Отступая от древних стен Вавилона к временам, когда Империи выстраивались из не менее прочного материала, увидим тот же финал. Могучий Рим, прокладывая себе дорогу умом, правом, железом и мужеством, также не выдержал напора неподвластного ему роста новых общественно-политических формаций. Дикая стихия внеисторических племён, не имевших созидательных и цементирующих свойств, по факту, выполняла функцию размежеванияи разрушениястарыхкультур, расчищая почву новым. Выполняя «волчью» работу, она пожирала отстающие элементы общественной формации, после чего бесследно растворялись в новом жизнеустройстве.
«Рим погиб вовсе не по причине вторжения варваров, пишет американский историк Уилл Дюрант. Онпогибиз-заумноженияварварскогонаселенияимперии» (выделено мню. В. С.). Будучи ещё и философом, Дюрант, пусть несколько упрощённо, выявил и другую закономернность общественного развития: «Цивилизациярождаетсястоикоми умираетэпикурейцем».
И в самом деле, опыт безличнойсоциальнойжизни породил особый римский социальный дух, сформировавший безличнуюгосударственность великий римский абсолютизм, олицетворённый знаменитым жестом цезарей, не желавших знать истории помимо той, что вершилась ими. «Рим, это царство какой-то государственной мистики, перед которой отдельный индивидуум просто не существует» (запомним это. В. С.), считал глубокий знаток античности академик А. Лосев.1 Но и этот же Рим, в период цезаризма став самодовлеющим и отказавшись от статичной мудрости стоиков, рухнул в эпикурейство «без берегов».
По всей видимости, «эпикурейское начало», обратив славу в тщеславие, доблесть воина в корысть добытчика, а сами войны в средство для достижения меркантильных целей, стимулировало гибельное для Рима расширение границ. Не обошлось здесь и без перенасыщения «столицы мира» рабами и варварами, число которых множилось год от году. Император Тиберий, несомненно, был прав, когда следовал политическому завещанию Октавиана Августа: «Не раздвигайграницимперии»! Нарушение этого запрета при «солдатских императорах» было в числе причин, которые привели к чрезмерному преобладанию в Риме «варварского элемента». Впрочем, уже Адриан (император 117138 гг.) вынужден был прибегнуть к стратегической обороне империи. Но заградительные валы Адриана уже не в состоянии были охранить государство от покорённых Римом племён и народов. Сирия, Месопотамия, Сасанидская Персия,2 а так же кружившие вокруг «столицы мира» кочевые племена энергично и жёстко напоминали о себе. Явленные в сотнях тысяч люмпенов, рабов и поверженных, народы эти не желали принимать римскую этнокультурную доминанту, теряющую себя и в качестве и в количестве. Осевшее кочевье, полнясь пришлыми народами и племенами, сыграло в Риме роль социальных дрожжей, что следует и пояснить и дополнить.
Епископ Киренский Синесий, в начале V в. н. э. в речи «О царстве», говоря о серьёзной зависимости римских императоров от варваров-наёмников, утверждал: «Мынаняливолковвместосторожевыхпсов». В то время и впрямь происходило неуклонное смещение имперской миссии римлян в сторону воинственных германцев.3 Последнее сопровождалось демографическим спадом римского населения, причём, задолго до означенного времени. Правда, в III в. римлян вновь оказалось неожиданно много. Но это объясняется тем, что, в соответствии с эдиктом Каракаллы (212 г.), римскими гражданами стали свободнорождённые жители городов Империи, а впоследствии вольноотпущенныеи дажерабы. Но эти меры не остановили предопределённую историческим развитием народов рождающейся Европы убыль населения Римской Империи. Эдикты императоров, направленные на «спасение Рима», не давали ожидаемых результатов. То, что было хорошо для рабов, не могло устраивать Сенат, властных римлян и римских женщин. Рождаемость падала и число граждан по историческому времени стремительно уменьшалось.
Так, если в I в. население Рима состояло из 5 млн. римскихграждан (всё население Империи насчитывало 54 млн. человек), то в 367 г. в «столице мира» было «прописано» около 1 млн. В 452 г. число римских граждан снизилось до 400 тысяч, а после войны императора Юстиниана с готами их стало менее 300 тыс. Пройдёт еще несколько сот лет, и «Вечный Город» вовсе опустеет, став местностью, в которой будет жить не более 30 тыс. «граждан» из бывших рабов и одичавшего населения. Холм Капитолия заростёт травой, на его площадях будут пастись козы, а ступени храмов ощерятся шипами диких кустарников. На римских форумах, украшенных базиликами для суда, храмами и скульптурами главных богов покровителей города, будут бродить стаи одичавших псов, а храм Чести и Доблести (Honos et Virtus) станет пристанищем воров и бродяг
Убыль населения усиливали социальные противоречия. Вызванные главным образом размыванием этнокультурной целостности наследных римлян, они поступенно и неуклонно вели Империю к катастрофе. Уже в IV в. даже при серьёзной угрозе отечеству трудно было найти солдат для её защиты. Пытаясь выжить в новых условиях, характерных нестабильностью в экономике и хозяйстве, воины становились пахарями, а пахари, когда вставал вопрос о жизни и смерти, воинами. Таковые реалии вынуждали (как «солдатских», так и «сенатских») императоров всё активнее прибегать к помощи варваров, которые, придёт время, сломят некогда великую и гордую Империю. Обеспокоенный вектором меняющейся политики, сенатор Лампридий заявил в 408 году, что договор с Аларихом «это не мир, а пакт о рабстве».
Нагнеталось напряжение и в обществе. Римский полководец Флавий Стилихон (на свою беду вандал по происхождению), не сумев предотвратить разгром Галлии вандалами, аланами и свевами, после того как допустил вестготов в самое сердце Империи Италию, рассматривался консервативной оппозицией как предатель. Его обвиняли в том, что он желает использовать Аллариха как орудие для упрочения своей власти.
Любопытно, что «мировое» самосознание римлян сохранялось и в периодразложения великой Империи. Когда Рим был в 410 г. взят солдатами Аллариха, Иероним, продолжая видеть Рим центром мира, сокрушался: «Увы, мир рушится». И тому были серьёзные основания. С начала V в. по словам восточноримского историка Зосима Империя стала «резиденцией варваров». Вильям Шекспир, в своей трагедии «Кориолан», вложив в уста римского полководца времён «XII таблиц» Кая Марция Кориолана (пришедшего к врагам Рима вольскам) судьбоносную фразу: «И пред лицом патрициев трусливых, бессмысленнымикрикамирабовиз Римаизгнаня», не погрешил против истины. Эти слова ещё более пришлись бы к месту через тысячу лет, произнеси их кто-нибудь из маловерных полководцев периода распада Римской Империи (к примеру, тот же Стилихон).4
Но не всегда замена «одних другими» является главной причиной упадка. Вовсе не обязательно она ведёт к гибели исторически обозначившие себя страны и государства. В иные моменты истории общественные и племенные образования способствуют созданию и росту государств. Если же для этого не доставало «обстоятельств», то варвары, перерастая лисебя,врастая лив Империюили«становясьею», погибали вместе с новообразованным социальным телом, по разрушению которого исчезали в истории, словно ветер в степи. Ибо неподвластная цивилизации племенная стихия, не умея трансформировать свои свойства в оседлые достоинства, «выдувает» из них даже и те, что имелись. Когда же «кочевая ипостась» то ли из-за многочисленности своей, то ли по случайному праву, то ли по злой иронии судьбы доминировала над культурным и разумным устройством общества, то стремилась низвести до своего уровня всё, что превосходило её.
Впоследствии схожий «ветер» развеял неисчислимые орды монгольских племён. Не умея полноправно заявить о себе в политическом, правовом, культурном и социальном устроении; то есть, не сумевпровестидуховнуюи религиознуюреформацию, а потому оставшись культурно и этнически разрозненным (безгосударственным) «обществом», они пополнили собой число неисторических народов. Так, нарушив вековечное бытиё Северного Китая, а также Киевской Руси, подчинив огромные территории, включавшие несколько царств, лёгкие на подъём кочевники уже через несколько сот лет перестали существовать в качестве влиятельных «государственных единиц», в неумолимом беге времени растеряв зачатки формообразующих свойств.