: Твой отец очень вкусный! Кровь его вкусный! У мусу-мýсу он как наш бог Уху-Уху, как Маморé-река!
Твой отец стал им богом, выложил Вáрак. Кто, поедаем, терпит без стонов те у них боги.
ГЛАВА ВТОРАЯ
с переплетением стольких дел, что в момент разобраться в них невозможно, и увлекающая в Куско
Птицы безумели, проносясь над ним, и, ослепнув от блеска, падали.
Глазом кондора, ухом кондора, клювом кондора, там упавшего в дни властителя Тýпак Инки Йупанки, мы ознакомимся с этим городом. В центре площадь Восторга и Ликования, коя пахнет пустынями и лесами, сходно и скалами: почвы всех сторон света смешаны здесь намеренно. Окоём пирамиды пышных чертогов, или же зáмков. Слева, на север, видно Касáну, «Видом дивящую»; близко к ней Кора-Кора, то есть «Лугá». Восточнее строй Имперского Арсенала, чёрного Города Виракочи, также Большого Дворца (Квартала) и остальных громад. Золотой, в инкрустациях, Дом Избранниц виделся к югу, подле фундаментов под строительство толстых искристых стен. А западней тёк ручей под ивами, отделявший скоп серых лачуг от центра; звался он «Первый Ручей».
Очнувшись, кондор немедля прянул на лапах в долгом разбеге, правя к сиянию в толстых крышах соломы царственных зданий балок из золота, и поднялся ввысь