Вот, в чем вопрос.
Обязан ли я оставаться в той сфере деятельности, в которой начал вращаться?
Передо мной открыты все пути.
Психологи называют это юношеским кризисом. В пубертатном возрасте человек пробует себя во всем! Он ищет. Молодой ум в поисках того, что его привлекает. Он странствует в поисках того, к чему у него лежит душа.
А потом? В юношестве человек наконец определяется с тем, с чем ему придется идти по жизни. Безусловно, во время кризиса зрелости он оглянется назад, чтобы спросить себя: «Правильно ли я поступил? Стоило ли оно того?». И тогда я задавал схожие вопросы.
Правильно ли я поступаю?
Верный ли путь я избираю?
Это сложный выбор. Правда. Найти то, чем ты будешь увлечен до конца своей жизни, о чем ни пожалеешь ни на миг задача не из легких.
Что здесь важно? Быть честным перед самим собой.
Просто ли быть честным с самим собой? Я бы не сказал. Мир полон иллюзий, которые мы воссоздаем для себя сами. Прорваться через эти тернии трудно, но необходимо.
То состояние, в которое я впал в момент поисков, довольно сложно представить, если сам его никогда не испытывал. Но вы, моя нежная Молли, ведь тоже его испытывали когда-то, верно?
Это такое подвешенное состояние. Фрустрация. Желание достичь чего-то недостижимого. Будто все тело обматывает текучая резинка, цепи и кнуты, которые ты не можешь порвать, чтобы расправить плечи. Ты плаваешь в этой вязкой жиже, не в силах выйти на берег.
Выйти на берег найти решение.
Если память мне не изменяет, то подобные неприятные ощущения я испытывал на протяжении двух или трех месяцев. Даже страшно представить муки и страдания тех людей, у которых подобное состояние длится несколько лет!
Есть ли те, кто долго не может найти себя? Да, конечно, есть.
Тяжело, когда это наши друзья, знакомые или близкие люди, а такое бывает нередко. Почему это тяжело? Невыносимо трудно от осознания, что сам ты практически ничем не можешь помочь такому человеку. Словно он неизлечимо больной.
Помочь себе он может лишь сам.
Только дергая лапками, как лягушка в чашке с молоком, человек сможет спастись, убежать от этого состояния выйти на берег.
Я же несказанно рад, что оказался на суше.
При этом мне пришлось разделить свою творческую жизнь от профессиональной. Если творчество свободный полет мысли, чистое искусство, требующее яркого вдохновения становится работой жди проблем.
Как обеспечивать себя в момент творческого кризиса и упадка вдохновения? Вот, о чем надо задуматься.
Искусство не должно быть связано по рукам и ногам контрактами и договорами, несущими юридическую силу или какую-то обязательность. Тогда такое дело перестает быть искусством.
Безусловно, многие творят в жестких условиях. Но я к такому не готов. Не мое. Не для меня это все.
Мне нужна свобода.
Только чувствуя эту свободу, этот блаженный полет, я ощущаю прилив сил и вдохновения. Моя муза готова состоять со мной только в свободных отношениях. Она дама капризная и не потерпит жестких обязательств. Настроение у нее переменчивое. Лучше с ней не ругаться. Расставание дается слишком тяжело.
Но к своей музе я успел привязаться. Любить ее опасно. Но полюбить ее надо. Заслужить подарки этой проказницы моя постоянная задача.
«Могу. Умею. Практикую.» любит выражаться молодое поколение, шутя. Что тут еще сказать?
И кажется, что мне с моей музой удалось договориться. Мы снова нашли компромисс. Она подарила мне вдохновение.
Я пишу вам это письмо.
И черновые записи моей новой книги тоже почти закончены. Через пару дней я буду иметь все необходимое, чтобы наконец приступить непосредственно к написанию. Я обязательно буду отправлять вам вложения к письмам отдельные главы и сцены из моего нового произведения.
Надеюсь, вы найдете их увлекательными. Вам же нравились мои рассказы?
Сейчас я позволил себе приостановиться и взглянуть на эти исписанные листы бумаги, которые предназначаются только вам, моя дорогая Молли. И тут я задумался: «Какой объем должен быть у простого письма?». Полагаю, определенных и строгих требований не существует. По крайней мере, они мне неизвестны.
Неудивительно, что мои письма будут такими. Многолетний писательский труд научил меня выбивать из своей головы слова и переносить их на бумагу. Много слов.
«Краткость сестра таланта». Может быть. Не мне судить об этом. Я лишь пишу столько, сколько могу написать. Как считаю нужным.
Возьмем, к примеру, мой последний роман. Я планировал его ровно на двести тридцать страниц. Да, имея представления о соотношении количества глав и их объема, я мог предугадать приблизительную толщину моего томика. Но в итоге вышло триста тридцать страниц. Ровно на сто страниц больше, чем планировалось изначально. При этом я ничего нового не добавлял. Просто все основные события получились несколько более подробно и детально описаны. Только и всего!
Именно поэтому за длительность моих писем не ручаюсь. Какие-то получатся короткими. Какие-то длинными. Как дело пойдет!
Моя любимая Молли, надеюсь, что это первое письмо, которое дало начало моего монолога, не сильно утомило вас. Желаю вам приятно провести вечер. Не утруждайте себя завтра утром в саду. Он у вас чудесный!
Не болейте. Желаю вам крепкого здоровья.
С любовью, ваш бывший добрый сосед, Север.
P.S. Покормите белых голубей.
Письмо 2. О творчестве
Моя нежная и заботливая, милая Молли, я счастлив написать вам снова. Очень надеюсь, что мое первое письмо вас не слишком утомило. Позвольте мне перейти к другому?
Я надеюсь, что чтение моих посланий привносит в вашу жизнь немного радости и удовольствия.
Как ваш уютный садик под окном? Мне не терпится его увидеть. Признаться честно, я еще никогда не встречал в своей жизни человека, который бы заботился о своем творении с такой нежностью и лаской.
Ведь сад ваше творение. Я прав? Исправьте, если я неверно истолковал для вас истинную природу вашего чудного садика. Просто сегодня мне хотелось бы побеседовать с вами именно о творениях.
Мои творения книги.
В приложение к этому письму я вложил первые главы моего нового произведения. О чем я решил написать в этот раз?
История будет повествовать об одной заключенной федеральной тюрьмы, которая по чудному стечению обстоятельств покидает одиночную камеру, куда ее посадили за нарушение внутреннего распорядка.
Бывшая заключенная и к тому же наркоманка становится частью научно-исследовательского агентства. Зачем она понадобилась? Из-за своего необычного дара, которым она обладает.
Вы спросите меня о том, почему в качестве главной героини я решил использовать столь неблагородный пример. Этим я хотел показать, что каждый имеет шанс на исправление. Сколько бы ошибок он ни совершил в прошлом, он может исправиться.
И главная героиня исправится.
Она сделает все возможное, чтобы стать лучше.
Вам уже не терпится узнать название моей новой книги? Знаю, вам всегда нравились названия моих историй. Я не стану в этот раз томить вас мучительными ожиданиями и отвечу сразу. Прямо и коротко.
Моя новая книга называется «Удел Эбис-Лота».
Признаюсь честно, изначально планировалось иное звание «Падение Эбис-Лота», но, пересмотрев некоторые особенности сюжета, принял решение поменять одно слово.
Слово «удел» больше ассоциируется со словами «судьба» или «рок». Так я оставляю завесу тайны «какой именно удел ждет Эбис-Лот?». Если бы я оставил первое название, то уровень интриги значительно бы снизился.
У вас уже появилось много вопросов, не так ли?
Как именно она сбежала из тюрьмы? Каким даром она обладает? Зачем она понадобилась научному сообществу? Что вообще они задумали сделать?
Слишком много вопросов! Много интриги.
Ведь это самое главное!
Возможно, важней задачи не придумаешь. Каждой сценой, каждым абзацем автор хочет добиться лишь одного эффекта. Ему нужно, чтобы читатель перевернул страницу.
Без интриг не обойтись.
Вспоминая несчастную Шахерезаду, можно сказать, что каждый писатель кровью и потом делает то, что делала она каждую ночь (пускай и не в столь жестоких условиях) заставляет хотеть своего слушателя узнать продолжение истории. Шахерезаде сохраняли жизнь, пока она придумывала истории с интригующим концом.
Я никогда не рассказывал вам о том, как я пишу. Все это «закулисье» оставалось только моим. Никогда прежде я не афишировал секреты своего творчества. И всегда придерживался одного жесткого правила: «Никому и никогда не говорить о новой книге, пока она не будет дописана до конца». Это было важно для меня. Как своеобразный ритуал, нарушение которого ведет к возникновению страшного проклятия. А для меня не могло быть проклятия страшнее, чем то, которое не позволит мне закончить начатую работу.
Правда, если быть честным перед самим собой, и задать себе вопрос: «А как часто я бросаю начатую книгу ради новой?», может сложиться впечатление, что проклятие нависло надо мной черной тучей и не думает исчезать.