Интересный обертон в наше исследование вносят идеи норвежских ученых, упоминавшиеся выше. Скэрдеруд в своей книге «Беспокойство» обсуждает значительную недифференцированность и потерю четкости границ в современной культуре и реакции психики на этот дефицит. Он считает практику «пограничных переживаний» (таких, например, как игры вокруг размера и веса тела похудание или, наоборот, ожирение) защитными контрстратегиями психики (Скэрдеруд, 2000, с. 411412, 426). Скэрдеруд по существу описывает патологию переходного пространства или искаженный морфический резонанс, что является препятствием процесса индивидуации.
Еще один современный аспект такого рода искажений описывается исследователями психологических последствий глобализации. Одним из таких последствий является возведение барьеров вокруг «культурного Другого», поддерживающих и узаконивающих расизм (Csabai, Erxs, 1999). Это усиление того же механизма искажения, которое описал Винникотт по отношению к переходному пространству, ведущего к формированию ложного Я, когда потенциальное пространство заполняется вкладами других, а не самого человека (см.: Винникотт, 2002, с. 184).
Михаилом Бахтиным в его классическом труде «Автор и герой в эстетической деятельности» (1924) показано принципиальное отличие переживания внешних границ в самосознании и восприятия границ другого человека[10]. Бахтин обосновывает, отталкиваясь от этого, что обретение формы, воплощение человека не может быть осуществлено без другого, задающего «ценностно-значимую, положительно завершающую меня границу» (Бахтин, 2003а, с. 165). Он описывает эти процессы как эстетические, а форму определяет как эстетически обработанную границу. В своем глубинно-психологическом, по сути, анализе Бахтин объясняет парадоксальную, внутренне конфликтную природу воплощения (в терминах Шелдрейка морфогенез). Актуализированным здесь противоположностям страху границ, стремлению к их разложению, недоверию к извне формирующей силе, тенденции «забиться вовнутрь себя, уйти в свою внутреннюю бесконечность» противостоит «прочность и обеспеченность позиции вне его», «ценностная уплотненность атмосферы», «где живое ценностное понимание сплошь имманентно изнутри переживаемой жизни» (там же, с. 258259). Чтобы состоялось воплощение, должна, по мнению Бахтина, существовать культура границ, предполагающая «теплую атмосферу глубокого доверия, обымающую жизнь». В своих более поздних заметках Бахтин кристаллизует эти идеи: формирование самосознания осуществляется в диалогическом пространстве на границе двух сознаний[11]. В терминах аналитической психологии можно сказать, что Бахтин описывает условия и механизмы индивидуации, очерчивает диалогическое пространство этого процесса, его парадоксальную природу, сочетающую в себе индивидуальное и коллективное. Именно в этом пространстве функционирует морфическое поле, происходит воплощение, обретение, поддержание и развитие психической формы. Для этого пространства, как мы показали, характерно напряжение, порождаемое двумя противоположными тенденциями: к установлению, поддержанию и укреплению базовой границы, с одной стороны, и к выходу за эту границу. Как обращаться с этим напряжением одна из основных экзистенциальных проблем человека и одна из центральных тем аналитической работы.
Глава 2
Аналитические границы
Самый важный и ценный дар, который мы можем предложить пациенту это аналитический сеттинг.
Глен ГаббардПсихоаналитический процесс протекает в многоуровневом межличностном взаимодействии, в котором по разным линиям соприкасаются психика аналитика и психика пациента. Каждый из участников аналитической пары вносит свой вклад в формирование и поддержание границ аналитического пространства, однако ответственность за их сохранность лежит главным образом на аналитике. Принятие на себя этой ответственности один из важнейших компонентов профессиональной установки. В истоках готовности или неготовности соблюдать границы как личные особенности терапевта, так и его профессиональная подготовленность в рамках соответствующей парадигмы.
Говоря о личных границах в терминах Хартмана, Ричард Эпштейн делает вывод, что опасны обе крайности: терапевты с чрезмерно тонкими границами могут путать свои собственные внутренние переживания с переживаниями пациента, в то время как терапевты с толстыми границами могут иметь недостаточный доступ к содержанию бессознательной коммуникации с пациентом, в силу чего они меньше способны к эмпатии и воображению и полагаются преимущественно на конкретные действия (Epstein, 1994).
Говоря о личных границах в терминах Хартмана, Ричард Эпштейн делает вывод, что опасны обе крайности: терапевты с чрезмерно тонкими границами могут путать свои собственные внутренние переживания с переживаниями пациента, в то время как терапевты с толстыми границами могут иметь недостаточный доступ к содержанию бессознательной коммуникации с пациентом, в силу чего они меньше способны к эмпатии и воображению и полагаются преимущественно на конкретные действия (Epstein, 1994).
Что касается профессиональной подготовки терапевта, то чаще всего обращаются к понятию «профессиональные границы», в которое включается абстиненция, нейтральность, контролируемое самораскрытие и контрпереносные реакции (отыгрывания и разыгрывания)[12]. Мы будем условно различать два аспекта профессиональных границ профессиональную идентичность и организацию аналитического пространства и в данном разделе сосредоточим свое внимание на первом.
Профессиональную идентичность следует отличать от личной идентичности. Ключевыми здесь будут различение личных и профессиональных ролей. Для профессиональной роли характерны достаточно четко определенные пределы уместного поведения, т. е. границы нормативной аналитической работы, отличающие профессиональные отношения от социальных, сексуальных или деловых отношений и воспитания (Gutheil & Gabbard, 1988).
Основными требованиями классической фрейдистской техники являются абстиненция и нейтральность аналитика, предоставляющего «объективный», пустой экран для проекций пациента. Но уже с первых лет существования психоанализа стала очевидной нереалистичность и даже контрпродуктивность подобных требований к профессиональному аналитику. Что характерно, реальная практика Фрейда, как и его первых последователей, существенно расходилась с прописанными рекомендациями, как это показали недавние исследования по ранней истории психоанализа (Lynn & Vaillant, 1998; Roazen, 1995). Сейчас общепризнано, что попытки полностью исключить спонтанные проявления субъективности аналитика невозможны и бесполезны. Проблема состоит в том, как сохранить профессиональную идентичность и обеспечить при этом такое присутствие аналитика, чтобы пациент мог взаимодействовать с ним максимально свободно. Эта проблема формулируется обычно как проблема профессиональной дистанции. Аналитик должен сохранять определенную дистанцию, чтобы функционировать как профессионал. Но в то же время эта дистанция не должна превышать размеры зоны, внутри которой аналитик сохраняет способность к чувственному взаимодействию с пациентом[13].
Кеннет Ламберт, анализируя взаимовлияния психоанализа и аналитической психологии, представляет юнгианский взгляд на профессиональную дистанцию как некую срединную позицию. Избегаются обе крайности: как попытки быть неким искусственным существом, пустым экраном, так и слишком активные и эмоциональные проявления своей личности. В этом случае сохраняется доступность аналитика для проекций пациента, переносно-контрпереносных отношений, но без потери Самости аналитика. Концептуализируя эту профессиональную позицию, Ламберт вводит термин агапе, рассматривая его как сочетание Эроса, сочувствия и уважения при отказе от всемогущества. Агапе понимается Ламбертом и как личное качество аналитика, и как плод его профессионального опыта и мастерства. Оно предполагает способность сохранять связь с пациентом, проявлять заботу и терпение, и в то же время осознание пределов своих терапевтических возможностей. Агапе рассматривается как функция Самости (Ламберт, 2004).
В юнгианской литературе нередки завуалированные уходы от решения теоретических проблем, скрываемые за феноменологически метафорическими формулировками[14]. В психоаналитической литературе часто присутствует другая крайность: попытки вычленить конкретные элементы профессиональной аналитической позиции, представить нормативный перечень факторов[15]. Несмотря на определенную прагматическую ценность такого рода попыток (на них базируются положения профессиональных этических кодексов, в том числе и непсихоаналитических), их искусственный характер очевиден. Понятна и во многом обоснована их критика со стороны терапевтов других направлений, (см., напр.: Zur, Lazarus, 2006).
Характеризуя специфику трансформационных отношений в анализе, Стайн предлагает новое осмысление правила абстиненции: «не пытаться овладеть духом или контролировать его» (Stein, 1998, p. 98). Это означает открытость аналитика всем уровням отношений с пациентом и доверие бессознательному (точнее Самости). Данный подход противоположен предложенной Фрейдом модели, которую Стайн называет «одна психика в комнате» (аналитик, поддерживая профессиональную рамку, должен быть холоден и нейтрален, а все его личное, вносимое в анализ, рассматривается как загрязнение этого идеального пространства). В рамках этой модели другая психика психика аналитика находится в тени, что ведет к понятным ограничениям эффективности анализа.