Я вспоминал, что в мыслях говорил Аннете, там, на берегу Восточного моря или Ostsee, как называла его она. Я говорил ей, прощаясь с ней навсегда
« Первый миг любви есть подлинное счастье и воспоминание о нём, просветляющее душу наслаждение, но и, сводящее незрелый разум с ума, чувство.
Он вспомнил её, и в этом была драма его любви. Тепло её души ворвалось в него, отогревая оледеневшее от страданий и одиночества сердце. Одновременно тоска и радость охватили его. Радость по воскресшей из небытия любви и тоска о неизбежной разлуке с той, что даровала ему мгновения покоя. Он боялся потерять её, а с ней, те драгоценные ощущения, которые он испытывал, когда-то очень давно, которые превращали его жизнь, его детство в светящийся океан счастья.
О, это лишь утешение перед ожидаемой тоской, прелюдией приближающейся разлуки. Утешение, возрастающее в самозабвении и открытости сердца всему тому, что должно было всколыхнуть его, подобно разрывающим береговую гладь, волнам»
Теперь я рассказывал им, людям, сидевшим напротив сцены, историю моей встречи, которая казалась для них сказкой, нереальным мифом. Хорошо, что моя история, моя любовь была лишь мифом для них, иначе бы они не смогли в неё поверить. А в сказку люди охотно верят и это замечательно. Я делился с ними сокровенными чувствами на их языке, и они понимали меня. Они слышали, звучавшее из моих уст имя, видели её сияющую тень, оставшуюся там, на Севере, у порогов спящей Скандинавии.
Я пел им о неизбывном Германском мифе, о моём Асгарде, о воскресших валькириях, и они слышали меня.
« С разлукой, мир вокруг поблек. Мир вновь стал обыден, а в этой обыденности смертельно опасен для души.
Но в сердце уже цвел тот Цветок, семя которого было принесено из сада Небесной Обители одной из воплощённых дочерей Валькирии»
Зал поочерёдно упражнялся в овациях. Буду откровенен ни о какой победе я и не помышлял. Мои мысли находились сейчас далеко, там, где я оставил их несколько месяцев назад, тех бесконечных месяцев
Я вернулся в себя, когда произнесли моё имя, когда зал стало трясти, не то от хохота, как мне казалось, не то от восторженных криков. Schallpegelmesser зашкаливало. Аплодисментов по мою душу (измерявшихся в децибелах) оказалось больше, чем у остальных финалистов, а это значило, что публика выбрала своего победителя. И им был я.
Особенности конкурсов в том, чтобы дарить победителям призы в виде грамот, кубков, статуэток, банковских чеков и других приятных вещичек, а мне вот подарили огромный вязаный чулок, примерно такой, какой носила Пеппи Длинный чулок. Помните эту историю? Да, полосатый вязаный чулок, до верха наполненный монетами, пожертвованными самими зрителями в фонд победителя.
«Что это? Как я это унесу?» подумал я сразу после того, как мне вручили эту странную, но необыкновенно приятную вещь, позвякивавшую в своём теле монетами разного достоинства.
Я предложил угостить всех оставшихся в зале гостей вином или пивом, но мой искренний жест не был оценён по достоинству, люди отказывались пить за чужой счёт. Зато не отказались организаторы турнира, но и то, как мне показалось, чтобы поддержать компанию. Общаясь с новыми знакомыми, я не заметил, как выпил свой бокал вина, а следом и бокал Верены, которая до этого упорно отказывалась пить. Поняв, что совершил оплошность, я предложил ей новый бокал, но она, едва скрывая недоумение, вежливо отказалась. Мне до сих пор неудобно перед Вереной за тот выпитый бокал вина, хотя после этого вечера я больше никогда о ней не слышал.
Но в тот момент я на всех порах спешил в своё логово, чтобы разбудить других волков, оставшихся в этот день без пищи и питья. В общей сложности мы насчитали что-то около семидесяти евро, позволившие нам отпраздновать победу моей лиры над шпильманами Восточного рейха и прожить следующий день, не думая о послезавтра.
Я был рад тому, что судьба доставляла мне в те дни не только сплошные неприятные сюрпризы, но хоть и редкие, зато весьма приятные, как эта моя победа в сражении под Лентосом.
7.06.2015.Редактору от автора
Отправляю часть рассказов в жанре нон-фикшн, некоторые из которых в качестве отдельных глав планирую ввести в роман, в котором, исходя из личного опыта, описываются события разных лет с участием героев, волей судьбы оказавшихся в незнакомой прежде среде и жизненных условиях.
Редактору от автора
Отправляю часть рассказов в жанре нон-фикшн, некоторые из которых в качестве отдельных глав планирую ввести в роман, в котором, исходя из личного опыта, описываются события разных лет с участием героев, волей судьбы оказавшихся в незнакомой прежде среде и жизненных условиях.
В последнее время обострилась актуальность темы мигрантов и беженцев, вылившаяся в глобальную общеевропейскую проблему. Однако эти процессы начались задолго до последнего потока беженцев, заполонивших старушку Европу. В преломлении жизненных историй обычных людей политизация любого негативного процесса, в том числе массовой миграции, выглядит иначе, чем передают СМИ, поэтому в любой теме необходим иной взгляд на проблему, и, вероятно, взгляд художника, писателя может раскрыть читателю больше, чем те же «говорящие ящики» (а они идентичны практически в любой стране), вещающие в русле той или иной политической конъюнктуры.
Отправляю свои тексты, понимая, что данная литература, отнюдь. не является полезной, в утилитарном смысле, или модной литературой. Describo lo que veo, lo que siento, lo que recuerdo (Описываю то, что вижу, то, что чувствую, то, что помню). При этом уважение чувств и человеческих взглядов других людей, как и собственных ценностей и прав, остаются главным принципом работы с информацией, касающейся тех или иных сторон приватной жизни.
Бегущие от себя
Он прибыл в Мафенхауз поздно вечером. Точнее, конвой из двух полицейских доставил его на автомобиле, в расположенный на окраине Ризенбурга лагерь временного содержания для иностранных граждан. Это была его очередная остановка на пути к Северной границе. Сдав его администрации учреждения, полицейские оперативно удалились.
«Надо было попасться им в руки перед самым отъездом, огорченно вздохнул он, теперь сиди тут в лагере».
Подписав какую-то бумагу, узаконивающую дальнейшие отношения с администрацией, он направился в жилой блок, где его должны были поселить в одну из множества комнат.
Идя по тёмному коридору, он смутно улавливал еле заметные силуэты обитателей лагеря. Будучи не в состоянии разглядеть их лиц, терявшихся в густой темноте коридоров, он силился понять, кто все эти люди, сновавшие вдоль стен жилого блока, выныривавшие из его чёрных дыр и вновь исчезающие в его потайных углах и дверных проёмах.
И только разглядев, что на фоне расплывчатых мглистых силуэтов их лиц, на месте, где анатомически должны располагаться рты, сверкают ослепительно белые линии зубов, он догадался, что его подселили в дружную семью африканских народов, волею судьбы оказавшихся за пределами родного континента. Постепенно нарастал гул, доносившийся из глубин гортаней африканских братьев, напоминая трубный глас коллективного чревовещателя, зазывавшего разрозненное племя на войну с чужаком. Тут, конечно, автор преувеличил, несмотря на скрытую воинственность в поведении белозубых силуэтов, их обладатели сами заметно побаивались пришельца. Неожиданно в коридоре посветлело, и он смог, наконец, видеть своих новых соседей, различать едва различимые черты их удивительно похожих друг на друга лиц.
Хай, мэн! приветствовали его некоторые из них.
Ей! раздавались откуда-то звонкие, нахальные женские голоса.
И вам хай, отвечал он, напоминая самому себе путешественника, заблудившегося в труднопроходимых африканских прериях.
Вот цап! кричали другие, протягивая ему свои мрачноватого оттенка руки.
Неизвестно откуда вынырнул молодой человек смугловатой внешности, на фоне темнокожих людей казавшийся настоящей белоснежкой. Он оказался работником лагеря, бывшим, как говорили тут, азулянтом, прибывшим в Германию из Ливана и, получившим статус беженца. Заговорив на ломаном немецком, вернее, на одном из его говоров, популярном в эмигрантской среде, в силу его, видимо, смягченных шипящих звуков, меняющих «хохдойчевское» «ихь» на более душевное и миролюбивое «ишь» (принятое в употреблении в Нижней и Верхней Саксонии), араб постучался в одну из дверей и, не дождавшись ответа, открыл её.
Тут живет твой земляк, из Казакистана Его зовут Джонни.
«Мой земляк Джонни из Казакистана», произнёс Артур про себя и усмехнулся.
Он, наверное, сейчас у других земляков, сказал араб, показывая ему его койку.