Ансен. Может, это связано с грехом чревоугодия, который традиционно приписывают духовенству? У них нет другого выхода для энергии.
Оден. Да, наверное. Один из них воспринимал всякого, кто с ним не соглашался, как личного врага. Прямо как в учительской. Это напоминает мне оксфордских донов.
Знаете, однажды в Вашингтоне мне пришлось посетить Пентагон это был случай прямо из Кафки. Так вот, когда я выходил через проходную наружу, меня остановил охранник и спросил: «Эй, а куда это вы направляетесь?» «Я хочу выйти наружу», ответил я. И он сказал: «А вы уже снаружи»[33].
Ансен. Это случилось до того, как вы отправились в Германию?[34]
Оден. Нет, после. Я был изрядно напуган, мне даже снились кафкианские сны.
Дело в том, что во время войны на меня обратило пристальное внимание ФБР[35]. Кто-то там у них решил, что я шпион. И вот один фэбээровец мне говорит: «Вы ведь скандинав, не так ли?» Они там думали, что я только что с подводной лодки[36]. Этот фэбээровец был еще ничего. Он сказал: «Я увидел, как вы зашли в ресторан с книгой, и сердце у меня упало. Я решил, что вы проведете там несколько часов». «Так почему вы не вошли вслед за мной?» спросил я. «Не хотел вас смущать», ответил он. Как это мило с его стороны, правда?
7
Джеймс Томас Фаррелл (19041979) американский писатель. Помянут вслед за Джеймсом не случайно в качестве антипода. «Стадс Лонигэн» так называлась его душераздирающая трилогия, где эмоционально и натуралистично автор живописал бесконечные горести и злоключения молодого ирландца-католика в Чикаго.
8
Оден работал над адаптацией пьесы совместно с Брехтом, хотя после размолвки Брехт снял свое имя с афиши. Пьесу давали на Бродвее с октября 1946-го, но вскоре она сошла со сцены.
9
Ирвинг, сэр Генри (псевдоним Джона Генри Бродрибба, 18381905) один из известнейших актеров английской сцены, первый актер, возведенный за театральное искусство в рыцарское достоинство (1895). (Примеч. Марка Дадяна. Далее М. Д.)
10
Эмпсон, сэр Уильям (19061984) английский поэт и критик, представитель так называемой «новой критики». Мы с ним еще встретимся.
11
Э. Бергнер, К. Ли и Дж. Каррадайн входили в состав труппы, занятой на Бродвее в спектакле «Герцогиня Мальфийская». Д. М. Уитти исполнила радиомонолог Одена «Темная долина» на Си-би-эс 2 июня 1940 года. (М.Д.)
12
Констанс Розали Оден умерла 21 августа 1941 года, спустя два года после переезда сына на Американский континент. Рождественская оратория «For The Time Being» вышла в 1944 году в США (попробуем перевести название оратории как «На время» потеряем ритм, но сохраним гремучую смесь «высокого» и «низкого» значений этого русского выражения). Оратория tour de force Одена; итог его религиозных размышлений последних лет; сложнейший и пространный (70 страниц!) драматургический коллаж из хоралов, прозы и стихотворных монологов; современная интерпретация евангельского сюжета. Сверхзадача оратории анализ кризиса христианской веры и попытка ее обретения в условиях милитаризованной современности. В этих рамках Оден размышляет над: 1) изысканной мимикрией Зла и беспомощной скукой Добра, 2) невозможностью веры без ежеминутного сомнения в ней, 3) невостребованностью любви, 4) перманентным противоречием искусства и религии, 5) повторяемостью Зла во времени, 6) сходством эпохи поздней Римской империи и 40-х годов XX века, 7) вторжением частного в общественное и наоборот. В общем что-то вроде единства и борьбы противоположностей или марксизма, которым Оден увлекался в молодости, только перенесенного на религиозную почву. В оратории много снега и метели почти как у Пастернака, который примерно в это же время писал свои рождественские стихи. Некоторые ее мотивы откликнутся позже в «религиозных» стихах Бродского. Однако в отличие от наших поэтов Оден интерпретирует евангельскую ситуацию, как всегда, с оглядкой на собственную персону. Именно себя он видит в Иосифе, который любит Марию, но в силу сложившейся ситуации оказывается на грани предательства, усомнившись в собственной супруге а значит, и в собственной вере. Текст заканчивается славословием новорожденного, но сквозь строки читается грядущее распятие. Вот образец прозаической части текста маленький фрагмент апологии Ирода накануне избиения младенцев, образец мимикрии Зла: «Да спросите вы хоть кого угодно. Каждый подтвердит, что я прочитывал все документы, которые мне приносили. Брал уроки ораторского искусства. Боролся со взяточничеством. И как Он после всего этого посмел оставить все на мое усмотрение? Я ведь пытался быть хорошим. Чистил зубы перед сном. Месяцами не занимался сексом. Клянусь. Я был либералом. Я хотел, чтобы все были счастливы. А теперь Лучше бы я вообще на свет не родился». Текст перекликается с апологией четырех рыцарей из драмы Элиота «Убийство в соборе» (1935). Что касается «Зеркала и моря», Оден писал этот текст как продолжение самой «волшебной» трагикомедии Шекспира «Бури». Вместе с рождественской ораторией «Зеркало и море» составляют что-то вроде диптиха. Но если в первой его части Оден рассуждает о Добре и Зле в этической ситуации евангельского сюжета, то во второй части он говорит о том же но на эстетическом материале Шекспира: когда Зло узурпатор герцог Миланский Антонио и принц Себастьян опять же побеждено, но не наказано и уж тем паче не истреблено. Завершает сочинение плач Ариэля, который жалуется Калибану на судьбу: поскольку оба «во имя» Добра были цинично «использованы» мудрым Просперо, но теперь, за ненадобностью, не менее цинично оставлены на произвол Зла. И в оратории, и в комментариях к «Буре» Оден «работает» с уже увы типичными для современной цивилизации ситуациями, когда человека помещают в нечеловеческие условия «по ту сторону добра и зла» и ждут, что из этого получится. Начало таким экспериментам положил еще Федор Михайлович, который пришел в результате к выводу, что «нельзя душу человеческую так испытывать». Примерно об этом же писал и Оден. Но последним последователем Достоевского в XX веке оказался все же не он, а Квентин Тарантино, охочий помещать человека в ситуации, в которых тому ничего не остается, как совершать запредельные гадости.