Вернувшись в аэропорт Цюриха, она попадает в неприятную историю. Германский чиновник, увидев израильский паспорт Наоми, записал в графе национальность «израильтянка».
«Извините, господин, я по национальности еврейка.
«Госпожа, сегодня мы говорим «израильтянин», а не «еврей». Чиновник изображает радостное лицо по поводу исторического исправления.
«Вы ошибаетесь, я не израильтянка, я еврейка. Так и запишите национальность еврейка». Лицо чиновника выражает понимание, но он стоит на своем: «Нет, госпожа, сегодня мы пишем «национальность: израильтянин». Она упрямо этого не принимает. В сегодняшней Германии хотят стереть слово «Йуде»! Желтый лоскут в форме магендавида, который нацисты навешивали евреям на грудь, вызывает неприятные ассоциации, поэтому хотят сделать для нее доброе дело, называя ее израильтянкой, а не иудейкой! Первое отвратительное переживание. Слово «Йуде» все еще осталось проклятием!
Нацизм исчез, как политическое движение, но продолжает жить в соседней с Германией стране. Гитлер втянул немцев в уничтожение целого народа, превратив слово «Йуде» в проклятие.
«Я еврейка!»
Никак она не может втолковать этому немцу, что для нее израильское гражданство дело второстепенное.
«Но оно более элегантно, более современно, вмешивается стоящий за ее спиной израильский турист, Вы только раздуваете антисемитизм этими разговорами. Все смотрят на вас!»
«Причем тут Израиль? В первую очередь вы евреи».
«Она религиозная», вмешивается другой германский чиновник у стойки, за которой регистрируют на рейс из Швейцарии в Германию. Была бы она менее деликатна, подняла бы крик на всю очередь израильтян, которые нервничают по поводу задержки с регистрацией.
«Почему вы не говорите, что вы евреи. Говорите об этом с гордостью мы евреи», как можно сдержаннее говорит она.
Израильтяне стесняются признаться в еврействе, желая быть, как все народы.
«Из Цюриха я въеду в Германию только, как еврейка. Так и запишите»
Евреи должны начать учиться быть народом.
Германский чиновник не выдержал тяжелого взгляда Наоми. Он решил, что она побывала в ужасе Катастрофы. Он оставил стойку и зашел в боковую комнату, посоветоваться с начальством. В эти напряженные минуты нетерпеливые израильтяне в очереди пытались ее образумить, а швейцарские полицейские бросали на нее пытливые взгляды.
Чиновник вернулся к стойке, вписал в бланк «еврейка» и прихлопнул печать.
В Германии ее ожидала открытка от Ивон Лей христианки, которая должна была ее сопровождать. Она писала, что определила двухлетнего сына Бумбы в сиротский дом. Лотшин настаивает: никто из семьи Френкель не будет расти в приюте! Лотшин требует перевести ребенка из Мюнхена в Берлин, и вернуть самого Бумбу с сыном домой, в Израиль, несмотря на то, что полиция запретила ему покидать город. Наоми сомневается в возможности реализации этого плана. И какой будет жизнь крещеного ребенка в еврейской среде?! Но сестра требует от Наоми выкрасть ребенка из приюта, и только после этого убедить суд освободить его от опеки матери.
Какой стыд и позор! Бумба вернулся в Германию, как посланец Израиля и потерял голову. На деньги кибуца, предназначенные на сионистскую деятельность, он открыл в Мюнхене вместе с каким-то мошенником трактир. Бывший пальмаховец Шимон Адан рассказал ей, что Бумба начал пить с посетителями. Его взяли в компаньоны при условии, что он откажется от спиртного. Но приятели, видя, что тот продолжает пить, вышвырнули его из дела. Теперь Шимон Адан помогает Бумбе перебраться в Берлин. В Израиле Лотшин ищет брату жену, чтобы организовать ему устойчивую жизнь. Наоми приходится заниматься делами непутевого брата. Она вынуждена с тяжелым сердцем отложить планы по переводу романа «Саул и Иоанна» на немецкий язык.
2.10.60
Мюнхен
Дорогой мой!
Наконец я устроилась в гостинице, в Мюнхене, после серии авантюрных событий, и пишу тебе подробное письмо обо всем этом. Извини меня, пожалуйста, что письмо это напечатано на пишущей машинке. Ты ведь знаешь, что машинка приводит меня в особое настроение. К тому же, машинка эта новая. Я получила ее в посольстве, в Риме, оплатив ее израильскими лирами на самых наилучших условиях.
Начну по порядку, с момента, как рассталась с тобой. В Риме я была всего один день. Человек, назначенный сопровождать меня, уже ждал, и мы, буквально через час после моего приезда засели за работу. Позвонили Аде Сирени, и она приветливо встретила нас. Пригласила на обед у себя дома. Это женщина лет пятидесяти, невысокого роста, привлекательная лицом, умными глазами, пронзительным взглядом. Встретила нас в своей роскошной квартире, настоящая римская матрона, в которой не осталось и следа от кибуца Гиват Бреннер. В первый час встречи держалась очень сдержанно и замкнуто, откровенно дистанцируясь от меня, ибо в связи с тем, что и она написала книгу на ту же тему, что и я, и не видит необходимости в еще одной такой книге. К сопровождавшему меня Моше отнеслась с той же отчужденностью. И это потому, что, по ее мнению, он принадлежит к тем, кто очернил ее образ и снизил высоту ее личности. Лед сломался, когда Моше рассказал о своей работе, и я объяснила ей, зачем меня сюда направили: писать роман о нелегальной эмиграции, а вовсе не документальную книгу. Это сразу изменило ее отношение ко мне. Эта женщина, несомненно, интересная фигура, достойная стать героем романа. Она рассказала мне многое о своей личной жизни. Передо мной была женщина одинокая, обрадовавшаяся человеку, которому можно раскрыть свою душу. Тут же она взяла нас к итальянскому еврею, одному из активистов, который стоял у основания Алии Бет, Рафаэлю Кантони, уроженцу Милана. Много лет он был деятелем социалистической партии, членом правительства после падения Муссолини. Сейчас он возглавляет еврейскую общину Рима. Этот человек убежденный сионист. Даже в дни фашистской власти он общался с приближенными к этой власти, и выдающимися людьми Италии, и все свои связи использовал для помощи Алие Бет. Он добился, чтобы не было полиции на пути, ведущем репатриантов к кораблям. Он послал первые партии оружия подпольной военной организации «Хагана, из которой выросла Армия обороны Израиля. Он способствовал освобождению парней из тюрем и мобилизовал финансовые средства для поддержки репатриации из Италии. Свободно говорил по-немецки в своем римском доме. На мой вопрос, почему он это делал, рискуя своим положением и самой жизнью, посмотрел на меня с истинным изумлением и ответил просто: «Я ведь еврей. Как же я не отдам душу этому еврейскому делу?!» Вот такой простой человек, скромный, с печальными еврейскими глазами и глубоким проницательным взглядом, сидел передо мной в своем доме, полном добра и огромной коллекции античных предметов, собранных поколениями. На следующий день дали нам машину и повозили по всему Риму. Это был канун еврейского Нового года Рош Ашана Мы посетили развалины Римской империи. Ее значение ощущаешь лишь тогда, когда стоишь перед ее колоссальными сооружениями. Ты представить себе не можешь подавляющую мощь этих зданий, и растущих из них, как из пуповины, современных домов и палаццо.
2.10.60
Мюнхен
Дорогой мой!
Наконец я устроилась в гостинице, в Мюнхене, после серии авантюрных событий, и пишу тебе подробное письмо обо всем этом. Извини меня, пожалуйста, что письмо это напечатано на пишущей машинке. Ты ведь знаешь, что машинка приводит меня в особое настроение. К тому же, машинка эта новая. Я получила ее в посольстве, в Риме, оплатив ее израильскими лирами на самых наилучших условиях.
Начну по порядку, с момента, как рассталась с тобой. В Риме я была всего один день. Человек, назначенный сопровождать меня, уже ждал, и мы, буквально через час после моего приезда засели за работу. Позвонили Аде Сирени, и она приветливо встретила нас. Пригласила на обед у себя дома. Это женщина лет пятидесяти, невысокого роста, привлекательная лицом, умными глазами, пронзительным взглядом. Встретила нас в своей роскошной квартире, настоящая римская матрона, в которой не осталось и следа от кибуца Гиват Бреннер. В первый час встречи держалась очень сдержанно и замкнуто, откровенно дистанцируясь от меня, ибо в связи с тем, что и она написала книгу на ту же тему, что и я, и не видит необходимости в еще одной такой книге. К сопровождавшему меня Моше отнеслась с той же отчужденностью. И это потому, что, по ее мнению, он принадлежит к тем, кто очернил ее образ и снизил высоту ее личности. Лед сломался, когда Моше рассказал о своей работе, и я объяснила ей, зачем меня сюда направили: писать роман о нелегальной эмиграции, а вовсе не документальную книгу. Это сразу изменило ее отношение ко мне. Эта женщина, несомненно, интересная фигура, достойная стать героем романа. Она рассказала мне многое о своей личной жизни. Передо мной была женщина одинокая, обрадовавшаяся человеку, которому можно раскрыть свою душу. Тут же она взяла нас к итальянскому еврею, одному из активистов, который стоял у основания Алии Бет, Рафаэлю Кантони, уроженцу Милана. Много лет он был деятелем социалистической партии, членом правительства после падения Муссолини. Сейчас он возглавляет еврейскую общину Рима. Этот человек убежденный сионист. Даже в дни фашистской власти он общался с приближенными к этой власти, и выдающимися людьми Италии, и все свои связи использовал для помощи Алие Бет. Он добился, чтобы не было полиции на пути, ведущем репатриантов к кораблям. Он послал первые партии оружия подпольной военной организации «Хагана, из которой выросла Армия обороны Израиля. Он способствовал освобождению парней из тюрем и мобилизовал финансовые средства для поддержки репатриации из Италии. Свободно говорил по-немецки в своем римском доме. На мой вопрос, почему он это делал, рискуя своим положением и самой жизнью, посмотрел на меня с истинным изумлением и ответил просто: «Я ведь еврей. Как же я не отдам душу этому еврейскому делу?!» Вот такой простой человек, скромный, с печальными еврейскими глазами и глубоким проницательным взглядом, сидел передо мной в своем доме, полном добра и огромной коллекции античных предметов, собранных поколениями. На следующий день дали нам машину и повозили по всему Риму. Это был канун еврейского Нового года Рош Ашана Мы посетили развалины Римской империи. Ее значение ощущаешь лишь тогда, когда стоишь перед ее колоссальными сооружениями. Ты представить себе не можешь подавляющую мощь этих зданий, и растущих из них, как из пуповины, современных домов и палаццо.
Величественные остатки древних строений говорят языком мощи с современностью. Но величественнее всех Ватикан. Гигантское полукружие высоких колонн вводит тебя внутрь собора, увенчанного огромным позолоченным куполом. Статуи святых смотрят на тебя со всех сторон. Человек столь мал и ничтожен, столь беспомощен перед этой подавляющей мощью, что на тебя нападает страх, охватывающий с головы до ног, перед скрытой силой, которая была всегда и будет всегда, и с этим ничего не поделаешь. Пришла я в себя лишь в церкви Сан-Пьетро ин винколи Святой Петр в цепях, перед статуей сидящего Моисея работы Микеланджело. Эта статуя прекрасна. Моисей сидит в окружении мадонн, лицо его, столь человечное, изборождено морщинами страдания. А напротив него распятый Иисус символ всех страданий, перенесенных человеком на земле. И все это выражают эти две фигуры.
Ночью Рим залит множеством огней. На крышах соборов мерцают фигуры святых. В эту ночь Рош Ашана мы посетили синагогу в районе древнего римского гетто.